Девственница

– Ты куда-то собираешься?
– спросила она.

– Да. Я должен уехать из страны. Не говори ему, что я делаю. Я не скажу тебе, куда я направляюсь, так что тебе не придется лгать, когда он спросит. Правда в том, что я не знаю, куда еду, и даже не знаю, когда вернусь. Но ты со всем справишься в мое отсутствие. Ведь так?

– Да, справлюсь, - ответила она. На этот раз он услышал в ее голосе напряженную нотку страха. Но она была умна и сообразительна. Так же ей едва было восемнадцать, но он бы не нанял ее, если бы не доверял ей.

– Я уезжаю. Позвоню, когда смогу. Меня не будет неделю или две. Но все в порядке. Ты веришь?

Каллиопа ответила.

– Нет.

Он слишком сильно заботился о ней, чтобы заставить ее поверить в эту ложь.

– Я тоже, - ответил он.
– Будь хорошей девочкой. Я позвоню, когда смогу. Позаботься о детях.

– Я буду гулять с ними каждый день, - ответила она.
– И все время гладить их.

– Merci.

– Возвращайся поскорей.

Кингсли завершил звонок и убрал телефон.

Он снова выудил из кармана ключи. И вернулся к ячейкам. Под одной из них, которая предназначалась для Элли, была еще одна ячейка. Он открыл ее, достал кожаную сумку и проверил наличие паспорта и денег.

– Ради тебя Элли, - сказал он себе, вышел из автовокзала на Сорок вторую Стрит.
– Я делаю это ради тебя. Не так ли?

Он поймал такси и приказал водителю отвезти его в аэропорт.

Что ж, самое время ему осуществить свою давнюю мечту. В конце концов, его мечта стать отцом умерла. Но у него были и другие мечты, мечты о том, чтобы увидеть те части мира, которые он еще не видел. Если он не уедет сейчас, то уедет ли вообще?

– Какой терминал?
– спросил водитель с карибским акцентом.

– Не знаю.

– Вы не знаете?
– повторил водитель.

Кингсли наклонился вперед.

– Если бы у вас были все деньги мира и вы могли использовать их, чтобы поехать куда хочется, куда бы вы поехали?

– Все деньги, сэр?
– спросил водитель.
– Я бы поездил повсюду.

– Повсюду.

– Повсюду, - повторил водитель.
– А потом вернулся домой.

– А где ваш дом?
– спросил Кингсли. Акцент был словно музыка в его ушах, французский, но не французский, теплый, словно белый песок под солнцем.

– Гаити, сэр, - ответил водитель.

Гаити. Что ж, Кингсли всегда хотел посетить Гаити. Тропический остров, долгая история с Францией. Может быть, он туда и поедет. Или сделает, как сказал водитель. Может, поездит повсюду. Он уедет сегодня и отправится путешествовать по миру. У Элли будет на одного человека меньше поводов для бегства, на одного человека меньше поводов для страха.

И если Сорен хотел так сильно вернуть свою Малышку...

Ублюдок может сделать это самостоятельно.

Глава 6

Северная часть штата Нью-Йорк

В последние минуты перед полуночью Элли приехала в Аббатство Сестер Святой Моники. Оно стояло перед ней, двухсотлетнее каменное здание, возвышающееся на три этажа из темно-зеленой травы. Прожекторы освещали высокие серые стены и мощенную булыжником дорожку, которая вела от извилистой подъездной дорожки к массивной деревянной парадной двери. Она знала об этом аббатстве больше, чем положено любой мирянке. Если кратко, она жила с матерью после окончания колледжа в надежде восстановить их разрушенные отношения. Ее мать разрешила ей переехать сюда по неизвестным причинам. Возможно, она питала те же самые надежды. Примирение, в конце концов, было для католиков таинством.

В первый же день под крышей матери Элли нашла белую папку с аббревиатурой ССМ. С и М Элли поняла. Но нет, это был ССМ - Сестры Святой Моники. Это место было для нее чужой страной. Вскоре она узнала, что мать всерьез решила воплотить подростковую мечту стать монахиней, мечту, которая сошла на нет после однодневной интрижки с парнем постарше, которая закончилась беременностью, свадьбой по залету и быстрым разводом вскоре после этого.

А теперь Уильям "Билли" Шрайбер был мертв и похоронен, и никто не скорбел по нему. Элли была уже взрослой. И Маргарет Кол была сестрой Мэри Джон из Ордена Сестер Святой Моники, небольшого ордена, состоявшего из пяти аббатств по всему миру, в общей сложности насчитывавшего менее пятисот женщин. Их предназначение, согласно литературе, которую читала Элли, состояла в том, чтобы служить Христу как истинные невесты - с любовью и преданностью, и непрестанно молиться за его церковь, пока она не обретет спасение, как Святая. Моника, мать святого Августина, непрестанно молилась о спасении своего сына.

Ночной воздух был все еще теплым из-за дневной жары, но Элли надела черную куртку, которую нашла в сумке. Она понятия не имела, что надеть, чтобы это было уместно в монастыре, но догадывалась, что чем меньше она будет выставлять напоказ свою кожу, тем лучше. Под курткой была обычная белая футболка и темные джинсы. По крайней мере, в своей черно-белой одежде она не выделялась среди сестер в их черно-белых одеяниях.

Она припарковала машину на заправке в миле от монастыря, и прошла остаток пути. Машина будет стоять, стоять и стоять, пока владелец не позвонит в полицию и не сообщит о ней. Полиция проверит приметы и позвонит Дэниелу, который, скорее всего, скажет, что одолжил машину другу, который забыл, где припарковал ее. Полиция будет сомневаться, но скажет "нет проблем", повестит трубку и Дэниел заберет свою машину.

Для этого момента, когда владелец и машина воссоединятся, Элли оставила небольшую записку в бардачке.

Дорогой Дэниел,

Я солгала. Я ушла от Сорена не потому, что он попросил меня выйти за него. Я ушла из-за того, что он сделал после моего отказа. Если бы ты был там, ты бы никогда не выдал меня Кингу. Надеюсь, у тебя никогда не будет дочки.

С любовью, Элли.

П.С. Пошел нахер.

П.П.С. Хорошая машина. Я специально помяла крыло. И дверь с водительской стороны. И с пассажирской тоже.

П.П.П.С. И капот.

***

В полночь она переступила порог и вошла в монастырь. Внутри тяжелого каменного сооружения царила тишина. Она слышала собственное дыхание, биение собственного сердца. Она дышала как раненый бегун, которому пришлось ползти к финишной прямой. Но она еще не закончила ползти. Пока не окажется за внутренней дверью. Только за этой дверью она будет в безопасности. Только за этой дверью она сможет отдохнуть.

Как и в любом другом монастыре в нем был привратник. Сорен рассказывал ей о первом привратнике в ордене Иезуитов, брате Альфонсе Родригесе, который присоединился к иезуитам после смерти своей жены и троих детей. По словам Сорена, брат Альфонсо обращался с каждым постучавшим в двери Иезуитов, словно тот был Господь Бог собственной персоной. Он работал обычным швейцаром, прославленным швейцаром в течение сорока лет. В 1888 году самый преданный швейцар в мире стал святым.

Элли не ощущала себя Богом, когда подошла к окну привратника. Она также не чувствовала себя дьяволом. Она чувствовала себя уставшей и напуганной, и больше всего на свете ей хотелось проснуться в своей собственной постели у Кингсли и обнаружить, что прошедшая неделя была всего лишь сном, всего лишь кошмаром. Она бы проснулась и обнаружила Сорена рядом в кровати, она бы перекатилась и растянулась на его груди, прижала ухо к сердцу и слушала его стук. Он бы пошевелился, проснулся и гладил ее волосы, ее избитую спину, пока она снова не уснет. Когда она бы снова проснулась, его бы уже давно не было рядом, и только пятна на простынях, рубцы на ее теле и запах зимы на его подушке будут доказывать, что он был там.