Девственница

– Ты не можешь меня осуждать, - сказал Кингсли без малейшего намека на раскаяние.
– Ты облажался, а я хотел вырвать тебе сердце голыми руками. Как приятно говорить это вслух.

Нора усмехнулась, и, к удивлению, Сорен сделал то же самое.

– Я и тобой был не очень доволен, - сказал Сорен.
– Ты уехал, не сказав ни слова. Никому не сказал, куда отправился, даже Каллиопе.

– В этом и был смысл, - ответил Кингсли, перекатываясь на спину.
– Как я мог сказать кому-то, куда уезжаю, если сам не знал куда направляюсь? Я добрался до аэропорта и купил билет на ближайший международный рейс.

– И куда же ты полетел?

– спросила Нора.

– Греция, - ответил Кингсли.
– Затем Япония. Месяц провел к Гонконге, месяц в Новой Зеландии. Новая Зеландия подарила мне островную лихорадку. Затем Филиппины, и после них французские Карибские острова.

– А я тем временем была в монастыре на севере Нью-Йорка. Следующий раз, когда решу покинуть город, я поеду в твое туристическое агентство, Кинг, - ответила она.

– Больше никаких побегов, - сказал Сорен. Нора переползла кровать и поцеловала его.

– Больше никогда, обещаю, - ответила она, с уверенностью в каждом слове. Они снова поцеловались, и Сорен положил ладонь на ее шею, прижимаясь к ее ошейнику, чтобы она ощутила его на горле. Она не хотела говорить о том годе, но теперь, когда они открыли ящик Пандоры, ей стало легче, словно последняя и окончательная стена между ними тремя наконец рухнула. Им стоило выговориться много лет назад. Они с Кингсли никогда не говорили о той прерванной беременности, но Сорен был прав, как и всегда. Неведение не было блаженным. Неведение было трусостью.

– Прекрати целовать его, - вмешался Кингсли.
– Переходи уже к той чертовой монашке.

Нора повернула голову и сердито посмотрела на Кингсли.

– Я расскажу тебе о моей первой ночи с Джульеттой, если ты расскажешь мне о своей монахине. История хороша, - продолжил Кингсли.
– Договорились?

– Честная сделка, - ответила Нора, и протянула ему руку. Кингсли пожал ее.
– Но моя монахиня не появлялась около восьми месяцев. Дай-ка подумать, приехала я в июне. Была почти весна, когда я первый раз увидела ее.

– Тогда же я познакомился с Джульеттой. В феврале на пляже Гаити. Не помню дня недели, но помню был День Святого Валентина. Кто-то сказал мне об этом.
– Он усмехнулся чему-то, но не сказал, чему именно.

– Начинай ты, - сказала Нора, перелезая через Сорена и вставая с кровати.
– А я открою бутылку вина.

– Мы храним его для приема гостей, - напомнил ей Кингсли.

– Если эта гроза не прекратится, мы все утонем к утру и все вино испортится.

– Хорошая точка зрения, Элли, - ответил Кингсли.
– Я выпью из большого бокала. У меня будут проблемы с Джулс, когда она узнает, что я прячусь от нее. И, скорее всего, будут проблемы из-за алкоголя.

– С чего бы ей злиться на тебя за то, что ты пьешь?
– спросила Нора.

Кингсли широко улыбнулся.

– Потому что ей нельзя пить следующие семь месяцев, опять.

Нора чуть не выронила бутылку вина.

– Джульетта беременна?
– спросила Нора.

Кингсли прижал палец к губам.

– Теперь об этом знаете только вы двое.

Нора подбежала к Кингсли и обняла его.

– Ах ты шлюшка, - сказала она, целуя его в обе щеки.

– Она хотела двоих, - ответил Кингсли.
– И le pr^etre не кажется удивленным.

– Я пытаюсь изобразить удивление, - ответил Сорен с хитрой улыбкой.

– Ты знал?
– спросила Нора.

– Мы с Джульеттой недавно работали над кое-чем. У нее закружилась голова, и она чуть не упала в обморок. Она рассказала, почему чувствует себя не очень хорошо, в обмен не вызывать скорую.

– И ты мне ничего не сказал?
– спросила Нора, схватив его за ворот рубашки и щелкая его по носу.
– Ты придурок.

– Я священник. Хранить секреты - моя работа, - напомнил он ей, убирая ее руки со своей рубашки и целуя их. Он перевел взгляд с нее на Кингсли.
– Я очень рад за тебя. И рад, что ты, наконец, сказал что-то, чтобы я мог сказать тебе об этом.

– Ты счастлив?
– спросила Нора Кингсли, уже зная его ответ.

– Папа католик?
– спросил Кингсли.

– Папа Франциск иезуит, - ответил Сорен.

– И католик, - добавил Кингсли.

– В том, чтобы быть иезуитом есть свои преимущества, - сказал Сорен.

Нора вздохнула.

– Типично. Как типично.

Сорен выбрался из постели и встал перед Кингсли. Он обнял Кингсли сзади за шею, наклонился и поцеловал его. Нора отвернулась за вином, оставляя их наедине. Она разлила «Сира» в три шикарных бокала. Один она вручила Кингсли, второй Сорену, а третий оставила себе.

– Когда собираешься сказать Нико, что он снова станет братом?
– спросила Нора, снова ложась на кровать и стараясь не пролить вино на простыни. Они уже испытывали свою удачу в игре с огнем и очень влажным сексом. Если ей удастся вернуть депозит за комнату, это будет чудом.

– Скоро, - ответил Кингсли.
– А теперь, когда вы знаете, я позвоню ему завтра. Думаешь, он будет счастлив?

– В восторге и умиротворении, - ответила Нора.
– Чем больше у тебя детей, тем меньше он хочет иметь своих. Он уже сделал Селесту законной наследницей своей винокурни. Но только не говори ей об этом. Ей всего три года, но я вижу, как она пытается совершить переворот.

– Я рад, что в ближайшее время мне не придется беспокоиться о том, чтобы стать дедушкой, - сказал Кингсли и подмигнул ей. Он положил подушку под спину, вытянул ноги и скрестил их в лодыжках. У него были ноги профессионального футболиста, которые килт обнажал с удивительной эффектностью. Неудивительно, что Джульетта с ее фетишем и гормонами, связанными с беременностью, не слазила с него последние два дня.

– От меня ни единого шанса, - сказала Нора.
– За доктора Хелен Фабер.
– Она и Кингсли чокнулись бокалами, что, скорее всего, было первый раз в истории, когда двое пили за женскую стерилизацию. Но опять же, других Кингсли и Норы в истории нет. С учетом того, что они пережили вместе, у них было два выбора - ненавидеть друг друга или любить. Они были так похожи, что ненавидеть друг друга было бы все равно что ненавидеть самих себя. И оба они были слишком самонадеянны для подобной ерунды.

Поэтому они выбрали любовь.

– Я должен поблагодарить тебя за моих детей, - сказал Кингсли, указывая на нее бокалом.
– За двоих и одну треть из них.

– И почему это?

– Я бы никогда не узнал о Нико, если бы не ты. Я бы никогда не встретил Джульетту, если бы ты не ушла от него.
– Он указал на Сорена.

– А мне не достанется похвалы?
– спросил Сорен.

– Oui, ты получаешь все заслуги за то, что был таким огромным мудаком, что ни один из нас не хотел видеть тебя целый год.