Девственница

Кингсли встал между женщиной и мальчиками.

– На твоем месте я бы этого не делал, - сказал Кингсли на английском мальчику с большим камнем.

Мальчики только взглянули на него и приняли первое разумное решение в своей юной жизни.

– Давай. Пойдем, - другой, более смышленый парень, крикнул другу. Старший мальчик бросил свой огромный камень и побежал так быстро, как только могли нести его бледные безволосые ноги.

– Casse-toi, - донесся женский голос. Она выругалась на французском, но тут же перешла на английский, увидев его рядом. Должно быть, она приняла его за американца. Как оскорбительно!

– Мне стоило их убить.

Она наклонилась и подняла футбольный мяч.

– Вы забыли свой мяч, - прокричала женщина, в этот раз на английском.
– Хотите его вернуть?

Она замахнулась, словно бросает его. Кингсли остановил ее.

– Я заберу его, - сказал Кингсли. Он взял мяч из ее рук, бросил его на песок и пнул с идеальной силой и точностью. В сотне футов от него мяч ударил старшего мальчика сзади по ногам, и тот упал на колени. Он вскочил и снова побежал.

Кингсли посмотрел на женщину. Она посмотрел на него.

– Ты хорошо целишься, - сказала она.

– Ты не первая женщина, которая говорит мне это.
– Он ждал. Женщина поняла шутку. Он видел это по ее глазам. Однако она не находила это смешным. Она отвернулась от него и опустилась на колени.

– Что они делали?
– спросил ее Кингсли.

– Убивали малышей.

Кингсли посмотрел вниз и увидел птичье гнездо, разбитые яйца, жидкость из которых сочилась на песок. Маленькая птичка с желтыми кончиками крыльев хаотично бегала от стресса вокруг ветвей цветущего куста. У женщины, изучавшей разбитое гнездо, была темная кожа и большие черные глаза. Слава Богу, она выглядела гораздо ближе к двадцати восьми, чем к восемнадцати. Ее длинные прямые волосы были собраны в элегантный высокий хвост. На ней была белая юбка до лодыжек и белый топ с открытыми плечами, который оголял ее мускулистый плоский живот. Она была высокой. Почти такой же высокой, как и он. Ее глаза были полны ярости, а ладони сжаты в кулаки. У нее была осанка Клеопатры, красота Венеры и гнев Бога. И кем бы она ни была, она пыталась забить камнями двух мальчиков до смерти за то, что они бросали камни в птичье гнездо.

– Маленькие монстры. Посмотри, что они наделали.

– Хочешь, чтобы я убил их?
– спросил Кингсли, его предложение было почти искренним. Он с трудом мог представить себе хорошего человека, выросшего из мальчика, который ради удовольствия раздавил бы птичьи яйца.
– Я не взял с собой пистолет, но могу использовать руки. Я могу утопить их и сделать так, чтобы это выглядело как несчастный случай. Oui? Non?

Она стрельнула своими темными глазами в его направлении.

– Ты издеваешься?

– Отнюдь, - ответил он. Pas du tout. Если эта женщина попросит его принести головы этих мальчиков на блюде, он сделает это.

– Нет, - ответила она.
– Отпусти их. Они в руках Божьих. Как и мы все.

Возможно, это была банальность - в Божьих руках - но то, как она это произнесла, прозвучало как страшная угроза.

Женщина сидела на коленях перед кустом, который парни атаковали своим камнями. Она изучала сцену кровавой бойни - разбитые яйца, разрушенное гнездо.

– Мужчины все разрушают, - сказала она, разговаривая сама с собой.
– Почему они должны все разрушать?

Осторожно, словно гнездо было сделано из стекла, женщина подняла его с земли и спрятала на дереве. Затем снова наклонилась и засыпала разбитые яйца песком. Она делала это так тихо, с благоговением, словно исполняла священный ритуал погребения. Птица-мать опустилась на песок, ища своих потерянных детенышей.

– Попробуй снова, мама, - обратилась женщина к птичке.

– Попробуй ради меня.

Он посмотрел на ее лицо, и увидел на нем слезы. Слезы из-за разбитого гнезда и птенцов.

К черту Манхэттен. И к черту весь мир.

Гаити только что стал очень интересным.

Глава 10

Север штата Нью-Йорк

– Берегись мартовских Идов, - гласила записка, которую Кингсли подсунул ей под дверь спальни.
– Не пей сегодня никакого алкоголя. Оденься в свое лучшее, и жди меня у "Роллс-Ройса" в десять.

Элеонор предположила, что это была версия поздравительной открытки от Кингсли? Открытка и приглашение. Она не планировала устраивать пышную вечеринку в честь своего двадцати шестилетия. Казалось, Кингсли спланировал за нее.

Когда вечер сменился ночью и город включил свои огни и выключил свои запреты, Кингсли посадил ее на заднее сиденье своего "Роллс-Ройса". На его лице была улыбка, тайная легкая улыбка. Что-то подсказывало ей, что она вот-вот получит свой подарок на день рождения.

– Ты же знаешь, что я занималась сексом на заднем сиденье «Роллс-Ройса», - напомнила она ему.
– Так что даже не проси.

Она столько раз трахалась с ним в «Роллс-Ройсе», что сбилась со счета. К счастью, это был "Роллс-Ройс" в стиле лимузина, задние сиденья которого были отделены от водителя перегородкой и плотной черной занавеской.

– Я знаю, что ты занималась сексом на заднем сиденье "Роллс-Ройса". Но только не с ним.

– С кем с ним?
– спросила она.

Машина остановилась. Дверь открылась.

В машину сел молодой человек лет двадцати трех с темными взъерошенными волосами, симпатичным лицом и дьявольской ухмылкой.

– С днем рождения, красотка, - сказал он.

– Боже мой. Гриффин, - Элеонор бросилась в объятия Гриффина, и он так крепко обнял ее, почти до боли.
– Когда ты вернулся?

– Две ночи назад.

– И ты не позвонил мне?
– спросила она, изображая раздражение.

– Сюрприз, - ответил он с улыбкой.

Она села ему на колени и обняла. Гриффин... она любила этого парнишку. Неужели прошло восемь месяцев с тех пор, как Кингсли пригласил Гриффина в особняк и познакомил его с веревками? Она была в веревках в ту ночь, когда Кингсли выпорол и трахал ее, в рамках демонстрации Гриффину того, что из себя представлял БДСМ. Он погрузился в сцену словно рыба в воду, но старые привычки с трудом умерли. Однажды Кингсли застукал его нюхающим кокс в одной из ванных комнат особняка, и мертвецки пьяным на следующий день. У Кингсли было достаточно своих демонов, сказал он, чтобы приглашать на чай еще и демонов Гриффина. Поэтому Кингсли поставил ультиматум - пройти реабилитацию или... уйти. Гриффин отправился на реабилитацию.

И вот теперь он вернулся.

– Боже, как я скучала по тебе, - сказала она и уткнулась носом в его теплую сильную шею и вдохнула аромат кедра и замши. Гриффин всегда пах так, словно только что вышел из душа.

– Хорошо, - сказал он, беря ее за плечи и усаживая к себе на колени.
– Потому что я твой подарок на день рождения.

Он улыбнулся от уха до уха широкой дьявольской ухмылкой, которую Гриффин довел до совершенства. И женщины, и мужчины постоянно попадались на эту ухмылку. Она не была исключением. Но до сегодняшнего вечера он был недоступен ни для чего, кроме дружбы.