Девственница

– Она не сказала сколько ей лет.

– А ты спрашивал?

– Нет… - признался он.

– А сколько тебе лет?
– спросила она.

– Тридцать девять.

– Достаточно взрослый, чтобы понимать.

– Да. Понимаю. Я больше никогда этого не сделаю, - ответил он, в надежде выманить у нее улыбку.

– Мне все равно, - ответила она.
– То, что ты делаешь, не имеет для меня никакого значения.

– Я бы хотел, - ответил он.

– Почему?

– Я хочу тебе понравиться, - признался он.
– Нравлюсь?

– Пока нет. Почему ты хочешь мне понравиться?

– Потому что ты самая красивая девушка, которую я когда-либо видел.

Она остановилась и повернулась к нему.

– Это глупая причина желать кому-то понравиться.
– Она покачала головой и продолжила путь.

Кингсли смотрел ей вслед несколько секунд, прежде чем догнать ее.

– Знаю, - признался он.
– Но я же мужчина и почему-то чувствую себя сегодня восемнадцатилетним.

– Эта восемнадцатилетняя девушка заразила тебя своей незрелостью?

– За это я могу винить только себя.

– Ты честный. По крайней мере, это я ценю, - сказала она, делая большие целеустремленные шаги. Женщина, которая не церемонится в выражениях и не тратит время впустую. Ему это в ней нравилось.

– Тебе нравится честность? Если хочешь, я могу рассказать о себе еще более ужасные вещи. У меня целый список.

– Думаю, что у меня уже достаточно работы здесь.
– Джульетта дошла до того места, где тропинка раздваивалась, и свернула направо.

– Я произвел плохое первое впечатление.

– Видела и похуже.

– Можешь сказать, что мне нужно сделать, чтобы произвести лучшее впечатление?
– спросил он.
– Подарки? Задания? Приказы? Я могу выполнять приказы.

– Монашеский орден?

Он уставился на нее.

– Только не такого рода приказы. Прикажи мне сделать что-нибудь для тебя, и я сделаю это, чтобы доказать свою ценность.

Джульетта снова посмотрела на него. Она тяжело вздохнула, словно он нащупал ее последний нерв и растоптал его.

– Сними одежду, - сказала она.

– Здесь?
– Они стояли на развилке дороге возле деревни, а на пляже было две сотни туристов.

– Здесь.

– Если меня арестуют за непристойное поведение, ты вытащишь меня из тюрьмы?

– Нет.

– Ты ведь серьезно, правда?

– Если бы ты был серьезно настроен на мой счет, то уже был бы голым.

Был ли он серьезен на ее счет? Да, она была невыносимо красива. А еще она побила камнями несносного избалованного белого американского ребенка. И, казалось, она ненавидела его, что делало ее еще более интригующей. И если она сейчас уйдет от него, он будет думать о ней всю оставшуюся жизнь.

Кингсли стянул рубашку через голову, сбросил ботинки и опустил потрепанные пляжем хаки на землю.

Чтобы быть максимально обнаженным, он также сдвинул солнцезащитные очки на лоб, чтобы она могла видеть его открытые глаза.

Джульетта даже не осмотрела его с головы до ног. Она смотрела ему прямо в глаза, не обращая внимания ни на какие другие части его тела, включая полу-эрегированный пенис.

– Ты потерялся?
– спросила она.

– Абсолютно.

– Я не могу помочь тебе найти себя. Я ничем не могу тебе помочь.

– Мне не нужна твоя помощь, - ответил он.
– Мне нужно только твое тело.

Очевидно, Джульетте понравился его ответ. Она поставила свою холщовую сумку на землю. Кингсли посмотрел вниз и увидел, что та полна камнями. Зачем женщине таскать с собой сумку с камнями?

Он бы спросил, но прежде, чем он успел открыть рот, она шагнула вперед, положила руку ему на затылок и поцеловала его.

Он поцеловал ее в ответ, жадный до всего, что мог получить от этой изысканной таинственной женщины. Он не задавал вопросов, не спрашивал, почему она целовала его. Он позволил ей целовать себя, и сам отвечал на поцелуй, потому что в мире не было ничего другого, чем бы он хотел заняться в этот момент.

Ее губы оторвались от его губ, и она сделала шаг назад. Кингсли медленно открыл глаза.

– Покрой меня всю поцелуями, потому что любовь твоя слаще вина...
– Тихо сказала Джульетта, почти шепотом, но Кингсли услышал.

– Песнь Соломона, - сказал Кингсли. Джульетта посмотрела на него.

– Одевайся, - сказала она, и он быстро подчинился, пока никто не заметил обнаженного мужчину на пляже.
– Ты знаешь Библию?

– Немного, - ответил он.
– Я ходил в католическую школу. Узнаю Песнь Соломона, когда слышу ее. Она была моей любимой.

– И моей, - ответила она, ее голос был далеко отсюда, словно его подхватил ветер.
– Дочери Иерусалима, Я черна, но прекрасна

– Словно шатры Темана и Салма, - продолжил стих Кингсли.
– Мне нравится этот стих, но он нуждается в улучшении.

– Думаешь, сможешь улучшить Библию?

– Могу. В ней говорится "я черна, но прекрасна". Женщина передо мной "черна и прекрасна".

– Ты пытаешься соблазнить меня.

– Работает?

– Да.

– Хорошо. Я рад, что смог улучшить свое мрачное первое впечатление.

– Возвращайся сюда завтра в девять. Я дам тебе шанс произвести лучшее впечатление.

– Почему? Увидела что-то, что понравилось, когда я снял одежду?

– Да.

– Что же?

– Отчаяние, - ответила она.

– Тебе нравится отчаяние?

Джульетта ответила без улыбки. Она просто подняла сумку с камнями и развернулась на пятках.

– Мне нравится, что у нас есть что-то общее.

Глава 12

Север штата Нью Йорк

Как только программа оповестила, что стирка закончена, Элли вытащила из сушилки стопку простыней. И как можно быстрее сложила их, пока не появилось ни одной складки. Десять простыней за три минуты. Если бы складывание белья было включено в спортивную программу, Элли бы уже красовалась на коробке Уитис.

Как она докатилась до такого?
– Гадала Элли, складывая простыни в аккуратную стопку на столе. Когда-то она была самой известной сабой в большом и печально известном дворе Кингсли на Манхэттене. Если она не была привязана к кровати Сорена, она была в руках Кингсли, в клубе, на вечеринке, в его доме, где он принимал богатых и скандальных. Она регулярно получала удовольствие от эротической порки, секса втроем с Сореном и Кингсли, и достаточно дурной славы, которая открывала ей двери в любой клуб в городе.