Девушка без прошлого. История украденного детства

Шаркая широкими красными биркенштоками, я подхожу к дереву, прижимаю саднящие ладони к грубой коре и глубоко дышу. Здесь так мирно. Я знаю, что мама в это самое мгновение кипятит воду для растворимого органического горохового супа. Папа утверждает, что все вокруг могут сколько угодно загрязнять свое тело пончиками и лимонадом, а мы помедитируем, а потом перекусим миндалем и сушеными водорослями.

Мне нужна помощь. Всего пару недель назад консорциум мамаш пловчих пригрозил официально изгнать меня из моей возрастной группы. Они видели, что после каждой тренировки я остаюсь вместе с Фрэнком и наворачиваю бесконечные круги. Мамаши заявили, что я пытаюсь стать «слишком быстрой», и потребовали мое свидетельство о рождении — как доказательство того, что я не парень двадцати одного года от роду.

По правде говоря, я не рождена для этого вида спорта. Я слишком стройная, почти хрупкая, особенно по сравнению с моими мускулистыми соперницами. Но они не одержимы, в отличие от меня. Они отвлекаются на собственную жизнь, а моя жизнь и есть плавание. Когда мы наконец нашли мое очередное фальшивое свидетельство о рождении с настоящей датой и ненастоящей фамилией, которой мы здесь пользуемся, меня уже выгнали. Мне семь, но соревноваться придется с девочками на год меня старше. Это еще одна из причин, почему мне хочется иметь более уютный дом. Зачем тратить тысячи баксов на фальшивые документы, если их даже не найти под книгами и баночками из-под витаминов?

В прохладе нашего шатра я сажусь на одеяло, скрестив ноги, и дую на бледный гороховый суп.

— На тебя так приятно смотреть сейчас, Бхаджан, — нежно говорит мама.

Я вопросительно приподнимаю брови. В смысле? С полным ртом я особенно хороша?

— Ты такая естественная, грязная, с листьями в волосах. Я так счастлива! Я не хотела, чтобы ты росла в пятизвездочных отелях. Это неправильно.

— Давай честно, мам: тебе надоело мое пышное платье?

— Платье отличное! — Она подмигивает. — Я хочу, чтобы ты знала, что не должна быть идеальной. Я люблю свою Бхаджан в любом виде. — Она становится серьезной, и какое-то время мы сидим молча.

Часто, когда она на меня так смотрит, я ощущаю умиротворение оттого, как просто она ко мне относится. Я хотела бы суметь объяснить, что вовсе не ее я пытаюсь впечатлить. Не ее лицо я выглядываю в толпе родителей, если не занимаю первого места. Но вместо этого я отхлебываю суп, и мы улыбаемся друг другу. У меня к зубу прилипла шкурка горошины.

В сумерках, после соревнований, мы с Фрэнком и Кьярой сидим на улице, измотанные и обгоревшие, смотрим, как танцуют в воздухе светлячки и как гаснут последние грили. Взрослые вечно говорят, что детям не хватает ума, чтобы ценить собственную юность. Но я с этим не согласна. Мы чувствуем волшебство лета. После постоянных переездов эти бесконечные дни, заполненные запахом хлорки и крема от загара, кажутся совершенно невероятными. У остальных всегда есть следующее лето и следующий год. Для нас любой день может оказаться последним.

Очередной папин инновационный проект рождается в разговоре с другим папой по имени Стефан во время тренировки по плаванию. Узнав, что Стефан запатентовал нечто под названием «спиннер», папа уговорил его создать партнерство и заработать пару миллионов. Спиннер — всего за 9,99! — представлял собой плоский кусок пластмассы с плавно изогнутым дном. Его полагалось ставить на пол и тренировать с его помощью умение держать баланс, например, при вращении.

Конвейер, использующий детский труд, вырастает в столовой, рядом с большим пластиковым столом, заваленным деталями спиннеров и упаковочным материалом. Кьяра пишет на коробках адреса, передает коробки мне, я кладу внутрь все необходимое и отдаю Фрэнку, который их закрывает. Примерно через час наша работа становится спорой и ритмичной.

Очень приятно сидеть в нашем милом доме с видом на залив и заниматься чем-то вместе. Тем более участвовать в таком чудесном и огромном предприятии. Семейное единство меня пьянит. Да, нам не всегда удается сесть в одно время за ужин, но мы работаем как хорошо отлаженная машина и заказы выполняем в срок. Папа довольно поглядывает на нас, разбирая почту и разглядывая новую рекламу спиннеров, которую набросал характерными для него смелыми штрихами. Во время перерыва я проверяю, что у него вышло. Это яркий плакат с большой красной звездой в центре. На ней написано: «Как в телевизоре!»

Разумеется, по телевизору этого никогда не показывали.

— Вставки видишь? — спрашивает он, протягивая мне листок.

В одной из многочисленных книг мы недавно прочитали об образах в рекламе, воздействующих на подсознание, и на прилагавшихся фотографиях пытались разглядеть, например, черепа в кубиках льда в стакане виски. Куда бы мы ни отправлялись и как бы быстро ни приходилось собираться, книги мы никогда не бросали. По меньшей мере один чемодан всегда был набит книгами о религии, истории, мировой политике и теориях заговора. Папа вечно искал ответы, пытался понять реальность. А поскольку телевизора у нас почти никогда не было, мы, дети, следовали его примеру, поглощая горы книг о неизведанном. Без папиной помощи я бы не разобралась в том, что он велел мне читать, но, к счастью, поговорить он всегда любил. Но все-таки меня здорово удивило, что символы смерти, спрятанные в рекламе, значительно поднимают продажи.

— Ты вставил сюда череп? — Я щурюсь, разглядывая рекламу спиннера.

— Ну, я думал о чем-то таком, но смерть не для нашей целевой аудитории. Она эффективнее для алкоголя и сигарет.

— Ага.

— В бизнесе важно понимать, кто твой покупатель. Поэтому я вставил слово «весело». Незаметно, конечно.

Я понимающе киваю. Отличное решение, если кого-то интересует мое мнение.

В те редкие дни, когда у меня нет тренировок, я люблю вместе с мамой забирать Кьяру из колледжа травников, где она готовится к экзаменам по природному целительству. Это известная школа и одно из лучших мест для изучения альтернативной медицины, но я все равно не могу перестать смеяться над странными студентами. Моя любимица — девушка, которая считает себя ангелом, — одевается исключительно в белое и ест только веганскую белую еду. Она изучает нутрициологию, а сама сидит на диете из белого хлеба, сэндвичах с соевым маслом и цветной капусте на пару. Пару раз я спрашивала у «ангела», не видит ли она тут противоречия, но мне ни разу не удавалось ее задеть.

Кьяра, раздраженная моим недавним допросом ее однокурсницы, плюхается на переднее сиденье рядом с мамой.

— А как же бананы? — подаю я голос с заднего сиденья.

— Бхаджан, прекрати, — вздыхает Кьяра.

— Это нормальный вопрос, — протестую я. — Может ли ангел есть что-то желтое снаружи, но белое внутри?

— Гм.

— Хорошо, — скалюсь я. — Спрошу сама на следующей неделе.

— Меня бесит, что она над ними издевается, — злобно говорит Кьяра маме. — Я ведь даже не сама решила здесь учиться. Я хотела в нормальный колледж.

— Но тебе здесь нравится!

Я виновато сползаю со своего сиденья. Этот спор тянется уже много недель. Поскольку папе возразить невозможно, Кьяра срывается на маме, которая нам всегда сочувствует.

— Сейчас нравится, а сначала не нравилось! — Кьяра близка к истерике, она покраснела, волосы растрепались. — Все девочки моего возраста делают что хотят! А за мной постоянно следят!

— Делать все, что угодно, — не всегда хорошо. — Мама открывает дверь, и мы заходим в дом. — Если ты хотя бы на секунду об этом задумаешься…

— Не смей говорить мне, что делать!

Внезапно Кьяра сильно пинает маму в голень своим коленом. Я в ужасе хватаю ртом воздух, а сестра с неожиданной яростью наносит второй удар.

Дальше все происходит и очень быстро, и невероятно медленно. Папа сбегает по лестнице из гостиной в прихожую. Четыре больших шага — и он оказывается подле Кьяры. Его кулак врезается в ее челюсть, у нее подкашиваются ноги, и она падает.

— Хватит! — рычит он на Кьяру, разворачивается и выходит.

Я инстинктивно отпрыгиваю, когда он проходит мимо.