Девушка без прошлого. История украденного детства

Папа, верный своей идее помочь мне стать лучшей из лучших, спланировал наше путешествие после того как списался с тренером румынской олимпийской сборной по гимнастике и прислал ему видео с соревнований. Приглашение приехать в тренировочный комплекс и попробовать свои силы совпало с бегством из Гейдельберга. Я и мечтать о таком не могла! Олимпийская команда! Но жизнь с отцом раз за разом показывает мне, что единственная причина, по которой что-то может быть недостижимо, — наша вера в эту недостижимость.

— Удели им немного времени, — солнечно улыбается он. — Все равно они ничего не умеют.

Как обычно, вся семья идет смотреть на мой экзамен. Ситуация с новым проектом стремительно развивается и напоминает снежный ком, который катится с горы и угрожает расплющить меня.

Мне десять лет. Что, если я испугаюсь или ошибусь?

Олимпийский тренировочный комплекс в городе Дева напоминает казармы из-за охраны и бесконечных проверок. Девочки, которые здесь тренируются, живут тут же в общежитиях, вдали от семей.

У входа в просторный зал нас встречает главный тренер. Я видела его и всю команду по телевизору, но при личной встрече он оказывается выше и внушительнее. Раздевшись до трико, я иду за ним. Руки у меня мокрые. Команда разминается. Я сразу узнаю девочек. Они на самом деле лучшие в мире. Здороваясь со мной, они застенчиво улыбаются и целуют меня в обе щеки. Ростом я почти не уступаю им, хотя всем девочкам по шестнадцать, не меньше. Замедленное развитие и прекращение роста — побочные эффекты серьезных тренировок.

Если главный тренер воспримет меня всерьез, мне придется доказывать, что я могу быть гимнасткой, несмотря на рост. Он просит меня показать вольную программу и вставляет в магнитофон мою кассету. Раздается предупреждающий сигнал — и звучит музыка Чайковского. Я сразу начинаю ощущать себя по-другому, почти свободной. Давление, ожидания, обратный отсчет времени до Олимпиады — все отступает. Некоторые говорят, что вольная программа по художественной гимнастике — одна из самых сложных вещей в спорте, и они правы. На одну минуту и двадцать девять секунд я перестаю быть собой. В двойном обратном сальто я взлетаю в воздух. Когда все начиналось, я танцевала и кувыркалась от радости, но сейчас я ищу чего-то другого. И я заметила, что на меня теперь смотрят более внимательно. Наверное, интереснее наблюдать за тем, кто стремится к забвению.

Когда музыка обрывается и я застываю в финальной позе, тренер достает кассету и вертит ее в руках.

— Ты много занималась танцами. — Лицо его непроницаемо.

Вечером мы сидим в пустом ресторане местного отеля. К нам подходит высокий унылый официант. Двигается он немного боком, как будто против сильного ветра.

— Добрый вечер.

— Здравствуйте, — улыбается папа. — Какие у вас есть горячие вегетарианские блюда?

Парень явно ошеломлен, но не сдается:

— У нас есть сыр с синей плесенью, хлеб, белый сыр, оранжевый сыр…

— А что-нибудь, кроме сыра? — Папа поднимает брови.

— Сыр с плесенью…

— Боже мой! Ладно, знаете что, положите сыр на хлеб и как следует разогрейте.

— Синий сыр, желтый…

— Все сразу! И погорячее! Ясно?

В этот момент мне больше всего на свете хочется умереть от смущения. Это так типично для отца: за минуту сорваться на другой конец земли и ожидать — нет, требовать — горячей еды, невзирая на экономическую ситуацию, политические волнения или наличие продуктов. Мы нервничаем, зная, что, если его что-то не устроит, будет скандал. Наконец приносят раскаленный сыр, дымящийся на тостах. Он жжет мне язык.

В конце недели папа все выклыдывает.

— Главный тренер сказал, что готов пригласить тебя для постоянных тренировок. — Наверное, я выгляжу испуганной, потому что он быстро добавляет: — Мы все поедем, само собой. Ты не будешь там жить.

Я польщена приглашением. Но мне страшновато от мысли о жутком тренировочном центре. Каждый раз, когда мы выходим в город, мне сложно не думать о нищете, с которой люди сталкиваются каждый день.

— Ну так что? — спрашивает он.

— Нет! — Я отчаянно трясу головой.

— Ну и отлично! — Он потирает руки. — Тогда сваливаем отсюда!

Что ж, вот и они — величественные пирамиды устремляются в небеса. Свет такой яркий, что режет глаза. Папа стоит рядом и любуется видом. На нас одинаковые жилеты цвета хаки, и мы считаем себя неотразимыми. После мрачной Румынии он настоял на отдыхе в Египте перед возвращением в Европу.

Я улыбаюсь папе. За его правым плечом виднеется силуэт Сфинкса. Как бы то ни было, я обожаю отцовский образ мыслей. Нет никаких преград и никаких тревог — сплошная жажда жизни и приключений. Когда я вот так на него смотрю, то почти забываю о его непредсказуемом настроении и вспышках жестокости, потому что в мире нет никого, кто был бы на него похож. Никого настолько же свободного.

Две недели мы развлекались на берегу Красного моря в Шарм-эль-Шейхе. Это самый длинный перерыв в тренировках за последние пять лет, с тех пор как я начала заниматься гимнастикой. Мне кажется, что соленая вода и песок смыли и стерли всю грязь. Мимо проходит верблюд, покачивая в такт шагам длинной шеей цвета меда. Мы молча идем к основанию пирамиды и трогаем древние камни. Они шершавые. Глядя на невероятную красоту, пережившую несколько тысячелетий, я успокаиваюсь. Это место видело все — и выжило. Вот бы и люди так могли!

Ночью, так поздно, что уже не за горами утро, я лежу у бассейна отеля. Сейчас два часа, воздух теплый и нежный. Из бара доносится музыка, поблескивают, как драгоценные камни, бутылки. Большая часть нашей банды лежит в шезлонгах с другой стороны бассейна. Тщательно подстриженные кусты жасмина испускают нежный аромат, лепестки в свете месяца кажутся вырезанными из слоновой кости. Самолет в Австрию улетает в пять утра, поэтому папа решил, что платить за лишнюю ночь в отеле нет смысла. Обычно он весьма расточителен, но порой на него нападают очень короткие приступы скупости — неопасные припадки.

Три американские песни повторяются снова и снова. Официанты застыли, опираясь на барную стойку. Их смуглая кожа кажется особенно темной по сравнению с белыми куртками, а волосы тщательно зализаны назад. Фрэнк лежит через один шезлонг от меня и дремлет, положив руку под голову. За последние недели мы все загорели, и у него стало еще больше веснушек. Я разглядываю его лицо с такими знакомыми чертами, которые я знаю всю жизнь. Знаю каждое из его выражений и их значение, но все же он остается для меня загадкой.