Девушка индиго

– Тетушка скоро спустится вас проведать, – добавила мисс Бартлетт, разливая теплый улун по изящным чашечкам из китайского фарфора с золотистой росписью по ободу.

Миссис Пинкни спустится меня проведать?.. Это мне надлежало бы к ней зайти, ведь она недавно была очень больна. А со мной что стряслось? Должно быть, некий душевный недуг – я не чувствовала в себе сил пошевелить рукой или произнести хоть слово. Всю ночь я лежала в слишком большой, слишком мягкой постели и плакала. Слезы сами по себе текли у меня из глаз нескончаемым потоком. А когда я утром проснулась, почти ничего не видела в щелку между опухших век. От соленых слез, должно быть, началось раздражение, и глаза у меня щипало просто от воздуха, поэтому я сидела, слегка их прикрыв.

Чарльз навещал меня дважды. Во второй раз мы остались наедине, и он взял меня за руку.

– Он был… – начал Чарльз, но осекся и нахмурился. – Бен был для вас… – попытался он опять. – Вы его… – Он глубоко вздохнул и отпустил мою руку.

Теперь уже я накрыла его ладонь своей. Я знала, что он нуждается в ответе, а мне нужна была его поддержка – в тот момент больше, чем когда-либо. Но я не могла ответить. И в конце концов он ушел, не дождавшись от меня ни слова.

Ночью на мой крик прибегала Эсси. Перед этим, когда мне наконец удалось заснуть, сон не принес забытья – меня преследовали кошмары. В них тонул не только Бен – вся моя семья дрейфовала на худом плоту, связанном из ивовых прутьев. Там были Полли, мать, отец, Джордж и малыш Томми. Отец казался мрачным как туча. Мать визжала мне в лицо.

Эсси отвела с моего лба мокрые пряди волос:

– Тише, дитя, – ласково сказала она, – это был всего лишь сон.

– Это не сон, Эсси, – покачала я головой, очутившись в глубоком беспросветном колодце ночи, в своей спальне. – Бена нет. Бена больше нет, Эсси. Из-за меня, это все из-за меня, ты не понимаешь, я…

– Тише, тише. – Эсси не дала мне продолжить.

А когда я проснулась утром, она уже ушла.

Мои честолюбивые замыслы рухнули в одночасье, и я осталась одна собирать осколки. Человеческая жизнь была погублена, Божий дар пропал втуне. Я должна была выкупить Бена незамедлительно, чтобы дать ему вольную. Ну почему я этого не сделала? Зачем позволила Кромвелю дразнить его свободой? Зачем поставила перед ужасным выбором: предать меня или навсегда остаться рабом?

Я мучила себя бесконечными «что, если бы…»

Что, если бы у Бена не возникло необходимости бежать, чтобы стать свободным? Что, если бы не мои амбиции? Что, если бы я не поехала на бал? Что, если бы я нашла возможность сразу выкупить Бена? Что он сделал бы тогда? Остался бы, чтобы мне помочь, или же воспользовался бы своей свободой и оставил меня в одиночку сражаться за индиго? А если бы у меня был шанс выкупить Бена, дала бы я ему вольную? Или, охваченная эгоистичным стремлением к успеху, нашла бы способ удержать его, даже оставив при себе рабом?

В глубине души, в ее потаенной бездне, я знала ужасный ответ.

Бен владел такими знаниями, способностями и умением добиваться цели, каких я не встречала ни в одном белом человеке. А теперь его нет. Он погиб, и все погибло. То, что кладезь невероятных знаний покоится на дне океана, само по себе было трагедией.

Однажды Бен спас мне жизнь, а когда я получила возможность отплатить ему тем же, не воспользовалась ею. Я переживала, тянула время, тратила дни впустую на раздумья. И каждый потерянный день приближал его гибель.

Возможно, Квош прав – душа Бена возвратилась в Африку. Возможно, он снова встретился со своей бабушкой. Если Африка – его царство обетованное, он должен быть там. Теперь он наконец свободен. Как я могла даже помышлять о том, чтобы его вернуть?

И тем не менее каждое утро я желала, чтобы его гибель оказалась всего лишь моим кошмарным сном.

В своем эгоизме я не знала границ.

Ума не приложу, как мне удалось дождаться заседания суда, назначенного на следующую неделю. Дни ожидания потонули в тумане.

Потом, на суде, я сидела перед судьями, рассказывала им о том, как долго Квош служил нашей семье верой и правдой, а под конец поведала страшную историю, случившуюся утром 9 сентября 1739 года, когда мне было всего шестнадцать лет.

– Люди с окрестных плантаций… – Мой голос дрогнул, отразился эхом в огромном зале, и Чарльз ободряюще мне улыбнулся. – Многие собрались тогда в церкви прихода Святого Андрея, – продолжила я, – а большинство тех, кто остался на своих плантациях, как вы знаете, были убиты, и поля их выжжены дотла. – Я замолчала и осенила себя крестным знамением – в память о тех, кто лишился жизни, и еще потому, что заново пережила весь ужас того утра. – Рабы приплыли на лодке в наш узкий залив. Они направлялись в устье Стоно-Ривер. Я видела их собственными глазами. Они подавали условный сигнал – кричали голосами животных. Если бы я не разглядела их, подумала бы, что вокруг бродят какие-то неведомые звери. Они били в барабаны, и от них исходил дух угрозы и зла.

Я обвела взглядом зал суда, обшитый деревянными панелями. Квош сидел на лавке рядом с двумя чернокожими – их я не знала, но они смотрели на меня с открытой враждебностью. Я бросила взгляд через плечо – публики на скамьях позади меня было мало, но все молча ловили каждое мое слово.

– Что-то заставило тех людей уплыть восвояси, – продолжила я. – Вернее, кто-то заставил. Они не причалили к нашей пристани, не ступили на нашу землю, а когда лодка ушла дальше по реке и исчезла из виду, из зарослей у воды появился Квош, которого я раньше не заметила. Он принялся смывать с опоры причала какой-то знак – вероятно, предостережение, которое сам же и нарисовал заранее. – Я умолкла и в тишине услышала удивленные вздохи позади себя. – Без сомнения, он дал мятежникам понять, что рабы плантации Уаппу не примкнут к ним и что их хозяева не должны пострадать.

Один из судей – краснощекий господин с пушистыми седыми бровями, которые очень подходили к белому, спускавшемуся до плеч парику, вставил монокль с круглым толстым стеклом и устремил взор на меня:

– Весьма драматичная история, мисс Лукас, однако она не может служить доказательством тому, что этот раб не принял участия в подготовке нового восстания позднее. У вас есть что добавить?

– Позвольте мне вмешаться, ваша честь, – подал голос Чарльз, – как свидетелю защиты. Я могу дать характеристику…

– Характеристику мисс Лукас? В этом нет необходимости. Я знаю ее отца и вполне уверен, что она не станет лгать в суде. Однако ее рассказ о давних событиях не имеет отношения к данному судебному разбирательству.

– Понимаю, ваша честь. Но я хотел дать характеристику рабу по имени Квош.

Позади опять послышались удивленные вздохи.

Чарльз непоколебимо продолжил:

– Квош часто привозил семейство Лукас в город, соответственно, у меня была возможность понаблюдать за ним и даже побеседовать при разных обстоятельствах. Я не сомневаюсь, что он честный раб, и могу подтвердить, что в то время, когда его арестовали, он выполнял особое поручение – найти другого беглого раба.

– Он выполнил эту задачу?

У меня вдруг зазвенело в ушах, в горле встал ком, но я заставила себя совладать с эмоциями и опередила мистера Пинкни с ответом на вопрос судьи:

– Да, ваша честь. – С глазами у меня тоже что-то происходило, и я быстро-быстро заморгала. – Он выполнил мое поручение и возвращался на лодке с нашей плантации Гарден-Хилл по Комби-Ривер. В проливе Святой Елены лодка перевернулась. Мы понесли невосполнимый ущерб. Кроме того, беглый раб, к сожалению… – горячая слеза все-таки скатилась по моей щеке, и я выругала себя за то, что не способна собраться с духом, – утонул. – Последнее слово я вымолвила почти шепотом, решила больше не упоминать о Бене и продолжила: – Квош тоже оказался в воде – тогда он, наверное, и потерял подорожную, которую я ему дала. С Божьей помощью Квошу удалось добраться вплавь до берега. И я благодарю ополченцев, которые выловили его из воды, чтобы он смог к нам вернуться.