Девушка с экрана. История экстремальной любви

— Первый вопрос?

Я задаю первый вопрос, и мы начинаем интервью. Такого интервью у меня не было ни с кем. А были и более великие люди. Недаром я сгораю от желания снять с ним фильм.

Ардалион прерывается, дает в селектор команду, и нам приносят какие-то ароматные благоухающие чаи.

— Специальная заварка, моя смесь, пробуй.

Чай открывает мне второе дыхание. Я вовлечен в магнитное поле Ардалиона Панаева и не могу ничего с собой поделать, увлекаясь им все больше и больше. Когда я был мальчиком, я не мог и мечтать, что увижу его воочию и — что вообще невероятно — он будет со мной разговаривать.

На двенадцатом вопросе раздается стук в дверь и тут же голос:

— Белый дом, Ардальон Нектарьевич.

Он, многозначительно глядя на меня, берет трубку. Ни один мускул не меняется в лице. Он продолжает смотреть. Слушает и чеканит:

— Да, Викентий. Я буду через двадцать минут.

И мне:

— Все, закончим завтра, не сердись.

Ему уже несут кожаное пальто, отделанное мехом, радиотелефон для прямой связи, папку с бумагами, и три «пристяжных» исчезают вместе с моей мечтой. Я не успеваю попрощаться. Остаюсь один: великолепно отделанный кабинет, снимки звезд мирового кино. С ним. Мой любимый актер Роберт де Ниро.

— Сегодня в двенадцать ночи я сообщу вам время на завтра, — говорит панаевский директор.

Я благодарю и откланиваюсь. Мы продолжаем на следующий день.

— У меня вообще, Алексей, интересная родословная, вон она на стене висит. Я из дворянского рода и одной родовой ветвью восхожу к Пушкину, а другой — к Лермонтову. То есть наследник обоих. Бабки и дедки служили при дворе у царя-батюшки.

Я встаю и с почтением разглядываю генеалогическую таблицу на стене, расписанную готическим шрифтом.

Рядом фото знаменитых итальянских и американских режиссеров в обнимку с тем, у кого такая невероятная родословная.

Он выжидает нужную паузу и говорит:

— Ладно, мы отвлеклись, давай продолжать. Работать!

— Ваш фильм «Раба» был возвратом к итальянскому неореализму…

Мы говорим о его лучшем фильме, принесшем ему мировую славу. Он недоволен прессой, критикой и тем, что Империя не приняла этот фильм, а также тоннами зависти и злословия, выплеснутыми на него коллегами.

Спустя час раздается звонок, он не берет трубку, и ему сообщают из-за дверей, что это «Белый дом».

Ардалион слушает и чеканит:

— Да, Викентий. Я буду через двадцать минут.

— Все, Алексей, закончим через день. Завтра у меня до ночи съемки.

— Ардалион, пятого января у меня день рождения, и я буду его праздновать в небольшом кругу. Будут также и ваши друзья…

— Сообщи Толю место и время. Буду обязательно, только с женой!

Он подмигивает мне. Ему уже несут кожаное пальто, рацию-телефон, бумаги, кожаный портфель, и, окруженный пристяжными, он исчезает.

Я стою посредине красивого кабинета и думаю: сон это иль не сон?

Позже я забираю Арину из театра после спектакля, и мы едем ко мне.

Едва мы заходим в дом, она восклицает:

— Алешечка, завтра у тебя день рождения. Я хочу тебе подарить — себя!

Она срывает с меня одежду, и через минуту я уже двигаюсь в ней. Она дарит мне себя, но как! Как будто автоматные очереди сотрясают ее извивающееся тело. Я целую ее слезы.

— Ты мое божество, — шепчет она. — С днем рождения!..

У мамы какие-то связи, блат, и мы решаем устроить мой день рождения в небольшой ресторации на киностудии. Мое 33-летие. Раньше я почему-то всегда считал, что не доживу до возраста Христа. Я и сейчас не верю, что дожил. Хотя оставаться после меня нечему.

Аввакум приезжает с Юлией, разодетой в пух и прах, в роскошной соболиной шубе.

Мы обнимаемся и целуемся. Я встречаю гостей на проходной.

— Алексей Наталиевич, с днем рожденья! — говорит Аввакум.

Юля вручает мне завернутый подарок.

— Когда ты уже из троек выберешься? — подкалывает Аввакум.

— Я бы лучше двоечником остался, навсегда!

— Назад возврата нет, — декламирует он. — «Колесо истории вспять не повернуть!» — Мы смеемся.

Съехалось уже человек десять. Возникла скромная, утонченно одетая Арина. Это было ее первое явление народу. Я отправляю всех в ресторан, с заморскими бутылками, чтобы заложили все в холодильник, охлаждаться.

— Безо льда он не может, — шутит моя мама.

— Вы его рожали! — говорит Аввакум, и они смеются.

Я остаюсь ждать Ипатия Платинового. Он опаздывает и не будет знать, куда идти. Наконец, спустя сорок пять минут после начала торжества он появляется. Говорит, что добирался на троллейбусе, машину было не поймать. И это первый актер Империи!

Нас встречают возгласами, рукопожатиями и объятиями. Ипатий узнает Ариночку, и они нежно целуются.

Все в хорошем настроении, хотя никто еще не выпил. Мама подводит шеф-повара и знакомит нас:

— Это Владимир Ильич!

Круглый, как шар, директор ресторана, он же шеф, поздравляет с днем рождения и спрашивает, когда подавать запеченную картошку к моей любимой селедке.

— Я не верю, что «сам Владимир Ильич» будет нас обслуживать!

Он улыбается и уходит отдавать распоряжения.

Зал, небольшой, но уютный, закрыт специально для торжества. Стол уставлен всевозможными рыбами, языками, заливными, холодной дичью, зеленью и соленьями. Я даю знак, и на стол приносятся и открываются десять бутылок разной водки, виски, шампанского, белого и красного вина, ликера киви.

— Дружочек, — говорит Аввакум, — что-то мало бутылок, попроси шефа удвоить!

Я незамедлительно провозглашаю Аввакума тамадой. Он встает с полным бокалом:

— Несмотря на бедность и неизысканность стола, я хочу выпить за богатство и изысканность души моего друга Алексея Сирина!

Все встают, начинают со мной чокаться, поздравлять. Я вдруг смущаюсь от такого внимания.

Вечер был пущен, все начинают пить, а многие — есть. Мне кажется, что они из голодного края. Да так и есть — это голодный край. Я пью и не ем. Я дал себе слово сегодня напиться и расслабиться!

Заходит Владимир Ильич и говорит, что звонил лично Ардалион Панаев, не хотел отрывать от гостей, просил передать поздравления с днем рождения и извиниться, что не сможет приехать, так как все еще на съемках на какой-то горе.