Девятая жизнь нечисти

Когда они вышли на улицу, толпа, стоявшая возле дома, ахнула и подалась назад. Люди в ужасе таращили глаза на высокого человека в военной форме, по лицу которого непрестанно пробегали гримасы, словно у него был нервный тик.

– Мошка, ты ли это? – дрожащим голосом спросил какой-то смельчак.

– Я, Беня, я, – важно ответствовал диббук.

– Узнал, узнал!.. – зашушукались в толпе.

– А почему ты, ничтожный дрочила, называешь меня каким-то Мошкой?! Меня – прибывшего в ваш ничтожный городишко прямиком из царства мертвых! Да кто вы такие?! Жалкие, убогие людишки… пакостники, бессмысленно грешащие… Все про вас знаю. Могу рассказать. Вот ты, Гершель Смушкис, третьего дня ходил в кабак, где лакал водку, а закусывал ее свиной колбасой, а еще нахваливал трефное лакомство. Или ты, Двойра Шапиро… Неделю назад твой муженек укатил по делам в Жмеринку, а ты что же… Тут же открыла дверь Иоське Магазинику. Вон он стоит, Иоська… Могу рассказать дальше, чем вы с ним занимались. Знаете, люди, как высоко умеет задирать ножки наша Двойра…

Толпа в ужасе и восторге взвыла. Однако Двойра вовсе даже не смутилась от обличений нечистой силы.

– Как ты был Мошкой, так им и остался! – презрительно изрекла она. – При жизни вдоль заборов крался да в окна заглядывал и сейчас, видать, тем же занимаешься. И из царства мертвых тебя выпихнули, потому как твоя тухлая душонка никому не нужна. Шваль, одно слово, дерьмо собачье. А сам ты как был шлемилем, так шлемилем и остался. Не боюсь тебя ни в каком обличье! – И она плюнула в сторону диббука.

Хаиму показалось, что нечисть, сидевшая в красном командире Соловье, смутилась.

– Да я бы мог разорвать тебя на части, – грозно сказал диббук.

– А попробуй, – издевательски произнесла Двойра.

– Некогда связываться с глупой, похотливой сучонкой.

– А иди… куда идешь, – отпарировала Двойра.

И странное дело: диббук перестал препираться и молча зашагал вперед. Двойра вслед ему презрительно захохотала.

«Эге, – подумал про себя Хаим, – Мошка-то, похоже, посрамлен. Правду говорят: бабьего языка и черт боится. Может, диббук не так уж и страшен, как хочет казаться?»

У раввина их уже ждали. Кроме самого реба Зундла, присутствовал служка при синагоге Енох, тот самый коновозчик, на чьих дрогах увезли на кладбище тело Моисея.

– Ну что ж, входите… – пригласил гостей реб Зундл. Он с любопытством оглядел статную фигуру Соловья, взглянул в его глаза.

– Так это и есть диббук? – спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь. – Хорошее тело он для себя выбрал, добротное…

– А ты как думал, раввин, – хмыкнул диббук. – Неужто мне должно было вселяться в косоглазого.

– Но почему ты выбрал для себя тело этого военного? Ведь он даже не еврей.

– Косоглазый плюнул на мою могилу, – пояснил диббук. – А до этого моя матушка прокляла весь их род. Военный, его зовут Соловей, муж моей любимой Енты. Пускай не по нашему закону, а по советскому, но все ж таки муж. Потом он не христианин…

– А кто же?

– Безбожник, или, говоря современным языком, атеист. Значит, его душа не находится под божественным покровительством. Понятно, раввин?

– Более-менее… И сколь долго ты намерен пребывать в этом теле?

– До его скончания.

– Вот как! Тора говорит: нельзя мертвым пребывать среди живых.

– Я не мертвый!

– Ты перешел в иной мир и должен пребывать там, пока не придет время воскрешения. Так что ты должен покинуть тело этого солдата.

– Командира, – поправил его диббук. – Стал бы я вселяться в солдата! Обижаешь, раби.

– Солдата – в смысле воина. Уходи прочь из его тела!

– И не собираюсь. Попробуй, изгони меня.

– Выйдешь ли ты из тела добровольно?

– И не надейся. Ни добровольно, ни принудительно я его не покину. Попытайся собственной силой выгнать меня. Сделай все, что полагается. Соблюди обряд. И посмотрим, достаточно ли в тебе святости. Пускай принесут шофар, пускай зажгут свечи…

– Хорошо, – сказал реб Зундл. – Будь по-твоему. Енох, – обратился он к служке, – приведи сюда десять евреев – миньян.

Через полчаса миньян собрался. Это были наиболее уважаемые представители общины. Все, конечно, знали, для чего их призвали. Собравшиеся смотрели на Соловья со смешанными чувствами. Во взглядах читались страх, растерянность, недоверие. Но над всем остальным доминировало невероятное любопытство. В русского вселился диббук! Да не может этого быть! Так считало большинство, видя в происходящем мистификацию. По правде сказать, в общине Хаим Беркович слыл личностью темной, способной на любую пакость.

– Итак, – сказал реб Зундл, – я собрал вас, уважаемых людей, чтобы…

– Уважаемых людей… – насмешливо перебил раввина диббук. – Тоже мне, уважаемые люди! Я могу порассказать о каждом такое, что последние волосики на твоей плешивой голове, реб Зундл, встанут дыбом.

Присутствующие оторопели. Голос, который исходил из русского, оказался им хорошо знаком. Он, несомненно, принадлежал Моисею Горовицу. И самым странным было то, что русский даже рта не открывал.

– Чревовещание, – шепотом произнес один из присутствующих.

– Ты, Берл Гринберг, думаешь, тебя позвали сюда, чтобы фокусы показывать? – издевательски спросил диббук, обращаясь к знатоку. – Ошибаешься. Здесь тебе не балаган. А если желаешь, чтобы я развеселил миньян, то могу рассказать, как ты подглядываешь за невесткой, когда она моется на кухне.

– Что тут происходит? – возмущенно спросил самый старший из присутствующих, портной Лазарев. – Почему мы должны выслушивать оскорбления в свой адрес?

– Послушай, Моисей Горовиц, – обратился раввин к диббуку, – ты ли это на самом деле или злой дух говорит от твоего имени? Все мы знали тебя как скромного, воспитанного юношу, который почтительно относился к старшим, тем более пожилым людям. А перед нами хам и хулиган. Об этом свидетельствуют твои наглые речи. Вряд ли ты мог измениться так быстро. Значит, это не ты?! К чему обличать нас. Кто без греха… Или ты послан в испытание нам?

– Ты прав, реб Зундл. Я несколько увлекся, – в голосе диббука, похоже, звучало смущение. – Но, с другой стороны, ведь вы желаете изгнать меня из этого тела… К тому же я нахожусь в таком положении, что ваша земная мораль мне ни к чему.

– В каком же положении ты находишься?

– Я – душа неприкаянная. Или не знаешь?

– Но ты сам обрек себя… Твоя гордыня…

– Вот-вот, реб Зундл. Наконец-то ты заговорил о гордыне. Выходит, мне всего-навсего следовало быть как все. Но я не хотел…

– И добился своего!

– Добился! Пускай даже таким путем. Прежде чем попасть в это тело, я прошел через ледяной океан, через горы мрака, я стоял на краю геенны огненной, видел, хотя и издали, сияющий чертог… Меня туда не пустили. Ну и пусть!.. Так почему же я не могу остаться там, где я сейчас нахожусь? Ведь это место – тоже промысел божий.

Собравшиеся в глубочайшем изумлении вздохнули. Всеобщее молчание нарушил старик Лазарев:

– Ты говоришь, что успел побывать во всех этих странных местах, но как это может быть, если ты умер всего лишь только вчера?