Девятьсот семнадцатый

оружие, военные склады и ряд важных продовольственных учреждений.

Борьба еще продолжается, она должна быть доведена до конца. Старая власть должна быть окончательно

низвергнута и уступить место народному правлению. В этом спасение России. Для успешного завершения борьбы, в

интересах демократии, народ должен создать свою собственную властную организацию.

Вчера, 27 февраля, в столице образовался Совет рабочих депутатов из выборных представителей заводов и

фабрик, восставших войсковых частей, а также демократических и социалистических партий и групп.

Совет рабочих депутатов, заседающий в Государственной думе, ставит своей основной задачей организацию

народных сил и борьбу за окончательное упрочение политической свободы и народного правления в России.

Совет назначил народных комиссаров для установления народной власти в районах Петрограда.

Приглашаем все население столицы немедленно сплотиться вокруг Совета, образовать местные комитеты в

районах и взять в свои руки управление всеми местными делами.

Все вместе общими силами будем бороться за полное устранение старого правительства и созыв

учредительного собрания, избранного на основе всеобщего, равного, прямого и тайного избирательного права.

С о в е т р а б о ч и х д е п у т а т о в ” .

Нефедов читал листовку, и все сильнее бледнело и подергивалось его лицо. Наконец он кончил чтение,

затуманенными от слез глазами посмотрел на Васяткина, подошел к нему, положил руку на плечо и прошептал:

— Вот что… не соврал. Ну, слава богу. Весть-то такая. Хорошо…

В порыве сильной радости он обнял Васяткина и поцеловал его.

— Так значит — со свободой…

Но по мере того, как эта огромная радость, казалось, с каждой секундой все больше и больше заполняла

все существо взводного, Васяткин хмурился и наконец, сжав брови, встал, отстранив от себя недоумевающего

Нефедова, и сухо сказал:

— Нечего много радоваться. Что раскисать? Революция только начинается. Царя свергли, но его слуги

остались дворяне, помещики и капиталисты, офицеры. Они подбираются к власти. Они борются против

революции. С ними еще будет война за свою, рабоче-крестьянскую власть. Слез горьких много впереди.

— Эх, брат! — воскликнул Нефедов и, не закончив мысли, только махнул рукой.

Васяткин отобрал воззвание и, уходя, сказал:

— Вы товарищ, взводный, пока молчок. Надо солдат подготовить. Я сам это сделаю. А потом уж мы

заставим офицеров сказать нам во всеуслышание о том, что царя нет, и о свободе. А не скажут, так мы сами

скажем. А раньше времени болтать будем — арестуют, расстреляют. Толк небольшой выйдет.

Нефедов с готовностью обещал молчать.

*

Потеплело, и вечер этого дня был на редкость тихий, с прозрачным, теплым воздухом. Небо не играло

пожаром, и заря спокойно, сияющая лиловой и фиолетовой красками, тихо угасала, прячась за окутанные

туманом, точно задернутые синим шелком цепи гор и холмы. Только на востоке, где в темной, но прозрачной

синеве раздумчиво мерцали крупными алмазами первые звезды, вздымались снежные кроваво-красные

вершины Алагеза.

Васяткин, окруженный товарищами по отделению, своим тихим, но всюду слышным, проникновенным

голосом говорил. Его слушали, задавая вопросы. Собеседники устроились на камнях у своей палатки, курили и

напряженно слушали его.

— Вот, товарищи, — продолжал Васяткин. — Вот почему война не рабочим, не крестьянам на пользу, а

капиталистам. Ну, за что мы деремся?

— За веру, царя и отечество, — желчно процедил Щеткин.

— Ну вот, разве это справедливые слова — за веру? Если ты веришь, кто у тебя веру твою отнимает? А не

веришь если — кто тебя заставит верить? Теперь нет дурачков, чтобы за веру воевать. Бог-то бог, да и сам не

будь плох. За царя? Ну, воевать за царя может тот, у кого царя в голове нет. Много пользы-то он, кровопийца и

грабитель, дал трудовому народу? Он за помещика — им и награды и земли. А крестьянам и рабочим — плетку,

налоги, нищету да тюрьмы с каторгой. За отечество? Что у нас с вами, братцы, есть в этом отечестве, в России,

чтобы защищать-то? Земля не наша, фабрики и богатство не наши. Защищать разве налоги, которыми царь нас

душил, или полдесятины песка, на которой наши семьи пашут? И куренка с ягненком? Нет, братцы, все это

басни поповские да царские, чтобы народ не поумнел скоро.

— Золотые слова твои! — сказал Хомутов.

— А коли подумать, — продолжая Васяткин, — так по-правильному, что мы по темноте своей здесь

воюем, головы свои ложим по глупости, запутанности да неорганизованности своей. И сирот оставляем да вдов.

А богачи прибыль огребают с войны. Дома сидят да над глупым народом смеются. Им война всюду на пользу. А

нам эта война — самоубийство.

— Вот ведь как правильно все! — восторгался Хомутов.

— Другая нам война нужна, — говорил между тем Васяткин. — Против своих господ, за землю, которую

они не обрабатывают и которая нам по праву принадлежит. За фабрики в руки рабочих. За власть свою,

трудовую. Вот какая война нам на пользу! Сотни лет рабочие да крестьяне за веру, царя да отечество шли,

головы свои клали, а богачи с царем во главе трудовым потом и кровью жирели да миллионы заколачивали.

Теперь новое время!..

— Да как же без царя?.. — нерешительно протянул Хлебалов. — И присягу принимали мы… Как же?..

— Присягу! — передразнил его Щеткин. — По глупости присягали. Слышал, небось. И царь, и поп, и

помещик — заодно.

— Верно, Щепкин, — утверждающе сказал Васяткин. — И царь, и поп, и богач за одно. Да теперь народ

поумнел и сбросил угнетателей. Нет уже царя в России…

Эти слова, сказанные тихо и просто, как гром в ясном небе, поразили всех, и даже красноглазый Алагез

вдруг потерял румянец и задернулся дымкой набежавшей тучи.

Все притихли. И в этой тишине, откуда-то сбоку, неожиданно раздался резкий голос командира роты

Нерехина.

— Нет, врешь, негодяй! Есть и будет царь. Есть верные слуги его, они с тобой расправятся, изменник! Не