Девятый день

Уже через несколько минут он сообразил, что почему-то стало темнеть. Не должно было, еще рано, однако сумерки густели, наползали с воды. Одновременно с этим становилось холоднее.

Нина потянула со спинки сиденья кофту, Марк укрыл плечи красавицы-невесты заботливо прихваченным пледом. Есть люди, которые всегда все продумывают, но даже им не предусмотреть всего на свете.

Например, эту загадочную поломку и наплывающий отовсюду серый сумрак. Лишь бы кто-то из пассажиров не обратил на это внимание! Опять одолеют вопросами, на которые Адам не знает ответов.

В неясном, гаснущем свете капитан заметил и еще одну странность, перекрывающую все, что случилось до этого.

«Нет-нет, ты ошибся, напутал», – попытался он убедить себя.

Закрыл глаза, открыл, поморгал. Не помогло.

Адам ясно помнил, что развернул судно в обратную сторону. Проделывал это сотни, тысячи раз, в одном и том же месте, у них с Деяном все рассчитано, хронометраж четкий, расстояние определено раз и навсегда. Поэтому никаких сомнений: в нужной точке Адам совершил разворот, направив «Дунайскую деву» в Голубац.

Сейчас с правой стороны должен быть румынский берег, а с левой – Сербия, уже должна показаться Голубацкая крепость. Однако крепости не было. Адам машинально глянул на часы, с тем чтобы удостовериться: в это время пути они уже должны снова ее видеть, но часы стояли.

Да шут с ними, с часами! Лодка достаточно давно плывет, чтобы крепость показалась, вот только ее нет!

Сам берег выглядел странно.

Адам видел его ежедневно, наблюдал при всякой погоде, ему был знаком любой уступ и поворот, каждый камень, торчащий из воды… Но этот пейзаж казался незнакомым.

«Стоп, надо рассуждать здраво. Возможно, все-таки не повернул. Задумался, шкатулка еще эта, и день сегодня трудный. Допустим, не повернул, и мы все так же идем от Голубаца, все дальше вглубь Джердапа. Но и там я был сотни раз, почему же не узнаю эти берега?»

Капитан даже не мог сказать в точности, с какой стороны Румыния, а с какой Сербия, что находится справа, а что слева, никаких знакомых примет.

– Простите, пожалуйста, что беспокою. Быть может, я ошибаюсь, но вам не кажется, что мы уже должны были подплыть к крепости?

Адам ушел в свои мысли, напряженно всматриваясь в берега Дуная, поэтому не слышал, как она подошла. Подругу прилипчивой Елены звали Ниной, и это она задала Адаму вопрос. Елена в этот момент смотрела на воду, не заметила, что Нина отошла от нее и приблизилась к капитану.

Говорила женщина тихо, и Адаму понравилось, как звучит ее голос: низкий, грудной, бархатный. Красивый голос. И глаза, как оказалось, красивые: длинные ресницы, глубокий, насыщенный зеленый цвет. Глядя в такие глаза, не хотелось врать (даже ради того, чтобы успокоить).

– Вы правы, крепость должна была показаться, но ее почему-то нет. Думаю…

Произнося эти слова, Адам отвел взгляд от Нины и посмотрел прямо перед собой. На носу лодки, прислонившись к борту, стоял человек, при взгляде на которого Адам позабыл обо всем. Сломанные часы, нерабочие механизмы, перепутанные берега, не ко времени появившиеся сумерки, озабоченные пассажиры, зеленоглазая Нина – все разом вылетело из головы.

Адама будто ударили ножом в сердце, и оно перестало биться.

А может, так и случилось? Он умер, свалился замертво, сраженный сердечным приступом, просто сам еще не понял этого? Ведь иначе он не видел бы ее, потому что живые не могут видеть мертвых. Так не должно быть.

Как иначе объяснить то, что Адам глядел на Анжелу, свою покойную жену? Она смотрела в упор, раздвинув губы в улыбке, не имеющей ничего общего с весельем и радостью.

Короткие рыжие волосы, узкие губы, нос с горбинкой, тонкие лодыжки, узкие плечи. Анжела была из тех женщин, которые в любом возрасте кажутся юными.

«Маленькая собачка до старости щенок», – смеялась она когда-то. Только вот до старости не дожила.

«Адам ее в могилу свел», – шептались у него за спиной.

Однажды, будучи подростком, Адам прочел в одном романе выражение «свел в могилу», и ему, глупому ребенку, представлялось при этом нечто величественное, торжественное: бережно взял за руку, повел вниз по степеням мраморной лестницы…

Ничего величественного, как выяснилось, не было. Анжелу заколотили в деревянный ящик, опустили в черную яму, засыпали гроб землей. Сверху – памятник, снизу – разлагающийся труп. В груди, где у Адама прежде билось сердце, – провал, пустота.

«Ты меня не любил», – написала Анжела. Это были ее последние слова, обращенные к мужу. А после она наглоталась таблеток, запила их красным вином и заснула, чтобы не проснуться.

Многие винили Адама, считали, что смерть Анжелы на его совести. Деян затыкал рты всем, до кого мог дотянуться. Годы шли, история забывалась, ведь все раны затягиваются, так устроен мир. К тому же Адам замкнулся, жил один, не встречался с женщинами. Мало-помалу мнение окружающих сменилось на противоположное: не так уж и плох был Адам, вон как переживает, сколько лет минуло, а он все вдовствует, на могилу ходит, бирюком живет. Может, не в нем, а в Анжеле дело было?

Адам знал, что люди не были правы в самом начале, категорично обвиняя его во всех грехах. Не были они правы и позже, сочувствуя ему, полностью принимая сторону скорбящего вдовца (хотя ему этого и не требовалось).

Истина, как обычно, находилась где-то посередине.

Адам был виновен, но не так, как думали другие.

– Хватит грызть себя, столько лет прошло, живи дальше, – уговаривал брата Деян. – Анжела давно простила тебя. И ты прости ее, отпусти.

Но Деян ошибался. Анжела не только не прощала все эти годы, но еще и, как выяснилось теперь, желала вернуться, продолжить начатый разговор.

И сделала это.

– Что с вами? – снова и снова спрашивала Нина. – Вам плохо?

Адам не слышал. Он смотрел на мертвую жену, и в тот миг, когда она произнесла его имя, прижал ладони к ушам и закричал.

Глава девятая. Эдвард

Когда капитан Адам закричал диким, чаячьим голосом и свалился, как подрубленный, Эдвард поднял голову и посмотрел на небо.

Ему не было дела до Адама. Эдвард примерно представлял, что с ним такое. Необычная поездка, необычные обстоятельства.

А вот то, что он сам может смотреть направо, налево, ввысь – подолгу, сколько захочется – было важно. По-настоящему важно!

Эдвард улыбнулся. Тамара заметила, поджала губы, посмотрела с осуждением и недоумением: чего смешного, когда человеку плохо? Или мальчишка совсем ненормальный, ничего не понимает, вот и лыбится?

Это тоже не имело значения – то, как смотрят люди, что они думают. Не сказать, чтобы Эдвард привык, научился не реагировать, принял свою инакость и смирился. Ничего он не понимал, не принимал, а потому и смирения никакого не было.