Действительно ли была та гора?

Даже когда мы продали им товары, не завысив цену ни на пхун, они, словно им еще чего-то не хватало, удержали нас и попросили пообедать вместе с ними. Они то ли нуждались в простом человеческом общении, то ли хотели увидеть, как мы торгуем, но упорно просили нас остаться. Воткнув ложки в большую латунную миску с едой, они настойчиво просили разделить с ними обед. Когда я вспомнила, чем они занимались, появлялась тошнота, но, подумав, что после этого снова смогу что-нибудь им продать, я заставила себя сделать вид, что ем вместе с ними. Меня до сих пор тошнит. И хотя нутро у меня не чище, чем у тех проституток, оно не принимает их еду. Вот почему меня тошнит. Теперь вы поняли? Теперь, когда вы узнали, чем я занималась все это время, вам стало легче? Правильно говорят, что чувства вдовы может понять другая вдова. Но я вижу, что также правы и те, кто говорит, что придирчивая вдова «съест» другую вдову.

Мать, увидев ее сердитый взгляд, кажется, поняла, что сказала то, чего не должна была говорить. Но она не уловила смысл сказанного. Со смущенным и сожалеющим видом она спросила у меня:

— О чем сейчас говорила твоя сестра?

Когда я поняла, о чем говорила олькхе, а мать нет, я почувствовала сильный стыд. Я росла под присмотром бабушки, поэтому отношения мужчины и женщины для меня были нормальной супружеской любовью, к тому же у меня не было шанса узнать об этом лучше, я не получила полового воспитания. Мать, даже разговаривая со взрослыми, искусно обходила стороной сексуальные темы. Несмотря на это я знала все, что надо было знать. Среди сотрудников магазинов, особенно внутри РХ, гуляли примитивно сделанные порнографические журналы, привезенные американскими солдатами из Японии. Мы могли читать журналы, которые они купили, разглядывая рисунки. В них были непристойные грубые иллюстрации. Пожалуй, я не совру, если скажу, что я хорошо знала технику секса. Женщины-уборщицы тоже все умели читать по-японски, потому что в РХ такие журналы валялись повсюду.

Когда приближался день отпуска для поездки в Японию, которого американские военные ждали с нетерпением, загибая пальцы на руках, или когда они возвращались оттуда, они всегда хвастались своими подвигами. В такие дни много американских вояк ходило в возбужденном состоянии, с восторгом на лице, мечтательно закрыв глаза, говоря, что послезавтра они, покинув эту «шляпочную страну Корею»^[97], отправятся в японский порт Сасебо^[98]. В такие минуты Япония, которую мы могли себе только представлять, ассоциировалась с теми журналами. Мы тоже вели себя довольно ветрено, приветствуя их вопросом: «Получишь инчжоу?»^[99] или «Получил инчжоу?» Что касается меня, то я в этом вопросе разбиралась плохо и не реагировала на такие вещи. Словно юная девушка, развращенная через полученную окольными путями информацию о сексе, я трепетала от ужаса после увиденной страшной сцены ссоры матери и олькхе.

Стыд оттого, что я поняла смысл слов, которые не смогла понять мать, невольно заставил меня внимательно заглянуть в себя. Однако мне не хотелось, чтобы и члены семьи заглянули мне в душу. Украдкой миновав мать и олькхе, все еще ругавшихся друг с другом, я тихо вышла на улицу.

Стояла глубокая ночь. Холодный ветер, дувший с берега речки Чхонбён, пронизывал тело, а сухие ветви огромной плакучей ивы, словно кнуты, подметающие пустоту, выглядели так печально, что, глядя на них, хотелось плакать. Что же случилось? Как мы дошли до такого? Как нам жить дальше? Как нам смотреть завтра в глаза друг другу? Ведь все у нас было хорошо. Мать была здорова и присматривала за детьми, олькхе раз в три-четыре дня приносила домой в набитых карманах кучу заработанных денег, дети поправились, у них появился блеск в глазах, я каждый месяц приносила четыреста тысяч вон, в доме постоянно были вкусные американские продукты. Я подумала, что, если бы брат был жив, если бы не было войны, трудно было бы желать лучшей жизни. Но почему на душе становится так мерзко и тошно? Ведь даже когда мы жили, воруя, я не чувствовала себя так отвратительно. Возможно, причиной было то, что вся семья жила, «приклеившись» к янки. От речки поднимался гнилой запах, кажется, растаял лед. Меня несколько раз стошнило, и я прислонилась к плакучей иве. Мне хотелось верить, что у старого дерева есть дух и я смогу получить у него утешение. Я простояла так довольно долго. Вдруг мне в голову пришла мысль, что плакучая ива больше развратное дерево, чем духовное. Когда я так подумала, грустно рассмеялась, потому что почувствовала ее скрытые страстные желания, готовые вырваться из-под твердой коры.

На улице долго ревела сирена комендантского часа. В переулке, где находилась баня «Синантхан», я увидела мать, выбежавшую на улицу и стоявшую на ветру с развевающимся белым подолом. Я, боясь, что патруль услышит громкий беспокойный голос матери, с замирающим сердцем побежала к ней. Затем, положив руку на худое и костлявое плечо матери, похлопывая ее свободной рукой по спине, я направилась в сторону дома. Я ничего не говорила и не спрашивала, чем все закончилось, но и без слов чувствовала, что нам обеим нужно утешение.

Мать, не желая говорить о том, к чему привела ссора с невесткой, спросила:

— И почему эта зима такая длинная?

В воздухе чувствовалась сила весны, и тело пронизывал ночной ветер.

7

НЕЗНАКОМЫЕ МУЖЧИНЫ

1

Прибыль магазина пижам, достигшая апогея в самый разгар Рождества, постепенно снижалась, за исключением недель после зарплаты янки. Незаметно настал апрель. Мать, кажется, была права, когда говорила, что, если работаешь наемным работником, пусть ты и устал, деньги получишь с чистой совестью, если дела будут идти хорошо. Хотя прибыль и не достигала рождественских высот, это не был откровенный спад. Среди магазинов на первом этаже, работающих за счет консигнаций, магазин пижам по-прежнему продавал больше всех. Но в скучные дни, когда четверо сотрудников магазина, проводя время за болтовней, зевая, листали японские порнографические журналы, на душе у меня было неспокойно. Я посматривала не только на директора, но и на сотрудников магазина. Меня мучили угрызения совести, потому что я считала себя праздным едоком. Возможно, директор Хо не увольнял меня, потому что хотел использовать в чем-то большем, чем просто продажи пижам, но я лучше, чем кто-либо другой, знала, что не соответствую его ожиданиям. За прошедшее с Рождества время директор и Тина предприняли три-четыре попытки с контрактами на получение новой концессии, но все они провалились. Директор Хо не винил в этом меня, но каждый раз, когда старательно подготовленные документы оставались без ответа, я впадала в уныние. Я заметила, что он стал реже повторять слова «Сеульский университет», и это тоже не придавало мне уверенности в себе. Тина Ким, наоборот, как могла, ободряла меня. Она говорила, что дело было не в том, что документы было плохо составлены, а в том, что не было хорошей идеи. Каждый раз в качестве примера блестящей идеи она приводила магазин портретов.

— Я не знаю, как это пришло мне в голову. Разумеется, правильней сказать — это была не моя идея, а Сацина Кэнона. Мы как-то вели праздный разговор и заговорили про портреты. Я сказала, что было бы интересно, если бы можно было мгновенно заказать и получить портрет. Не успела я договорить, как Кэнон тут же ухватился за мою мысль. После этого мне оставалось лишь наблюдать — дело пошло само собой. Это правда — мы действительно разговаривали об этом только один раз. И тогда не было таких тщательно проработанных документов, как те, над которыми работала ты. Разумеется, это не означало, что не было никаких документов, но Кэнон все проблемы решил сам. Честно говоря, магазин портретов был создан не нами, мы лишь получили «столик с едой», подготовленный Кэноном. Покрутившись, я поняла, что самое удобное в этом мире — торговля, в которой у тебя всегда есть возможность отхватить часть прибыли.

Однажды из почти не знавшего плохих дней и постоянно приносившего доллары магазина портретов внезапно уволили продавца Ли. Он носил с собой валюту и попался. Если у корейца находили доллары, он безоговорочно считался закоренелым преступником, работающим на черном рынке. Таким было отношение соответствующих органов РХ. Только директора магазинов, торгующих корейскими товарами, имели право нанимать продавцов и разнорабочих, но увольнение зависело не только от них. Когда продавец был не по душе или не шла торговля, директор еще мог уволить его по своему усмотрению, но работника он мог уволить, только если тот нарушил установленные правила. В таких случаях в отношении рабочего начиналось расследование в РХ, если он был виноват, его лишали пропуска. Главным правилом для всех было одно — избегать черного рынка. Но рабочим в РХ потому и завидовали, что, если хорошо прокрутиться на черном рынке, в течение короткого времени можно было заработать целое состояние.

Обычно там, где торговали американскими товарами, продавцы работали не более трех месяцев, затем их сменяли другие. Проблема заключалась в больших деньгах, которые можно было заработать в РХ за несколько месяцев, работать в нем долго особого смысла не имело. Естественно, на рынке «Намдэмун» из-за высокой прибыли шла ожесточенная конкуренция за право размещения в магазинах сигарет, мыла, зубной пасты и продажи других американских товаров черного рынка. Сацин Кэнон имел право увольнять работников и размещать американские товары в магазинах рынка «Намдэмун», поэтому Тина Ким, о которой шел слух, что она любовница Кэнона, хотя никто не знал, правда это или нет, в РХ могла вести себя как королева. Пусть во время обыска продавца Ли обнаружили доллары, стоило ей лишь замолвить за него слово, и этого было бы достаточно, чтобы выручить мальчика, но она даже пальцем не шевельнула.

Тина, не скупясь на выражения, говорила, что он подставил работников нашего магазина. Не заступившись за Ли, она выглядела более бездушной, чем добрый янки, обнаруживший при нем всего лишь несколько десятков долларов. Он рассказал, что, хотя продавец Ли на пару с уборщицей выносил товары, считая это чем-то вроде карманных денег, он никогда не вскрывал коробки и не залезал в грузовики с товаром. Но, видимо, директор Хо придерживался того же мнения, что и Тина, поэтому его излюбленные слова про управление магазином «по-семейному» отдавали лицемерием. Однако виновник вел себя относительно хладнокровно. Когда он вернулся из главного офиса, мы спросили:

— Ну, что там решили?

В ответ Ли ударил себя по шее ребром ладони, пожал плечами и спокойно ответил:

— Уволен.

— Мальчишка стал совсем янки, — сказал директор Хо.

— Да, вы правы, — согласился с ним дядя Ан. — Этот мальчишка, видимо, считал себя американцем — носил с собой доллары. Я посоветовал ему посмотреть на свою физиономию. Видимо, потребуется много времени, чтобы он пришел в себя.

— Как узнал вкус денег мальчишка, в голове которого кровь еще не высохла…^[100] Несмотря на его возраст, я ведь платил ему неплохую зарплату…