Действительно ли была та гора?

В дни, когда я наведывалась в дом директора Хо, я часто встречала там Тину Ким — она жила неподалеку. Тина, словно в шутку, вспоминала время открытия магазина портретов, как далекие времена, когда тигр курил табак^[95]. Прошло три или четыре месяца, а то время уже казалось историей.

Наверное, нет предела человеческой жадности и алчности. Когда янки еще были наивны, директор Хо и Тина Ким, получив две большие концессии, не испытывали чувства благодарности, наоборот, став немного умнее, они задумались о том, нет ли еще концессии, на которую они могли бы заключить контракт. К сожалению, на все выгодные концессии контракты уже были заключены, поэтому они думали над проектом магазина, который не так бросался бы в глаза янки.

Среди их блестящих идей был магазин корейских товаров для бедных, сапожная мастерская, оказывающая услуги по чистке и ремонту обуви, и магазин, продающий изготовленные по предварительному заказу и в соответствии со старой технологией детские вещи — традиционную национальную обувь, головные повязки, сумочки, кошельки. Однако Кэнон был против всех предложений. Говорили, что он с некоторым презрением, качая головой, сказал им: «Как вы додумались до того, чтобы отобрать работу у мальчишек на площади? А насчет детских вещей — если их тихо продавать в магазине вместе с пижамами, то никто вам и слова не скажет. Зачем для этого создавать отдельный магазин?» Но даже если им удалось бы его уговорить, то одного его согласия было недостаточно. Разумеется, он был главным менеджером, но, по процедуре передачи утвержденных документов, нужны были еще подписи, начиная с лейтенанта и кончая полковником американской армии, курировавших РХ. Директор Хо и Тина Ким решили, что для получения разрешения им нужно освоить порядок согласования документов. Видимо, поэтому они так активно искали студентку со знанием английского языка — чтобы подготовить необходимые документы. Нужно было заранее знать ответы на вопросы, начиная с того, зачем нужна новая концессия, найти причину, по которой магазину должны были предоставить место, сделать прогноз по прибыли и многое другое. Разумеется, это вовсе не означало, что в РХ не было опытных специалистов, разбирающихся в таких делах, но в этом случае требовалось соблюдать секретность, а директор Хо, похоже, доверял только мне. Естественно, ему хотелось, чтобы вышколенная подчиненная приходила к нему домой, где он мог спокойно обдумывать дела.

С самого начала у меня не было намерения сотрудничать с ним в этом проекте. В отличие от обстановки, в которой выросла я, мир директора Хо был совершенно другим. Но с наступлением нового года мне исполнилось двадцать два, и мне хотелось любыми способами сохранить работу, за которую так хорошо платили, так что пришлось согласиться.

Директор и Тина Ким получили концессию на магазины пижам и портретов, поэтому копии предоставленных документов и контрактов были для меня хорошим подспорьем. Они были составлены Кэноном, а он хорошо вел дела как дома, так и на работе. Поэтому, когда распространился слух про него и Тину Ким, он начал принимать еще более разумные решения. Кроме того, ему не долго оставалось ждать дня демобилизации и возвращения на родину, и, наверное, он захотел уехать с незапятнанной репутацией. Может быть, из-за этого, может, по другой причине, но получить от него поблажки стало трудно. Так или иначе, несмотря на то что я могла понимать, о чем идет речь в документах, когда читала их со словарем, и уже могла немного разговаривать на эти темы, я все еще не понимала сути. К счастью, директор Хо и Тина Ким по-прежнему уважали меня, и это придавало сил. Я совершенно не понимала того, как Тина «склеивает» буквы алфавита, но то, что она свободно могла говорить по-английски, вызывало у меня уважение. Я подумала, что, когда говорят о языковой одаренности, имеют в виду такое же свободное владение языком. Вскоре я узнала, что ее отношения с американцами начались со времени освобождения Кореи. Ее мужа забрали в солдаты, и он вернулся почти на год позже остальных, одной ей было так тяжело, что пришлось искать место хотя бы поварихи. Хорошо воспитанная, она всегда выглядела благопристойно и красиво, даже если на ней был простой фартук.

Место поварихи нашли родственники, всегда восхищавшиеся ее кулинарным талантом: она могла приготовить любое блюдо, попробовав его всего лишь один раз. Ее устроили в дом высокопоставленного офицера, занимавшегося вопросами связи и информации и работавшего от имени американского правительства. Он приехал в Корею с семьей, и ему приходилось часто принимать гостей. Специализируясь на изысканных корейских блюдах, Тина Ким легко и быстро научилась готовить западную еду, но еще быстрее выучила английский язык. Когда тот офицер уезжал в другую часть, он рекомендовал ее более высокопоставленному чиновнику. А после возвращения мужа она познакомилась с директором Хо, который в то время был партнером американских военных, работая с их товарами. Их семьи были в родстве по линии свекрови Тины.

Когда я спросила, как Тина, едва умеющая читать и писать по-английски, могла так свободно говорить на нем, она сказала, что в этом мире нет языка, письменность которого появилась бы раньше него самого. В свою очередь, ей казалось странным, что я изучила грамматику, не умея говорить. Возможно, самым большим препятствием между мной и разговорным английским были письменность и орфография.

Вскоре я узнала еще одну причину языковой одаренности Тины. Когда я читала сложные для меня официальные документы, которые понимала с превеликим трудом, она моментально угадывала, о чем идет речь. Бывало, она подсказывала мне, что эту часть надо читать не так, а произносить так. И ее произношение почти всегда было правильным. Ей легко и быстро давалось то, на что я тратила долгие часы. Повторяя за Тиной Ким, я училась правильному произношению, узнавала, когда какое слово лучше писать, когда обычно использовались те или иные выражения.

Работая в ночную смену в доме директора Хо, я одновременно была горда собой и чувствовала удовлетворение оттого, что так нужна, и одиночество, которое вряд ли бы кто понял. Но когда я выходила на улицу и оставалась одна, от мыслей, которые, словно моль, тихо разъедали меня изнутри, я чувствовала себя опустошенной, мне было очень тоскливо.

Тина Ким была не только хорошо воспитанной, но и очень догадливой женщиной. Она знала, что мне требуются утешение и поддержка. В какой-то момент она начала потихоньку знакомить меня со вкусом товаров из РХ. Американские шоколадки, печенье, конфеты и другие продукты, из которых я до сих пор видела лишь торты на картинках, незаметно стали обычным делом в нашем доме. Когда я приходила с работы, членов семьи, особенно племянников, американские продукты интересовали больше, чем содержимое конверта с зарплатой. Времена были тяжелые, нам было жалко выбрасывать даже обертки. Глядя на то, как те блестящие и новые перекатывались по полу то тут, то там, мы думали, что это богатство спешит к нам в дом.

Вкус американских продуктов вызывал у нас восторг, который невозможно забыть. Это было похоже на наркотик, который попробуешь один раз — и навсегда станешь его рабом. Племянникам особенно понравились шоколадки. Они ели их, полив сладким концентрированным сгущенным молоком из банки с названием «Тхади». Племянник Хёни не мог произносить это слово правильно, у него вместо «тхади» получалось «деди»^[96]. Вскоре и мать, и олькхе вслед за ним стали называть то сгущенное молоко «деди». Хёни до этого ни разу не говорил «папа», но теперь говорил «деди» по-английски. Стоило мне услышать это слово, как меня начинало тошнить от сладостей и вкусностей, я начинала нервничать, мне хотелось сказать: «Хватит, прошу!» — но приходилось терпеть.

Сила американских продуктов была поразительной. Исхудавшие племянники с тонкими шеями и большими головами, с язвами в уголках губ, с белым стригущим лишаем быстро поправились. За короткое время их кожа приобрела здоровый блеск.

У племянника Хёни, возможно, из-за того, что он родился во время войны, с самого рождения на лбу была глубокая морщина. Даже после того, как он набрал вес, она не исчезла, хотя и стала едва заметной. Когда он капризничал или смотрел мне в глаза, его окружала аура жизненных невзгод, так не соответствовавшая его возрасту. Однако со временем морщина незаметно исчезла, не оставив и следа.

В Новый год по лунному календарю мы испекли белый хлеб и, приготовив еду, провели поминальную церемонию в соответствии со старыми традициями. С начала войны мы впервые проводили поминальную церемонию. Мать была старшей снохой в клане, но под предлогом учебы ребенка она покинула дом, поэтому ответственность за проведение поминок, естественно, перешла к дяде, который остался охранять родной дом. Но сейчас обе семьи находились на чужбине, кроме того, семья дяди жила на положении беженцев. Было приятно видеть, как мать снова обретает уверенность в себе.

Мы проводили поминальную церемонию, начиная с самых дальних предков. В самом конце, когда настала очередь брата, мать и олькхе, раскачиваясь на полу, стали громко оплакивать его. Они рыдали сильнее, чем когда его хоронили. Плач их был тоскливее. Но, глядя на мать, которая видела последний вздох сына и похоронила его в тот же день, я подумала: «Не слишком ли легкое наказание она получила?» Может быть, из-за этой мысли ее плач казался мне таким фальшивым, что хотелось закрыть уши. Как и тогда, я не плакала. В ту ночь я впервые за долгое время видела сон, будто брат, похороненный заживо, вышел сквозь трещину, открывшуюся на его могиле.

С началом нового года по лунному календарю олькхе занялась торговлей в районе Дондучхон. Как ни странно, в этом деле она оказалась очень способной. Как только я получила первую зарплату, она начала заниматься продажей подержанной одежды. Она связалась с дядей, работавшим накамой на рынке «Донам», но именно доброжелательность сестры Чон Гынсуг, державшей на том рынке несколько магазинов, позволила сравнительно легко открыть лавку, еще и на хорошем месте — у развилки дорог. Олькхе начала торговлю с вещей нашей семьи. Когда не из чего было варить еду, самым легким способом заработать деньги была продажа одежды. В то время торговля подержанной одеждой была обычным делом, как и шустрые накама, которые сразу подбегали к ларьку и пытались вырвать из рук вынесенное на продажу, чтобы тут же перепродать с наценкой.