Дикари Гора

– Да.

– Один это один, - глубокомысленно изрёк кто-то из них, -самоидентичный и одинаковый.

– А шестнадцать, это шестнадцать, - заметил я.

– Но шестнадцать, это, же шестнадцать раз по одному, и таким образом всё опять уменьшается до одного, который один.

– А что тогда относительно половины и половины? – спросил я.

– В целом они составляют один.

– Что относительно одной трети и одной трети, тогда? – уже издевался я.

– Каждый из тех есть всего лишь одно число, и, таким образом, каждый это один, и один это один.

– А что Вы думаете о разнообразии вокруг Вас, - спросил я, - скажите, как относиться к кайиле и слину?

– Одна кайила и один слин, оба один, который есть один.

– Что Вы можете сказать относительно ноля и одного?

– Ноль - одно число, и каждый - одно число, и таким образом каждый есть один, и один есть один.

– А относительно ничто и один?

– Один это один, и ничто это ничто, как если один был покинут одним, который и являлся одним.

– Но у Вас было бы по крайней мере одно ничто, не так ли?

– Ничто или ничто или один. Если это ничто, тогда это ничто. Если это один, то это один, и на одном.

– Таким образом, все - то же самое, - заключили Ваниямпи.

– По-моему, то, что Вы несёте это полный бред, - не выдержал я.
– Вы знаете об этом?

– Для неосведомленного глубина часто кажется бредом.

– Действительно, для некоторых, кому не хватает просвещённости, это может также показаться бредом.

– Чем более абсурдным что-то кажется, тем более вероятно что, это должно быть верно.

– Это кажется абсурдным, - согласился я с первой частью последнего довода.

– И это, само по себе, есть то самое доказательство, которое показывает, что Учение наиболее вероятно правильно.

– И это, как предполагается, самоочевидно? – спросил я, уже ничему не удивляясь.

– Да.

– Но это не самоочевидно для меня, - заметил я.

– Это не изъян его самоочевидности.

– Вы не можете обвинить самоочевидность Учения в этом.

– Что-то, что самоочевидно одному человеку, может быть не самоочевидно другому.

– Как это может быть самоочевидно одному, и не быть таковым другому? – продолжал я издеваться.

– Кто-то может быть более талантливым в обнаружении самоочевидности, чем другой.

– А как Вы различаете то, что только кажется самоочевидным, и то, что действительно самоочевидно?

– Царствующие Жрецы не обманули бы нас.

– Они-то тут причём? – удивился я.

– Это самоочевидно.

– Вы когда-либо ошибались о том, что самоочевидно?

– Да, часто, - признался Тыква.

– Как Вы объясняете это?
– Я спросил.

– Мы слабы и немощны.

– Мы - только Ваниямпи.

Я посмотрел на Тыкву.

– Безусловно, - сказал он, - Есть место для веры во все это.

– Довольно большое место, насколько я догадываюсь, - предположил я.

– Достаточно большое, - подтвердил Тыква.

– Насколько же большое? – допытывался я.

– Достаточно большое, чтобы защитить Учение, - сказал он.

– Я так и думал, - усмехнулся я.

– Нужно же верить хоть чему-то, - объяснил Тыква.

– Почему бы не поэкспериментировать с правдой? – предложил я.

– Мы уже верим правде, - сказал один из Ваниямпи.

– Что же заставило вас?

– Учение говорит нам.

– Вы должны понять, что нам не нравится изгонять людей на смерть. Нам очень жалко поступать так. В случаях изгнания мы часто едим в тишине, и льём горькие слезы в нашу кашу.

– Я уверен, что это выглядит очень трогательно, - усмехнулся я, представив себе эту картину.

Тыква посмотрел вниз, в сторону девушки. Непосредственно на неё он не смотрел, но она знала, что стала объектом его внимания, пусть и косвенного.

– Научите меня своему Учению, - попросила она.
– Я хочу стать Одинаковой.

– Замечательно, - обрадовался Тыква. Он даже было протянул руку, чтобы тронуть её, столь доволен он был, но внезапно, в ужасе отдёрнул руку назад. Он покраснел, на его лбу выступил пот.

– Превосходно, - загудели Ваниямпи все сразу, - Вы не пожалеете об этом.

– Вы полюбите быть Одинаковой.
– Это - единственная цель бытия.

– Когда мы доберёмся до загона, Вы будете развязаны и должным образом одеты, - пообещал Тыква.
– В одежде подходящей Ваниямпи, Вы оцените нас по своим прежним критериям, из предшествующей жизни, и поймёте какую честь, и уважение вам будут оказывать среди нас.

– Я буду нетерпеливо ожидать моего приема в загон, - пообещала девушка.

– Также, и мы будем приветствовать нового гражданина, - торжественно произнёс Тыква.

Он повернулся к остальным.

– Нам пора возвратиться к нашей работе. Ещё есть мусор, который надо собрать и обломки, которые надо сжечь.

Как только Ваниямпи удалились, я вернулся, к рассматриванию девушки.

– Они сумасшедшие!
– Закричала она, извиваясь в ярме.- Безумцы!

– Возможно, - сказал я.
– Я полагаю, что это - вопрос точки зрения.

– Точки зрения? – не поняла она.

– Если нормы вменяемости - общественные нормы, - объяснил я, - а по определению, норма нормальна.

– Даже если общество полностью оторвано от реальности? – спросила она.

– Да.

– Даже если они думают, что они все урты, или ящеры или облака?

– Я полагаю, что так, и в таком обществе тот, кто не думает, что он -урт, или, скажем, ящерица или облако, считался бы сумасшедшим.

– И были бы сумасшедшими?

– С той точки зрения.

– Это - нелепая точка зрения.

– Согласен.

– И я не принимаю этого, - решила девушка.

– Как и я, - согласился я с ней.

– Тот безумен, - сказала она, - кто верит ложным ценностям.

– Но все мы, несомненно, верим многим ложным ценностям, - заметил я, -Теоретически общество могло бы верить многочисленным ложным суждениям и тем не менее, в обычном смысле этого слова, рассматриваться как нормальное, даже если, во многих отношениях, это общество ошибочно.

– Что, если общество ошибается, и старается изо всех сил избегать исправлять свои ошибки, что, если оно отказывается исправить свои ошибки, даже в свете неопровержимых доказательств его ошибочности? – спросила девушка.