Дикие Земли

Рядом с ней вышагивал поп. Не долгорясый, какими они обычно бывают, а… как бы это сказать… боевой. Чёрная ряса до середины бедра, штаты, сапоги, смотрелись, как военная форма. На плечах портупея с подсумками, где при каждом шаге позвякивало стекло. На груди поблёскивал массивный серебряный крест. Борода аккуратная, короткостриженая.

Я с похожим встречался в Смоленске. Только тот был без ничего, а этот нёс церковную утварь. Чашку для святой воды (уже опустевшую) и хитрый веничек. Кропило, так, по-моему, он назывался.

— Тьфу, чтоб тебя. Опередила, лахудра пронырливая, — в сердцах выругался Митрич, смачно плюнув себе на сапог, и вернулся к машине.

А мы с Димычем стали свидетелями разговора. Завершения, скорее всего, потому что поп с баронессой прощались.

— Ну всё, дочь моя, пользуйтесь на здоровье, — молвил поп, налегая на округлую «о». — И про вечернюю службу не забывайте. Буду вас ждать.

— Всенепременно, батюшка, всенепременно, — заверила его баронесса, с почтением в голосе. — Ещё раз благодарствую за ваши хлопоты. Обождите минутку, распоряжусь, чтоб отвезли…

Тут она заметила нас. Не факт, что узнала, но почтительность смело, как метлой.

— Чего надо?

Подобное обращение больше подходило торговке на деревенском базаре, нежели высокородной мадам. Но не драться же с ней. Хотя желание отлупить её было и сильное. За грубость. За хамство. И за базу, которую она увела из-под носа.

— Да так, ходим-смотрим, — буркнул я, с трудом подавив в себе злость, — недвижимость хотели купить.

— Уже купили, проваливайте.

— Пошли, Димыч. Сегодня, похоже, не наш день, — вздохнул я, хлопнув приятеля по плечу, и только начал разворачиваться, как Мишенька вычудил не по-детски.

«Помогите! Спасите! — заорал он, да так, что у меня зазвенело в ушах. — Святый отче, я здесь!»

«Не ори! Тебя всё равно никто не услышит», — мысленно рявкнул я и осёкся на полуслове.

Не знаю как, но боевой поп услышал. Ну, или почувствовал что-то.

Как бы там ни было, он вздрогнул, напрягся и начал озираться по сторонам. Но не испуганно, а как охотник в поисках цели. Поп перебрал взглядом окружающих, подолгу рассматривая каждого. Остановился на мне. Подошёл, на ходу перекладывая церковную утварь в левую руку. Цапнул под локоток, отвёл чуть в сторонку и проникновенно изрёк:

— Вижу, отрок, на душе у тебя неспокойно. Смятение вижу. Отчаяние. Скорбь…

* * *

Его глубокий голос пробирал до мурашек, взгляд сверлил алмазным сверлом…

Я чуть не шарахнул его Даром Псионика. Сдержался в последний момент. Приказ «Забыть» сейчас был бы к месту, но если поп и это заметит… Сажать себе на хвост ещё и церковников? Увольте не в моём положении. Короче, решил так выкручиваться. Без Даров.

— Ну-э… как бэ оно… да… — промычал я, для начала прикидываясь дурачком. Глядишь, может, примет за малохольного да отвяжется.

Не прокатило. Поп всё так же серьёзно продолжал разговор:

— Надо душу к порядку приводить, иначе сгинешь здесь ни за грош. Дикие Земли такого не терпят.

— Бог не выдаст, свинья не съест, отче, — попытался отшутиться я. — Разберусь как-нибудь.

— Безусловно, всё в руках Господа, — согласился он без тени улыбки. — Но твой случай особый. Давно ль причащался, сын мой?

— Давненько, батюшка, грешен, — с виноватым видом признал я, стараясь не отвлекаться на истошные вопли Мелкого.

«Придуряется он, святый отче! — не останавливаясь, блажил Мишенька. — Он даже не молился ни разу. Это я в отчаянии и смятении. Я!»

Поп поморщился, словно ему в ухо шилом засунули, сокрушённо покачал головой, и на его лице проступило сочувствие.

— Ох ты ж бедолага, как корёжит тебя. Ты давай-ка вот что… Три дня попостись, примирись с недругами и помолись господу нашему. Трижды в день читай «Отче наш» и «Помилуй нас, господи». Уяснил?

«Это с Несвицким мне примириться? Или с Боде-Колычовым? Ага, щаз», — подумал я, но виду не показал, и чтобы не затягивать нашу беседу, кивнул: — Уяснил, батюшка.

— Хорошо. Как исполнишь, приходи в Храм Пресвятой Богородицы на вечернюю службу. Там найдёшь меня, скажу, как поступить дальше. Храм-то отыщешь?

— Есть кому показать, — успокоил я собеседника.

— Машину подали, батюшка, можно ехать, — бесцеремонно влезла в наш диалог баронесса.

Но на этот раз я был признателен и даже простил её прежние выверты. Все, кроме базы.

— Благодарствую, дочь моя, — ответил священник и, благословив меня на прощанье, напомнил: — Через три дня жду.

— Кого спросить, то, святой отец? — крикнул я уже ему в спину.

— Спросишь отца Никодима, — не оборачиваясь ответил он.

— К-к-кого? — затроил я.

— Отца Никодима. Меня в Слободе все знают.

* * *

В «Три Топора» ехал злой и растерянный.

Случайная встреча с попом выбила из колеи сильнее, чем появление Хованской. Нет, чуть позже я разобрался, что этот отец Никодим и смоленский друг к другу никакого отношения не имели и даже вряд ли встречались. Но само имя… Усугубляло.

Димыч видел моё состояние и сопереживал, но, слава богу, безмолвно. Зато мелкий отрывался по полной.

«Три дня у вас. Три! — злорадно верещал он. — Потом батюшка вас обнаружит, проведёт обряд экзорцизма, и я забуду о вас навсегда!»

Здесь поспорю. Так-то отца Никодима я мог избегать. И в храм меня никто силком не затащит…

«Долго ли сможете? Или думаете, батюшка о вас позабудет?»

Думаю, нет. Не просто так отец Никодим подошёл. И подозреваю, им двигала не одна лишь христианская добродетель. Вот только что именно, по-прежнему не догадывался.

«В любом случае вам конец! — торжествовал Мишенька. — О господи, ты услышал мои молитвы. Три дня. Три! И я свободен, как ветер!»

Да чтоб тебя… Выпады мелкого я игнорировал, но мысли от него скрыть не мог. И он этим пользовался на всю катушку. Даже голова разболелась.

По приезде на постоялый двор, я сразу ушёл в свою комнату, приказав без острой необходимости не беспокоить. Денёк выдался тот ещё, и мне хотелось побыть одному. Помедитировать и привести мысли в порядок.

А те носились в разболевшейся голове, как муравьи в растревоженном муравейнике.