Дикое Сердце

– Обморок – вещь очень помогающая. Как удобно, как своевременно! Мир предназначен для женщин.

– Это не было притворством. Ваше появление поразило ее, как молния. Сейчас она в отчаянии, на грани безумия и мучается, как на дне преисподней. Она не знала, что вы вернетесь.

– Не знала, но заставила меня поклясться столько раз? Пусть не лжет! Она была уверена, что крепко держит меня, а я был сумасшедшим и влюбленным, как идиот, способным ради нее на все! На все, да, на все! Вы знаете, что я сделал? Я сотню раз в день рисковал своей жизнью! И для чего? Зачем? Чтобы сдержать свое слово, приблизиться к ней в одежде кабальеро, дать ей все, чего она хочет, вести ее под руку при свете дня, соблюдая всем этим то, что вы называете религией, семьей, приличиями.

– Хуан, сжальтесь. До настоящего времени вы молчали. Продолжайте молчать, уходите. Уверяю вас, сейчас Айме плачет кровавыми слезами.

– На руках Ренато, – беспредельно горько закончил Хуан.

– Не думайте об этом. Прошу…

– Хватит просьб! – жестко оборвал Хуан. – Не думайте, что будете управлять мной своими мольбами и слезами. Я не такой чувствительный, как Ренато и не настолько счастлив, чтобы быть великодушным. Наоборот, я достаточно несчастлив, чтобы ненавидеть даже небесный свет, воздух, которым дышу, землю, на которой стою. И я не отказался от мести!

22.

– Айме, жизнь моя, что это? Почему ты плачешь? Тебе плохо?

– О, оставь меня!

– Прости, но я не понимаю. Моника сказала, что тебе лучше, и ты позвала меня.

– Что знает эта дура?

– Твоя сестра дура? – удивился Ренато, глубоко пораженный выпадом жены.

– Дура, глупая склочница! Когда же она уедет в свой монастырь и оставит нас в покое?

– Айме, думаю ты вне себя и лишилась рассудка. Почему? Что стряслось?

– Что она рассказала тебе?

– Она ничего не рассказывала и ничего не должна была рассказывать. Это ты меня расстроила. Почему ты так говоришь о сестре? Нелепо, что ты так относишься к ней, когда она настолько благородна, заботлива и нежна с тобой.

– Бедная Моника! – вздохнула притворно Айме, немного успокоившись словами Ренато.

– Теперь ты сочувствуешь ей?

– Дело в том, что я сама не понимаю, что говорю.

Она вытерла слезы, сделала усилие, чтобы прийти в себя. Она ненавидела Монику. Да, ненавидела, и злоба поднималась к губам, как горькая пена. Но в лице Ренато она заметила жесткое, суровое, серьезное выражение и хитро дала задний ход. Она наблюдала за ним, в ее голове сверкнул безрассудный план, как надежда, и она вновь спросила:

– Моника ничего не сказала о моем обмороке?

– Да, жизнь моя, сказала, что ты страдаешь от обмороков. Тебя беспокоит, что она это сказала? В этом нет ничего особенного. Кроме того, она должна была что-то сказать, чтобы успокоить нас. Понимаю, что ты чувствуешь, тебя беспокоит и унижает мысль о болезни. Но любовь моя, какая глупость! В этом нет ничего такого. Все мы чем-нибудь болеем. Ты чудесная и совершенная. А это небольшое недомогание мы будем лечить, а если и не вылечится, не важно. Моя любовь навсегда и во всем, в счастье, страдании, в здравии и болезни. Я всегда буду любить тебя, как гласит протестантский обряд: Пока смерть не разлучит нас!

Ренато нежно сжал Айме в объятиях. Постепенно выражение его лица сменилось. Как никто другой, он находил этому наилучшее оправдание, которое стирало мучительное впечатление, вызванное в нем неблагодарными, бесчувственными и резкими словами Айме. И пока его любовь благородно преодолевала это препятствие, Айме на лету словила это намерение, слишком хитрая, чтобы не воспользоваться любым предоставленным преимуществом, слишком расчетливая, чтобы не уберечь себя от риска, хоть за щитом лживых слез.

– Айме, жизнь моя, что это? Ты снова плачешь?

– Прости меня. Сейчас это от раскаяния, что плохо сказала о Монике. Она очень хорошая, Ренато.

– Да, Айме, очень хорошая. И делает великое дело, ухаживая за больными.

– Я знаю, что ты очарован ею. Но в любом случае, ее место не здесь, а в монастыре. Она несчастна с нами, с нашей стороны большой эгоизм удерживать ее.

– Я еще не достиг цели.

– Но добьешься, я хорошо тебя знаю. Ты допустил настоящую ошибку. Женатым нужен отдельный дом. Мы должны жить одни, любовь моя, вдвоем в нашем красивом доме в Сен-Пьере. Ты обещаешь мне?

– Сейчас нет, – увильнул Ренато. – Поговорим о другом. Нужно многое сделать в Кампо Реаль, а так как судьба дает мне в руки сотрудников, о которых я мечтал…

– Сотрудников? Кто это?

– В первую очередь, Моника, а затем… Полагаю, ты не видела его, так как почувствовала себя плохо. Человек, управлявший экипажем…

– Я прекрасно его видела.

– Ты знала его, правда?

– Ну… – согласилась Айме, не отрицая и не утверждая.

– Моника – да; Моника его узнала. И он в лицо, по крайней мере подтвердил, что знает тебя. Моника напомнила, что ваш дом в Сен-Пьере очень близко к берегу. Оказалось, что Хуан привык приставать к песчаному берегу прямо за вашим садом. Любопытно, что ты не знакома с ним, как она, а ведь ты дольше живешь в этом доме.

– Я же сказала тебе, что знаю его, но не расположена к нему, и не спрашивай, почему, я не могу этого объяснить; он очень мне неприятен. Он уже ушел?

– Нет, Айме, не ушел. Я попросил его провести несколько дней с нами. За эти дни я постараюсь убедить его принять должность в Кампо Реаль.

– Ты обезумел? – резко упрекнула Айме. – Он же ничего не знает об усадьбах, он человек моря, с достаточно плохой репутацией. Его обвиняют в том, что он контрабандист и пират.

– Действительно. Меня очень волнует его перемена образа жизни, и чтобы его больше ни в чем не обвиняли. Мы друзья детства, мой отец пообещал его отцу позаботиться о нем. К сожалению, он умер и ничего не смог сделать из желаемого, и я считаю моральным долгом сделать это для Хуана, потому что это сделал бы отец.

– И он согласился работать на тебя?

– Пока нет. Но как сказал раньше, я надеюсь его убедить. Ему повезло в последней поездке, он привез кое-какие деньги. Возможно, он не захочет работать у меня, а откроет свое дело, в этом случае я тоже помогу ему. Так или иначе, я хочу добиться его дружбы. Поэтому сожалею, что ты не расположена к нему, и ты не единственная, ведь и мама ничего не хочет иметь с Хуаном Дьяволом. Тем не менее, я надеюсь, постепенно сгладятся острые углы.

Айме склонила голову, чтобы избежать взгляда Ренато. Она боялась разоблачения и ее трясло, как в лихорадке; а он нежно ласкал ее руки и спросил заботливо:

– Ты чувствуешь себя лучше? Может быть, составишь нам компанию за столом?

– О нет, Ренато! Мне очень плохо. У меня ужасно болит голова и не думаю, что смогу даже встать на ноги. Не заставляй меня вставать.

– Конечно, я не буду заставлять, что за глупость! Я сам отнесу тебя в нашу часть дома.

– Я не слишком помешаю донье Софии, если проведу ночь на этом диване? По крайней мере, оставь меня здесь на несколько часов, оставь одну, совсем одну в темноте, чтобы прийти в себя. После этого я буду чувствовать себя лучше. Прошу тебя, Ренато, ведь у тебя тысяча дел, которыми нужно заняться.