Дикое Сердце

23.

– Колибри, ты пойдешь со мной на прогулку?

– Я пойду за вами хоть на край света, капитан, – прыгая на одной и другой ноге, с ловкостью, которая стоила ему клички, Колибри вышел за Хуаном к просторным конюшням, занимавшим первый этаж. Было шесть часов чудесного утра. Прозрачный воздух, ясное голубое небо, первые лучи восходящего солнца золотили вершины освободившихся от тумана гор, возвышавшихся, словно гигантские окаменелости на плодородной земле Мартиники – горы Карбе и вулкан Мон Пеле.

– Куда пойдем, хозяин?

– Для начала найдем лошадь.

– Мне не нравятся лошади, хозяин. Ни лошади, ни ослы, ни машины, ни горы. Мне нравится море. Когда мы поедем в море, капитан?

– Не знаю, Колибри. Возможно, завтра, а может быть, никогда.

– Каким странным вы стали, капитан. Раньше вы знали все, даже что произойдет через год, а теперь даже не знаете, что будете делать завтра.

– Тебя это удивляет? Колибри, однажды ты узнаешь, что так идет корабль, когда женщина берет в руки штурвал управления нашей жизни.

– Но вы говорили раньше, что новой хозяйки нет.

– Нет, нет больше новой хозяйки. Когда страсть делает нас рабами, то наш хозяин – отчаяние, а курс – путь несчастья. Посмотри!

Схватив мальчика, он остановился. Они стояли у входа в конюшню, и не было видно слуги. Кто-то выводил лошадь из стойла. Белые ладони вслепую искали, дотянувшись, достали одну из упряжек, висящих посреди конюшни. Женщина хотела сама оседлать лошадь, и к ней быстрым шагом подошел Хуан, предложив помощь:

– Я могу вам чем-то помочь?

– О, вы! – удивилась Моника.

– У вас нет слуги, который мог бы это сделать вместо вас?

– Несомненно есть, но сейчас рано, а я предпочитаю никого не беспокоить. Вы продолжите свой путь и оставите меня в покое?

– Мой путь – сюда, Святая Моника. Я пришел оседлать лошадь и прогуляться. Я спокойно могу оседлать двух или даже лучше, запрячь свою карету и подвезти вас, ведь вы, по-моему, любите утренние ветра, как и я. Куда вы направляетесь? Колибри, помоги немного. Давай запряжем повозку.

– Да, капитан, лечу, – весело согласился мальчонка.

– Я же сказала, что не хочу, чтобы кто-то беспокоился обо мне.

– Это не беспокойство, наоборот. Не видели, как обрадовался этот мальчишка? Он панически боится лошадей, его очаровала идея, что мы поедем гулять в повозке. Прогуляемся, чтобы отвезти вас туда, куда вы хотите. Не думаю, что сегодня у меня есть какие-то дела.

– Хуан, вы должны сделать одно – уйти. Уйти быстро и навсегда!

– Черт побери! Вы не знаете другого слова? Я все время слышу одно и то же. Вы либо советуете, приказываете, либо оскорбляете. Вы ужасны, сеньорита Мольнар, – пошутил Хуан.

– Как вы можете шутить? Разве вы не понимаете, в какое положение ставите всех нас? Почему хотите остаться? На что надеетесь? Чего ждете?

– Вам когда-нибудь приходило в голову, чего ждет потерпевший кораблекрушение, когда посреди моря хватается за то, что когда-то было его кораблем, палящее солнце мучает, сводя с ума, лихорадит жажда, утомляет голод, а рядом с тобой высовываются из моря свирепые морские твари? Спрашивали ли вы себя, чего он ждет, когда почти слепыми глазами вглядывается в горизонт в надежде увидеть корабль? Почему продолжает держаться за дерево пораненными и судорожными сжатыми пальцами? Почему продолжает глотать горькую воду, которая попадает в рот, вместо того, чтобы разжать руки и покончить со всем одним махом? Почему он это делает? Почему?

– Ну… – размышляла Моника, полная сомнений. – Это другое. Наверное, из-за инстинкта самосохранения, из-за человеческого долга и права защищать свою жизнь. Он ждет чуда, которое его спасет! Но вы…

– Я как потерпевший кораблекрушение, Святая Моника, и не верю в чудеса.

– Вы не верите и в человеческую доброту, Хуан… Бога?

– Нет, я не верю в нее. Хоть вы и даете мне это нелепое имя, которое мне ни к чему. Предполагаю, что вы смеетесь надо мной, как и я над вашей мнимой святостью.

– Я не смеюсь ни над кем, Хуан. Сначала я думала, что вы злодей, дикарь. Не буду этого отрицать. А когда узнала в вас мужчину и почувствовала человека, я поняла, что несмотря ни на что, вы не безразличны к дружбе Ренато и не были глухи к моей просьбе. Поэтому для чего продлевать этот ужас? Примите поражение и уходите.

– Я еще не потерпел поражение. Айме любит меня. По-своему, но любит. Без святости, без достоинства, позвольте говорить открыто. Она любит и предпочитает меня, как много раз меня предпочитали шлюхи портовых таверн. Думаю, она способна пойти со мной, куда бы я ни захотел.

– Вы что, обезумели? Оба сошли с ума? Как вы можете думать о подобном? Хотите… добиваетесь… надеетесь…?

– Со слезами она умоляла не бросать ее. Когда вечером вы пришли так своевременно занять свое место, там была она. Она попросила, и моим ответом было согласие на предложенный Ренато пост.

– Нет! Невозможно! Не может достичь такой крайности человеческая злоба!

– Человеческая подлость способна пойти гораздо дальше, чем вы можете себе представить, – уверил Хуан угрюмым и хриплым голосом.

– Нет! Нет! Вы, должно быть, чудовище вдвойне! Вы не можете вот так разрушить честь и жизнь Ренато! Не можете так его ранить, потому что есть Бог на небесах, и Он послал бы на вас свои лучи!

– Не говорите глупости, Святая Моника, – горько засмеялся Хуан. И повернувшись к негритенку, позвал: – Колибри! Иди сюда! Подойди, сними рубашку.

– Что? Как? – удивилась Моника.

– Колибри, эта сеньорита хочет увидеть твою спину. Хочет увидеть следы ударов и ожогов. Хочет узнать, потому что не знает, а сейчас почувствует, до каких крайностей может дойти человеческая злоба и жестокость. Хочу, чтобы ты рассказал ей, что было с твоей жизнью, что сделали с тобой, кем ты был раньше. И хочу, чтобы вы выслушали эти истории, сеньорита Мольнар, а потом сказали, где был Бог, когда звери в человеческом облике, его хозяева, так его мучили. Хочу, чтобы вы сказали мне, где был Бог, сеньорита Мольнар, и почему он не послал тогда один из своих лучей!

Резко, свирепо, молниеносным движением Хуан Дьявол сорвал с Колибри рубашку из белого льна, обнажив маленькое тело, и чтобы та могла рассмотреть, он поднял его на руках, жадно вглядываясь в красивое женское лицо, которое выражало уже не возмущение и злость, а ужас, боль и жалость, и она прошептала:

– Нет, не может быть. Этот ребенок, это бедное создание…

– Посмотрите на него, потрогайте, послушайте, что он говорит. Он расскажет, как может страдать человеческое существо. Посмотрите на эти плечи, истерзанные тяжестью дров, превышающих силы ребенка, на эти несчастные кости, искалеченные голодом и плохим обращением. Посмотрите на шрамы от ожогов, ударов кнута. Для людей, которые его использовали, он был меньше животного, он был негритянским ребенком, сиротой, беззаконно брошенным. Не поднялась ни одна рука, чтобы сдержать его палачей.