Дипломат

– Конечно.

– И иранских и турецких?

– Да.

– Можно написать, что ваше заявление адресовано правительствам этих стран?

– Написать вы можете, – сказал Эссекс. – Но я этого не говорил.

– Вот еще! – сказал Стайл. – Кого вы собираетесь провести?

– Ваше заявление отражает официальную точку зрения английского правительства?

– Нет, – веско произнес Эссекс, – но я предполагаю рекомендовать правительству рассматривать независимость курдов как существенную опору для равновесия на Среднем Востоке. Только независимость может спасти курдов от вымирания. Долг дружественных западных держав позаботиться, чтобы все курды получили самоуправление и суверенитет.

– Вы уже говорили об этом представителям правительства?

– Я еще никому не говорил и надеюсь не раскаяться в том, что сказал вам. Взгляните на моего помощника мистера Мак-Грегора, и вы увидите, что даже он поражен. Могу, кстати, добавить, что мистер Мак-Грегор тоже является горячим сторонником независимости курдов.

Мак-Грегор, шут гороховый, который снежками подгонял осла… Что он мог сказать, Мак-Грегор? Где приготовленная им речь? Что сталось с великим спором о независимости азербайджанцев и курдов? Кому теперь нужны его возражения? Мак-Грегор отыскал взглядом Кэтрин. Дым, висевший в комнате, застилал глаза, но никогда еще Кэтрин не казалась ему так элегантно одетой, так безукоризненно причесанной, так неприступно красивой. Мак-Грегор остался в одиночестве. Эссекс снова сумел изолировать его со всех сторон. Этот мир – не его мир! Он весь принадлежит Эссексу, и он включает в себя и Кэтрин, и этих корреспондентов, которых Мак-Грегору никогда не понять. Он смотрел на их бесстрастные лица и спрашивал себя, что он теперь может им сказать. Ничего. Он чужой им, и как человек, и как соотечественник. Они принадлежат Эссексу.

– Ну что, Мак-Грегор, – спросил язвительный, как всегда, Хэмбер. – Вы удивлены или нет?

– Я теперь уже ничему не удивляюсь, – ответил Мак-Грегор.

Трудно было придумать ответ более глупый и более явно выдававший его замешательство. Корреспонденты захохотали, Эссекс улыбнулся. Мак-Грегор, весь красный, молчал, застыв в своем чувстве враждебности и обиды. Даже Кэтрин улыбалась.

– Теперь вы, может быть, скажете что-нибудь о русских? – обратился Хэмбер к Эссексу. – Вы должны что-нибудь сказать, Гарри, иначе это теряет всякий смысл.

– Быть может, все, что я говорил, имеет отношение к русским, – так же уклончиво заметил Эссекс. – Во всяком случае, это я уже предоставляю вам, друзья. Не сомневаюсь, что вы не обойдете эту сторону вопроса.

– Значит, не хотите говорить?

– Не могу. – Эссекс улыбался сочувственной и в то же время хитрой улыбкой. – Это уже не мое дело. Вопрос о действиях русских будет теперь обсуждаться в ООН. Там вынесут решение и, я надеюсь, урегулируют конфликт.

– С вашей помощью, – энергично добавил Хэмбер.

– Ну, я, конечно, буду консультировать Форейн оффис и, возможно, присутствовать на заседаниях Совета безопасности. Я еще сам не знаю.

– А как в Курдистане? Заметно там русское вмешательство? – спросил Стайл.

– Голубчик, оставьте мне хоть что-нибудь для моего доклада. Вы уж всё готовы из меня вытянуть. Я и так вам много сказал. – Эссекс встал, давая понять, что беседа окончена. Корреспонденты тоже встали и вежливо похлопали Эссексу, чтобы выразить свою благодарность и удовлетворение. Затем они окружили его в чаянии обычной минутки неофициальной откровенности. Отойдя в сторону, Мак-Грегор услышал, как они спрашивали Эссекса, скоро ли он думает вернуться в Лондон.

– Сегодня за нами высылают самолет из Каира, – сказал Эссекс. – Если все будет благополучно, завтра мы улетим. Да! И Кэти с нами.

– А нельзя ли и нам пристроиться? – спросил Хэмбер.

– Сколько вас?

– Трое, – ответил Хэмбер.

– Поговорите с авиационным атташе, Эл. Скажите ему, что я лично ничего не имею против, но это все-таки английский военный самолет, так что нужно разрешение. Я уверен, он возражать не будет.

– Спасибо, – сказал Хэмбер. – Мне хочется попасть в Лондон одновременно с вами, Гарри. Ведь теперь там все полетит вверх тормашками.

– Не убежден, – протянул Эссекс.

– В сущности, вы сейчас начали настоящую битву за Средний Восток. Вы хоть сами понимаете это?

– Ну, ну, Эл, вы преувеличиваете.

– Ничуть. Вы ввели в игру курдов и объявили войну русским.

Эссекс вынул трубку изо рта и сложил на груди руки.

– Не увлекайтесь, Эл.

– Что же, вы так ничего и не скажете?

– Относительно русских?

– Да.

– Нет, не считаю нужным.

Столпившиеся вокруг Эссекса журналисты загораживали Мак-Грегору дорогу. Вдруг Кэтрин, каким-то образом очутившаяся рядом, взяла его под руку.

– Не надо так расстраиваться, – сказала она тихо. – У вас все на лице написано.

– Что он задумал, Кэти? – вырвалось у Мак-Грегора.

– Вам пора бы уже перестать ему удивляться.

– Удивляться! – повторил он зло. – Когда человек вдруг начинает утверждать совершенно обратное тому, что он утверждал раньше!

– Что ж такого, – пожала плечами Кэтрин.

– Мне нужно поговорить с вами, – вполголоса сказал Мак-Грегор. – Только как бы нам выбраться отсюда?

– Нужно подождать, уходить первым невежливо.

– Я сейчас не расположен к вежливости, – процедил он сквозь зубы.

Чья-то рука легла на его плечо и чей-то голос негромко сказал: – Послушайте.

– Да? – оглянулся Мак-Грегор.

– Моя фамилия Бикфорд. – Это был корреспондент «Таймс». – Кэти меня хорошо знает, мы с ней говорили о вас сегодня утром. Можете уделить мне минутку?

– А в чем дело?

– Я знаю, вам, работникам государственного аппарата, не полагается много разговаривать, но все-таки вы, может быть, не откажетесь осветить мне некоторые подробности.

– Я не работник государственного аппарата, – сказал Мак-Грегор. – Я совершенно случайно участвую в этом деле.

– Тогда простите.

– Да нет, ничего, – сказал Мак-Грегор. – Но многого я вам все равно сейчас сказать не могу.

– Я надеюсь завтра лететь вместе с вами. Может быть поговорим в самолете?

– Право же, я очень мало что могу сказать.

– Меня интересует только местный колорит. Никаких ответственных заявлений.

Мак-Грегор отрицательно покачал головой.

Бикфорд, как человек тактичный, больше не настаивал; он улыбнулся Кэтрин и сообщил Мак-Грегору, что знал ее еще девочкой с косичками. – Должен вам сказать, Мак-Грегор, в двенадцать лет это была законченная нигилистка. Притом совершенно беспринципная, как все красивые дети. Когда я видел ее в последний раз, она бунтовала по поводу возвращения в какой-то швейцарский пансион. Вы так и не вернулись туда, Кэти?