Дипломаты, шпионы и другие уважаемые люди
Шрифт:
В 1968 году произошла реструктуризация районов в Москве — и наш райком просто перестал существовать. У нас на балансе оставались солидные средства, и чтобы они не испарились, их надо было потратить до 1 января 1969 года. Сначала мы съездили в гости к белорусским товарищам. Нас принимали на республиканской даче в Беловежской пуще (не той ли самой?) Потом мы решили устроить прощальный Новый год. Но подальше от глаз райкома партии. И сняли пароход.
Зимой речные пароходы стоят на приколе. Выглядят они очень странно. Лес, заснеженное поле. И у опушки стоит пароход.
Нам выделили вполне
За столом с большим количеством спиртного собрались все. Только Коля Иванов, второй секретарь райкома, вообще не пивший спиртного, предпочел прогулку на лыжах. Во время прогулки он упал и здорово поцарапал лицо.
Трудоустройством оставшихся без работы ребят из райкома комсомола занимался райком партии. Колю рекомендовали в КГБ. Но когда через два дня после Нового года он явился в отдел кадров КГБ, на работу его не взяли.
Когда инструктор райкома партии поинтересовалась причиной отказа, ей ответили: неискренний, после Нового года явился с поцарапанной физиономией и сказал, что вообще не пьет!
Через много лет я встретил нашего общего знакомого, он рассказал, что Коля начал пить и окончательно спился.
Как-то просматривая список комсомольских организаций, я натолкнулся на комсомольскую организацию Комитета по художественным лотереям. Я знал, что художественные лотереи уже год как отменены. На мой вопрос, работает ли еще эта организация, инструктор ответил утвердительно. И я решил съездить посмотреть.
Признаюсь, я ожидал увидеть тишину и запустенье, но, как только вошел в двухэтажное здание, занимаемое комитетом, то сразу погрузился в обстановку кипучей деятельности: все куда-то спешили, несли бумаги.
Секретаря комсомольской организации я нашел в кабинете парткома.
— Чем вы занимаетесь? — с места в карьер спросил я. — Художественные лотереи давно уже не разыгрываются.
— Мы работаем с комсомольцами, — гордо ответил он. — Пока существует комитет, существуют комсомольцы.
— Ты можешь познакомить меня с комсомольцами?
И мы пошли по кабинетам.
В отделе живописи мы увидели людей, которые составляли каталог картин для лотереи. В другом отделе спорили о качестве какой-то картины. Оживленно было в отделе внешних сношений, там работали над изучением опыта лотерей за границей. Ну а бухгалтерия, отдел кадров — их вопрос об отмене лотерей не касался.
Комитет расформировали только через восемь месяцев после моего посещения.
Это была лотерея, смысл которой заключался в том, что люди выигрывали картины. Отмену ее никто не заметил, но я посещал организации, которые вроде бы занимались делом нужным, но не делали ничего. Так, секретарь комсомольской организации Научно-исследовательского института лекарственных препаратов говорил мне, что за три года в институте не было получено ни одного нового лекарства, а работало там 230 человек.
Около моего дома на улице Новаторов открыли новый продовольственный магазин. Я по ценам небольшой специалист, но соседи говорили, что директриса
мошенничает.Однажды на каком-то семинаре в горкоме я встретил парня, который раньше был инструктором в нашем райкоме комсомола. Теперь он стал одним из начальников московского общепита. Я пожаловался на директрису магазина.
— Какой магазин? — спросил он.
— Новый. На улице Новаторов.
— А! Там директор… — и он назвал фамилию директрисы. — Нет, ее не надо трогать. У нее уже есть квартира, есть машина. У сына тоже есть квартира и машина. Если назначим нового, он будет собирать и на квартиру, и на машину.
Тогда я решил пожаловаться на то, что в магазине не бывает «Боржоми», только «Миргородская слабительная вода».
— Ничего нельзя поделать. Если завезти «Боржоми», то его моментально раскупят, и продавщицам придется самим таскать из подвала новые ящики, потому что денег на грузчиков нет.
— Но зачем слабительная вода?
— Они обязаны иметь в ассортименте одно название минеральной воды. У нас все директора борются за эту «Миргородскую»: ее мало кто покупает. Поэтому она всегда есть в ассортименте и не надо таскать ящики. А тебе я могу дать совет. Завтра приходи и напиши благодарность в книгу жалоб и предложений.
Так я и сделал. И с тех пор в магазине меня встречали как родного и предлагали то, чего не было на полках.
Когда у меня дома бывали гости, я иногда просил их спуститься в магазин и написать благодарность.
Первый раз я увидел близко Юрия Гагарина в ноябре 1964 года. Тогда к активу московского комсомола приехал только что избранный первым секретарем ЦК Л. Брежнев. Моложавый, в прекрасно пошитом синем костюме, с обручальным кольцом, Брежнев шутил, в перерыве охотно отвечал на вопросы. Совещание проходило в зале гостиницы «Юность» около метро «Спортивная». Тогда через одного человека от меня сидел Гагарин. Он был напряжен, не улыбался.
Через три года снова совещание в «Юности». И снова я увидел Гагарина. Более того, оказался с ним в одной очереди в буфет за немецкими шоколадными телефонами.
Я рассказал ребятам, что этот телефон для меня очень кстати:
— Сегодня у моей жены день рождения, на подарок я отложил пять рублей, но после захода в бар в кармане осталось только два рубля. А телефон и выглядит отлично, и стоит рубль.
— Отличный подарок, — согласились ребята.
— Отличный-то отличный, но подарок за рубль… несолидно.
— А ты скажи, что он стоит десять рублей, — посоветовал кто-то.
— Не поверит.
— А мы все подтвердим, распишемся, что он стоит десять рублей, — предложил Гагарин.
Договорились.
Я купил телефон. Но в это время раздался звонок. Все заторопились. Подпись у Гагарин я так и не получил. Через несколько месяцев он погиб.
В ноябре 1974 года через месяц после прихода к власти Брежнев приехал на встречу с комсомолом.
Нас собрали в конференц-зале гостиницы «Юность». Брежнев появился вовремя, прочел доклад на два часа, в перерыве оставался в зале, отвечал на вопросы. Спросил, где можно покурить, потом передумал, сказал: «Надо бросать».