Диверсант из рода Нетшиных

— Что, девочка, хочешь ее на руки потетешкаться? — словно завороженная происходящим Вайва не вдруг поняла, что эти слова обращены именно к ней. — Своих-то теперь долго нянчить, видать, не придется. Если только не обрюхатит новый хозяин, — чем-то очень гадким и одновременно беспощадным повеяло в сумрачном зале от последнего произнесенного слова, равно как и от короткого взгляда, который Юманте исподтишка бросила на Пелюшу.

Вайва молча приняла протянутую ей кошку и постаралась как можно уютнее устроить ее у себя на коленях. Медленно поглаживая животное по спине, она вдруг как бы со стороны увидела — нет, не себя, а точно так же сидящую на лавке начавшую чуть седеть маму. Сжалось сердечко у тринадцатилетней жены полоцкого княжича, испуганно забилось в груди от недобрых слов вынужденной попутчицы.

Сквайбутис с усмешкой наблюдал за происходим на женской части стола. После того, как кошка переселилась от Юманте к Вайве на руки, князек отхлебнул из стоящего перед ним кубка, отломил приличный кус холодной поросятины, зажевал его с хлебом, вытер тыльной стороной ладони рот, прокашлялся и негромко спросил:

— Так ты и есть та, что Вайвой прозывают?

Молодая женщина молча кивнула и опустила глаза на кошку. Именно та занимала сейчас все внимание Вайвы, а робкие растерянные мысли метались, сталкиваясь друг с другом внутри головы, и словно стремились вырваться на волю. «С чего Эта, — полоцкая княжна (а можно ее теперь так величать, пусть и не случилось — пока! — обещанного церковного венчания в стольном граде, но по жемайтской традиции она полноправная жена Федору Константиновичу!) почему-то решила для себя впредь именовать Юманте безликим именем „Эта“, — решила, что у меня не скоро будут дети?»

Вайва знала доподлинно — и матушка ее в том уверяла, что понести она должна сразу же с первой брачной ночи. И пусть не ночь то была у нее с Федором, а короткий и так страшно завершившийся вечер, но много успели за это время молодые, не одними лишь разговорами да страстными объятиями обошлись. Рассталась Вайва с девичеством и по любви, как виделось, великой, и как-то совсем не так больно и стыдно, как нашептывали ей вечерами перед свадьбой у нее дома более старшие и опытные подруги.

«Знаю, что сын у меня будет первым! — решила твердо княжна Варвара (это имя, пока другим, кроме Федора, не ведомое, употребим разок) — А вот как назвать его? — задумалась. Потом резко тряхнула головой, так что волосы взлетели и опали медленно, чем изумила сотрапезников, подумала секунду-другую и незаметно улыбнулась. — Помню, любый рассказывал мне как-то про новогородского князя Александра, который недавно, еще до татар каких-то шведов да немцев знатно побил. Не станет Феденька спорить о таком же имени сыну».

Так решила, бережно отпустила кошку на земляной пол, повернулась к столу и принялась за еду. Судя по поведению Пелюши, «герцога литовского», задерживаться на этом постоялом дворе они не будут...

в которой Андрей Александрович постепенно начинает «превращаться» в Федора Константиновича и встречается-таки с Товтивилом

Нельзя сказать, что Андрею Александровичу легко далось понимание, что вот именно сейчас и именно он сам стал одним из тех пресловутых «попаданцев», которых так любил ранее высмеивать в частных разговорах. А тут вот как оно: одно дело в книжках про них читать и ерничать, а другое — вокруг тебя самого неизвестная и мало тебе понятная пока эпоха, даже год очень приблизительно из беседы с Лукоте определить не выходило. «Вот тебе и получение первичной разведывательной информации путем опроса местного населения», — поиронизировал над собой в очередной раз майор.

Оставалась надежда еще и на ошалевшего от неожиданности и разговорчивого оттого до невозможности «друга-боярина», благо событийный ряд тех лет по материалам военной истории Внуков помнил изрядно. К примеру, раз жив пока Миндовг и владеет он все еще Литовским краем, так значит, это точно ранее 1270-х годов, но по крайней мере, точно вторая половина злого для Русской земли XIII века.

Теперь нужно как-то ненавязчиво вызнать у «наперсника с детства», «компаньона» по всем заметным делам последних лет о некоторых последних событиях Полоцкой земли. Впрочем, уже полученных сведений для начального анализа набиралось и так вроде бы вполне достаточно, можно было приступать.

Вопреки ожиданием, каких-либо особых проблем не возникло и с языком, как любил приговаривать когда-то дед Андрея Ярослав Олегович, «межчеловеческого общения». Все эти «паки», «зело», «вельми понеже», памятные, в частности, благодаря любимой многим кинокомедии «Иван Васильевич меняет профессию», были, во-первых, совершенно из других времен, а во-вторых, употреблялись чаще и больше все-таки в обороте, куда более близком к официальному. Простой же люд изъяснялся заметно проще и понятнее даже отдаленному, так сказать, потомку.

Другое дело, что как выяснилось, погибший на полевом стане княжич Федор Константинович, потрясающее сходство с которым и стало причиной того, что Данило Терентьевич принял за него Андрея, так вот именно этот полоцкий княжич должен был стать отцом Александра Нетши, от которого впоследствии весь род Нетшиных (а также природных рюриковичей Мамоновых, Дмитриевых, Даниловых, как и самих Внуковых) и произошел. То есть, теперь Андрею-Федору, буде его таковым и остальные признают, предстояло, получается, ни много ни мало, а стать основателем собственной родовой линии? Парадокс, да и только!

Конечно, эту, как и ряд других проблем, проще всего было бы поручить всегда находившимся в подчинении и полном распоряжении военной разведки специальным научным подразделениям, а по некоторым вопросам даже и целым исследовательским институтам. Но не существовало сейчас у Внукова такой простой, казалось бы, возможности — обратиться по инстанции, а там начальство, мол, все успешно и главное результативно порешает.

Одновременно вспомнил Андрей, что практиковались изредка пятничные «чайные посиделки» со стариками-ветеранами службы, вот там, конечно, примечательные рассказы лились иногда рекой. Майор предельно скептично воспринимал их якобы достоверность — откровенной ненаучной совсем фантастикой от многих из них попахивало, — но вот красотой изложения и замечательным языком рассказчиков восхищался неприкрыто.

Вот лишь один из примеров: дескать, автомат Калашникова родился вовсе не благодаря неожиданно проявленной чудовищной пробивной мощи гениального на самом деле, но не знакомого никому из серьезных конструкторов-оружейников сержанта, а просто потому, что военной разведке понадобились вдруг две каких-то совершенно особенных и немыслимых свойств гайки, вот и создали под это дело узкоспециализированный НИИ, который в процессе работы над заказом ГРУ неожиданно выдал в качестве побочного, так сказать, продукта первый известный АК-47. Ну не бред ли?! Хотя кто знает, что затаилось там, в неведомых тайных закромах Родины., какие еще невиданные открытия...

Главной же виделась в текущий момент Внукову следующая проблема: он ровно ничего или крайне мало знал как о биографии и делах самого княжича, о его пристрастиях и антипатиях, так и о привычках, языковых особенностях и многих других мелочах, касающихся единственной и неповторимой личности убиенного Федора. И как добиться максимального соответствия, понимал пока не очень.

Телосложением «подменыш» очень походил на оригинал, а вот что касалось шрамов, так их хватало и у Андрея, и до ближайшей бани (хотя искупаться хотя бы в неприметном лесном озерке совсем не помешало бы уже сейчас) объяснение «переползания» некоторых из заработанных покойным княжичем на новые неожиданные места можно было успеть хорошенько продумать. О вопросах же, скажем так, сексуального характера Внуков думать просто себе запретил — до времени. «Проинтуичу что-нибудь», — решил он.