Дивизион

А кто был настоящим предателем, не те ли сержанты, вроде Таджиева, доносившие обо всем происходящем в дивизионе офицерам? Что, такое поведение можно назвать достойным? И странно, зачем им это было нужно? Им должно было быть все равно, если они не являлись сержантами, которые действительно отвечали за молодых. Но почему-то на деле всем было дело до молодых, каждый старослужащий считал себя вправе контролировать их и с особым рвением и удовольствием наказывать. Значит, от них этого требовали? Звягинцев же тогда в присутствии молодых солдат открыто угрожал Лемченко и Касымову увольнением в последние сроки за плохое несение службы молодыми солдатами. Если с Лемченко было как-то понятно, поскольку он сержант и должен нести ответственность за своих подчиненных как молодых, так и старослужащих. Командир требовал также следить за молодыми и Касымову. Тому самому Касымову, которому за несколько недель до этого угрожали тюрьмой за издевательства над Азизовым. Нет, тут что-то не так, можно просто рассудок потерять от этих несуразиц. Неужели офицерам нужно, чтобы именно вот таким образом управлялся дивизион, на силовом подчинении молодых. А тут еще угрозы Венкова о том, что он вызовет демобилизованных солдат, чтобы они сами с ним разбирались. В тот же день Азизов узнал от командира, что один из солдат последнего призыва написал жалобу на Доктора. Он попал в больницу после избиения с его стороны и написал жалобу на своего гонителя. Меры по письму были приняты. Доктор не был больше сержантом и старшиной дивизиона, его разжаловали, и теперь он был таким же рядовым как Азизов, но служил фельдшером, как и прежде.

Сказав в адрес Азизова еще несколько грубых и оскорбительных слов, Венков вместе с Доктором вошел в санчасть. Возможно, командир хотел узнать, может ли он забрать с собой Азизова, который уже довольно долго лежал здесь? Нога у солдата была еще в плохом состоянии. Командира с Доктором в тот день он больше не видел.

Выписали его из санчасти лишь спустя месяц, в середине марта. Сразу по возвращении в дивизион его вызвал замполит. Поинтересовавшись состоянием его здоровья, он вдруг резко задал вопрос:

– Зачем написал письмо министру обороны?

Азизов замер от неожиданности и удивления. Значит, письмо почтальон все-таки отправил. Прошло уже несколько месяцев. Почему же в дивизионе узнали об этом только сейчас? Замполит повторил свой вопрос, но уже более сурово. Не дождавшись ответа от подчиненного, он заорал:

– Что это за письма Вы пишете, товарищ солдат? Министру обороны? Я двадцать лет в армии, и ничего подобного не видел.

Замполит был обозлен не на шутку:

– Если у Вас есть трудности по службе, то почему не рассказываете их мне, товарищ солдат? Рядом идет война, там воюют твои сверстники. Кому им жаловаться? А ты не можешь даже здесь, в тылу, нормально служить.

В дивизионе уже все знали, что Азизов написал письмо министру обороны. Все над ним смеялись, и молодые и «старые». Стало известно также, что Азизов заявил в полку, находясь в санчасти, об избиениях демобилизующимися старослужащими. Теперь он стал в дивизионе еще большим изгоем, да к тому же и посмешищем. С кем бы он теперь ни вступал в контакт, ему тут же напоминали об этих двух случаях: о предательстве и письме министру. Отдых в санчасти, длившийся около двух месяцев, дал ему возможность немного оправиться, но положение в дивизионе стало для него невыносимым. Теперь все понимали, что Азизов является самым последним человеком в дивизионе. Несмотря на то, что он прослужил больше полугода, его положение было хуже чем у вновь призванных. С другой стороны, его стали немного опасаться: все боялись, что Азизов может написать жалобу и на них. Особенно опасались этого Доктор и его друзья, которым оставалось служить каких-то два-три месяца. Пожалуйся кто-нибудь на них, могло бы начаться разбирательство, в результате которого можно было попасть под трибунал, и тогда все планы на ближайшие годы пошли бы насмарку. В полку уже несколько раз бывали открытые заседания трибунала. Разбирались отношения между солдатами, когда один из них наносил какое-нибудь увечье другому. Удивительно, что дело Доктора не кончилось для него военным трибуналом, и он отделался легко.

Азизов не мог вести себя как солдат, прослуживший уже полгода. Теперь его никто из солдат одного с ним призыва не поддерживал. А между собой они становились все дружнее и сплоченнее, что страшило весь дивизион. Их время уже пришло: теперь не было Садретдинова и Таджиева, хотя в дивизион прибыло еще несколько новых крепких ребят, прослуживших больше года, которые встали на сторону Доктора. Еще до того, как Азизов попал во второй раз в санчасть, между Доктором и Карабашем произошла стычка: будучи еще старшиной дивизиона Доктор сделал ему выговор, что Карабашу не понравилось. Он подошел к Доктору, стоящему на крыльце, схватил его и развернул на месте. Это произошло на глазах у всего дивизиона, за исключением, конечно же, офицеров. Доктор вынужден был отступить перед более молодым солдатом. До драки дело тогда не дошло. Вообще-то Карабаш очень редко решался кого-то бить. Он легко вскипал, заводился и яростно со свирепым видом шел на противника как танк. Вид его был устрашающим, и, обычно, все отступали.

Так и Доктор проиграл тогда Карабашу. Как дальше развивались события после того случая, Азизов не знал. А теперь, вернувшись, сразу почувствовал, насколько обострены отношения между двумя группами – Доктора и Карабаша. Обе сплотились вокруг своих вожаков. В отряд собирающихся в скором уволиться солдат входили теперь также семеро — больше половины — из прослуживших год. Таким образом, в каждой из этих групп было по двенадцать человек. Азизова никто не брал в расчет, и если не считать Кузьму, который все-таки заработал уважение среди солдат своего призыва, несмотря на то, что был еще слабее, все остальные солдаты из отряда Карабаша казались теперь сильными и мужественными. Боевого духа им добавил Карабаш, хотя начало этому явлению положил Марданов. Затем проявили себя Самохин, Жаксыбаев, хоть последний не без поддержки Карабаша. Стал более уверенным Степанов, который горел желанием досадить Доктору и его друзьям. Что касалось Доктора, и тех, кому нужно было скоро домой, то для них главное было продержаться до конца срока службы и уехать домой не опозоренными. Поэтому отряд Доктора занимал оборонительную позицию. Отряд Карабаша, наоборот, ждал момента, чтобы взять реванш. С каждым днем они чувствовали себя все увереннее.

Ситуация обострялась с каждым днем, как бы отряд Доктора ни старался избегать конфликта с людьми Карабаша. В дивизионе при этом не многое изменилось. Новым старшиной был назначен прослуживший год Александров — высокого роста сержант из отряда Доктора. Он пытался в свою очередь восстановить былую власть старшины дивизиона, хотя сам особым уважением не пользовался.

Все началось со стычки однажды после ужина между украинцем Пащенко – закадычным другом Доктора — и Степановым. Крепко поругавшись, оба решили продолжить дискуссию за казармой, между кухней и складами. Азизов был в этот день опять в кухонном наряде и увидел, как все произошло. Увидев, как Степанов удалился вместе со старослужащим, все полугодки, уже сдавшие в тот день наряд, – все пять человек отправились вслед за ними к складам. Почуяв в чем дело, туда потянулись и «старики», включая старшину дивизиона Александрова. Когда все собрались с той и этой стороны, «стариков» оказалось восемь человек. Между тем после горячих взаимных обвинений, Степанов и друг Доктора перешли к делу. Последний, после того как Степанов сказал ему что-то очень резкое, ударил его со всей силы ногой в грудь. Степанова этот удар сотряс, но он удержался и не упал, а потом сам пошел на своего обидчика, широко раскрыв руки. Подойдя к противнику, бить его не стал, а просто легко и быстро уложил на землю. Но он явно не намеревался этим ограничиться. Тут вмешались сторонники Доктора, а сразу же следом вступили сторонники Карабаша. Кабардин Салкизов ударил Александрова, когда тот пытался оттолкнуть Степанова от лежащего на земле Пащенко. Получив мощный удар по лицу, старшина дивизиона закрылся руками и сел на корточки. К Степанову рвался Доктор, чтобы выручить друга. Возможно, Степанов в этот момент вспомнил, как его самого избивал Доктор, и нанес ему мощный удар. Доктор вскрикнул от боли и упал на землю. Тут уже Карабаш, Сардаров и Самохин бросились на остальных. Самохин ударил несколько раз подряд Алимжанова, от которого, как и всем нынешним полугодкам, ему тоже немало доставалось, когда он находился у него в кухонном наряде. Алимжанову пытался помочь новый водитель командира Меретов. Тут вмешался Жаксыбаев. Только Доктор и его друг поднялись с земли, как на них напали Карабаш и Сардаров. Карабаш, не вступая в открытый бой, пытался оттащить в сторону Пащенко. А Сардаров, схватив Доктора за ворот, нанес ему подряд несколько ударов головой: он хотел отомстить Доктору за перелом носа. По лицу Доктора текла кровь, его друг бился в железных объятиях Карабаша, Самохин справлялся с поваром, а Жаксыбаев с водителем командира. Когда Александров встал и подошел, чтобы помочь Алимжанову, опять вмешался Салкизов, потом подоспел Степанов. Трое из старослужащих не вступили в бой, а пытались разнимать сражающихся. Итого получилось шесть против пяти. Старослужащие были полностью повержены и разбиты. Теперь они сами просили прекратить драку и разойтись, что и пришлось вскоре сделать. В крови, с разбитыми носами и лицами вернулись старослужащие в тот вечер в казарму. Вечернюю прогулку пропустили, на что решил не реагировать дежуривший молодой лейтенант, догадавшийся, что произошло между солдатами. Когда все собрались в казарме на вечернее построение, друг Доктора умудрился вновь напасть на Степанова. Молодой лейтенант пытался остановить его криком, а когда это не подействовало, он достал свой пистолет и начал стрелять холостыми патронами в воздух.

Этот случай, как ни удивительно, не имел никакого отголоска у командования. Никто из офицеров об этом не упоминал, будто ничего не случилось.

А полугодки с этого дня стали дальше рваться к господству в дивизионе. Те, которые прослужили год и при этом не входили в отряд Доктора, не были им помехой – между собой они даже дружили. Нужно было теперь разобраться с только что призванными молодыми солдатами. В дивизионе должен был восстановиться прежний порядок подчинения, только во главе с полугодками, которые теперь являлись в дивизионе самыми сильными. Скоро настала очередь и молодых. Выведя их за кухню, полугодки, опять во главе с Карабашем, Сардаровым, Степановым и Самохиным, устроили настоящее побоище. Новые «шнурки», которых в тот момент оказалось даже больше, пытались вначале оказать сопротивление, что было, однако очень быстро сломлено. В тот день солдат последнего призыва избили очень жестоко. После этого все стало вроде бы на свои места. Полугодки, дружа с большей частью прослуживших год, стали править дивизионом и держать его в подчинении. Были ли офицеры в курсе происходящего или нет, но они вскоре назначили одного из полугодок – кабардинца Салкизова — старшиной дивизиона. Так было официально закреплено господство полугодок, и таким образом в дивизионе опять воцарился прежний порядок. Полугодки старались теперь держать солдат последнего призыва в жесточайшем подчинении, как это делали недавно уволившиеся старослужащие с ними. Отряд Доктора они превратили в изгоев, хотя особенно на них не давили.

Все происходящее в дивизионе как бы ничуть не коснулось Азизова. Его положение не улучшилось: он продолжал оставаться последним человеком в дивизионе. Его очень сильно тяготило то, что солдаты его призыва, добившись господства в дивизионе, не давали ему никакой поддержки даже после этого. Азизов оказался среди солдат своего призыва единственным изгоем, как хотел этого Карабаш. Так дальше служить было невозможно. Каждая сдача наряда превращалась для него в трагедию, кто бы ни принимал его. Азизов при этом будто проглатывал язык, у него парализовались руки и ноги. И он выполнял все, что ему говорили. Нет, так не могло больше продолжаться, надо было попытаться что-то изменить. Даже его письмо министру обороны не помогло, раз его никто не собирался вернуть в полк или переводить в другой дивизион. Однажды к нему приехал из самого округа один подполковник, и провел с ним беседу по поводу письма министру обороны. Поговорили и разошлись без какого-либо результата. Только после этого все заглохло, никому опять не было дела ни до него, ни до его невыносимого положения в дивизионе.

В комнате для просмотра телевизора и отдыха солдат, которая называлась «Красным уголком», висел планшет, на котором разъяснялось, в каких случаях солдат может нести наказание, а в каких нет. Внимание Азизова привлекло положение о самовольном оставлении воинской части. Здесь говорилось о том, что если это длится более трех суток, то солдата могут привлечь к ответственности и отдать под трибунал, который мог бы лишить его на несколько месяцев свободы. А если покинувший свою часть солдат вернулся обратно до истечения трех суток, то в этом случае ему ничего не грозило. Тут в голову Азизова пришла дерзкая мысль: оставить дивизион и до истечения третьих суток самому сдаться военному патрулю, только не возвращаться обратно в дивизион. Значит, надо было убежать в город, где находился полк.

Азизов начал обдумывать свой план, искать возможность оставить дивизион. Возле свинарника солдаты сделали большое и удобное отверстие в колючей проволоке, чтобы ходить за виноградом. Это место и дорогу к винограднику Азизов знал хорошо: он немало бегал за виноградом туда — и для себя и для «стариков». Эта же дорога, лежащая через виноградник, вела в небольшое село, которое расположилось приблизительно в двух километрах от дивизиона. В этом селе жили бывшие кочевники, перешедшие на оседлую жизнь, но во многом сохранившие свои обычаи. Чтобы сбежать, можно было в вечернее время пролезть через это отверстие и отправиться к селу. А там нужно было бы постучаться к кому-нибудь и попросить ночлега, поскольку ночевать на улице было еще холодно. Переночевав у одного из сельчан, он мог бы на следующий день с утра двигаться в направлении города. О том, как и где собирался он ночевать в городе, Азизов пока не думал. Вернувшись из санчасти, он получил зарплату сразу за три месяца и еще одну в последний день апреля, так что теперь у него были деньги, и их никто у него больше не отбирал. Так у него теперь скопилось около двадцати рублей.