Дивизион

Побег

На осуществление своего плана Азизов решился в последний день апреля. Он заступил в наряд по кухне и никак не мог сдать его. От него требовали, чтобы он как можно тщательнее везде убрал. Где-то около восьми вечера, так и не сдав наряд, он вышел из посудомойки, в которой заново должен был навести идеальный порядок по требованию вновь поступающих в наряд, и направился в сторону позиции. Стемнело, и никто не увидел, куда он ушел. По территории дивизии Азизов старался двигаться осторожно, чтобы его не заметил часовой. Он уже заготовил фразу, которую собирался сказать часовому, если тот остановил бы его.

– Иду в свинарник, проведать свиней.

Однако никакого часового он даже не встретил, повезло. Так Азизов дошел до свинарника, двинулся дальше до колючей проволоки и пролез через отверстие наружу. Теперь он двигался по дороге, ведущей к селу. Миновав виноградники, он оказался на пустом участке, лежащем между ними и селом. Стоял прохладный апрельский вечер, повсюду разносился аромат свежей весенней зелени, соловьи распевали свои песни о любви, в арыке вдоль дороги журчала вода. Красота! Хорошо бы уйти отсюда навсегда, от этих людей, от этого зла, творимого ими. И жить где-нибудь в лесу в ладу с самим собой и природой. Построить себе маленькую избушку из бревен и жить одному. Много-много людей делали это прежде и достигали величайшей духовности, высот мудрости и доброты.

Через полчаса, Азизов добрался до села. Уже взошла луна и осветила село. В какую же дверь постучаться, кто пустит его ночевать в своем доме? Положиться на свою интуицию и выбрать дом, на который укажет внутренний голос? Вообще-то люди здесь добрые и хорошо относятся к солдатам. Решиться было сложно. Вдруг Азизов увидел в одном из дворов мальчика и окликнул его:

– Хей, подойди сюда, мальчик!

Мальчик отозвался сразу, подошел к калитке, открыл ее и вопросительно посмотрел на солдата.

– Что надо? – спросил ребенок на местном языке.

Этот язык Азизов уже немного выучил и без труда объяснил ребенку, что хотел бы поговорить с его отцом. Мальчик велел подождать и вошел в небольшой домик.

Через несколько минут вышел хозяин и подошел к Азизову. Это был простой селянин, явно во многом соблюдавший старые традиции. Он был одет в длинную мантию, напоминающую халат, и широкие штаны, на голове тюбетейка. Хозяин радушно, тоже в соответствии с местными обычаями поприветствовал Азизова и сразу пригласил его в дом. На полу комнаты, куда вслед за хозяином вошел Азизов, был постелен небольшой коврик, на котором лежали несколько мягких красивых, расшитых узорами подушек. Хозяин показал ему место на этом коврике и предложил сесть. Азизов сел прямо на ковер и попытался удобно облокотиться на подушки, как это делал хозяин. С непривычки ему эта поза не показалась удобной, но он был очень благодарен этому человеку за отзывчивость, приветливость и доброе отношение. Не успели мужчины приступить к разговору, как в комнату вошла немолодая женщина, по-видимому, хозяйка, принесла чайник с заваренным чаем и такие же красивые узорчатые пиалы, поставила все это на коврик перед Азизовым, налила душистый напиток и, приложив руку к сердцу, подала его гостю. Такого аромата Азизов не чувствовал давно. Хозяйка была одета в длинное цветное платье, в котором ходили в здешних селах все простые женщины. Голова ее была покрыта таким же цветным платком. С грустной понимающей улыбкой поглядывала она на солдата.

Хозяин, узнав, что Азизов немного говорит на их языке, обрадовался, хотя сам владел, хоть и не очень хорошо, русским. Но стали говорить все равно на русском.

– Как давно ты служит? – спросил хозяин дома.

– Полтора года уже, – солгал Азизов.

– Значит, скора дома? – радость озарила лицо хозяина.

– Да, наступающей осенью, – ответил Азизов, сам немного смущенный своей ложью и постарался быстро сменить тему. – Мне нравится в ваших краях. Буду скучать по ним, когда уеду отсюда.

– А сам ты аткуда? – спросил хозяин с интересом, появившимся в его узковатых глазах.

– С Кавказа я, вернее из Закавказья, – ответил Азизов не без гордости.

– Шдо, у вас тоже хорошо. Я в Нальчиг был, свой армейский друг туда поехал. Я гора там видел – красивы, очень красивы.

– Да, правильно, у нас – горы. И мы как бы зажаты между ними. А здесь просторы бесконечные, степь, – здесь чувствуешь себя более свободным, – хотелось немного пофилософствовать Азизову.

Тут вновь зашла хозяйка и принесла на красивом цветастом подносе огромную кесу, наполненную едой, похожей на суп, с крупными кусками мяса, и поставила перед Азизовым на коврик. Потом, забрав его пустую пиалу, вновь покинула комнату. Все происходящее в этом доме казалось Азизову сказкой: так давно не находился он в обстановке вне военной жизни. Даже жены офицеров и Галия, в которую он был влюблен, были все равно частью этой военной действительности. А тут совсем недалеко от дивизиона шла другая, нормальная, жизнь. Так хорошо, так уютно он себя чувствовал здесь. Вкусный чай, вкусная еда, теплые, сердечные, гостеприимные люди. До сих пор хозяин не спросил Азизова, зачем же он пожаловал к ним. И он решил наконец рассказать об этом, но конечно, придуманную версию:

– Мы возвращались с работы и остановились тут неподалеку, чтобы попить воды и наполнить наши фляги, так как вода у нас кончилась. Я немножко задержался, а они про меня забыли и уехали. Тут смотрю, вечер уже наступает, и идти некуда. Все равно меня уже никто не заберет, а по ночам бывает холодно, я знаю. Поэтому решил постучаться к Вам и попросить о ночлеге на одну ночь.

Хозяин задумался. Что-то ему явно не понравилось в рассказе Азизова. А не лжет ли он? Так можно было расценить теперь выражение на его широком лице.

– Ты ни из это часта, каторы издес? – спросил хозяин недоверчиво.

– Нет, что Вы! – опять солгал Азизов. – Я из полка, который находится в городе.

– С полка? В сам городе ты служит? – беспокойно и осторожно посмотрел на него хозяин.

– Да в самом городе, – ответил Азизов, стараясь всячески скрыть собственное волнение.

Хорошо, что комната была плохо освещена – в ней горела только одна керосиновая лампа – и хозяин не видел лицо Азизова, страдающее и подрагивающее каждый раз, когда он лгал.

– А как ты думает опять полк итти? – спросил хозяин, кажется, немного успокоившись и поверив словам Азизова.

– Встану с утра и пойду пешком. Отсюда же ведь не очень далеко.

– Да, двадсыт киламетир. Читири-пят час тебе надо дорога.

– Пойду пешком, что такое для солдата двадцать километров? – пытался как можно увереннее высказать свое мнение на этот счет Азизов.

– Харош, спат здесь, я завтра показат тебе, куда ты итти. – Сказав это, хозяин встал. –Пей ишшо один пияла чай. Потом я сказат, мой жена постел тибя здес делает.

Хозяин пошел отдать распоряжение жене и через несколько минут вернулся. Пока Азизов пил чай, он рассказал ему, что прежде бывали случаи, когда солдаты из близлежащей части бежали и хотели спрятаться в селе. Он сам нет, но его односельчане прятали у себя иногда беглых солдат. Случалось, об этом узнавали офицеры и устраивали местным большой скандал. Поэтому теперь все с осторожностью относятся, если в селе появляются солдаты. А так здесь солдат любят, только ссориться с офицерами тоже никто не хочет. Ведь они тоже родине служат. Зачем их обижать? Хотя душой больше болеют за солдат. Потом хозяин рассказал о том, как он сам служил в Сибири, охранял заключенных. Какие там морозы были – руки, ноги чуть не отваливались. Здесь нет таких морозов, хотя климат тоже суровый. Хозяин позвал Азизова во двор, закончив свой рассказ, до того как его жена начала стелить ему постель в той же комнате, на полу.

Покинув дивизион и попав в мир этих простых и добрых людей, Азизов как будто забыл о том, что в дивизионе могли начать его искать. А ведь уже наверняка спохватились и ищут. А если они догадаются, что он должен быть где-то недалеко, начнут искать и доберутся до этого села? Но не будут же они ночью поднимать всех сельчан и спрашивать, не у них ли пропавший солдат? Значит, не ему одному пришла в голову эта идея, уже бывали такие случаи. Ему с трудом в это верилось. Он знал, что офицеры тоже очень осторожны в обращении с местным населением. При нем были случаи, когда солдаты самовольно оставляли дивизион. Через несколько часов они появлялись, а если попадались, что происходило очень редко, несли за это, конечно, наказание: как правило, несколько суток гауптвахты. Если это случалось с кем-то из их батареи, Звягинцев наказывал и других солдат — не давал им отдыхать, заставляя ходить по несколько часов строевым шагом и петь песни, пока кто-нибудь отсутствовал. И теперь, когда обнаружат, что Азизов самовольно оставил дивизион, может начаться суматоха. Звягинцев, наверное, опять заставит всех маршировать по плацу и не даст никому отдыха. Тут Азизову стало страшно: а не будут ли все солдаты на него злы из-за того, что он их подставил. И когда он вернется в дивизион, может опять оказаться объектом для всеобщего бойкота или чего-нибудь еще похуже. Больше всех Азизов боялся Карабаша и судорожно думал, чем же в случае чего объяснить причину своей самоволки. Вообще-то обычно такая ситуация становится проблемой офицеров и не должна касаться солдат. Только на деле все делается так, чтобы провинившийся был наказан как можно сильнее, «комплексно», поэтому командиры наказывают за это и других солдат, а те в свою очередь — провинившегося. Может, весь дивизион теперь его ищет, ходит строевым шагом и поет песни? А где они его ищут сейчас, интересно — во дворе, на позиции, за пределами дивизиона?