Дивная золотистая улика

– Это пятница, - пожала плечами Елизавета Максимовна.
– А по пятницам у нас только утренние уроки. От вечерних я давно отказалась - их посещали крайне нерегулярно. Уик-энд, сами понимаете.

Звук, который я издала, был не слишком членораздельным. Но Елизавета Максимовна, кажется, догадалась, что я огорчена.

– А знаете, я, кажется, догадываюсь, кто ваша клиентка, - она бросила на меня короткий острый взгляд.
– Котельникова. Другой такой бестолковки в нынешнем наборе нет. Она несколько раз и дни путала, и без костюма приходила... Даже странно - финансовый работник и такая безалаберность. Но в какую же историю она умудрилась попасть, что ей алиби потребовалось и помощь частных сыщиков?

Я деликатно кашлянула:

– Вы ведь не ждете от меня ответа? Спасибо вам большое, Елизавета Максимовна.

– Не за что, - ответила она.

Мне показалось или в ее голосе прозвучала насмешка? Да, похоже, в этой школе частных сыщиков не очень-то любят. Точнее, очень не любят. Может, был негативный опыт общения? Людмила что-то говорила про прошлогоднюю проверку, истрепавшую все нервы. Хотя, вряд ли в ней участвовали наши коллеги, скорее, их налоговая трясла.

Мне захотелось хоть немного исправить положение и, вместо того, чтобы распрощаться и уйти, я задала еще один, совершенно не интересующий меня вопрос:

– А сколько стоит обучение в вашей школе?

– Захотелось научиться танцевать фламенко?
– госпожа Санчес окинула меня странным взглядом - не то, что бы откровенно неприязненным, но и восторга эта идея у нее явно не вызвала.

– Наверное, да. Знаете, вся ваша обстановка, - я прогнула спину, откинув голову назад, и развела руки - точь в точь, как черная фигурка на золотой стене (ну, или почти точь в точь), - она очень способствует... действительно сразу хочется танцевать.

– А зачем вам?
– холодно поинтересовалась Елизавета Максимовна.

– Как это, зачем, - растерялась я. Зачем люди учатся танцевать?
– Чтобы танцевать.

– Просто чтобы танцевать?
– не скрывая презрения, повторила она.

– Ну да... а зачем еще?

– Милочка моя, здесь ведь не танцевальный кружок. Я не вальс-бостон учу танцевать и не ламбаду. За этим, пожалуйста, в дом культуры или куда-нибудь еще. А у меня школа фламенко! Это не хоровод детсадовский, два прихлопа три притопа! Вы хоть понимаете, что это такое, фламенко?

– Ну-у... так ведь танец тоже... испанский.

Не так часто я теряюсь перед напором собеседника, школа в этом смысле дает хорошую закалку, но иногда, как видите, случается.

– Танец, - фыркнула Елизавета Максимовна.
– Испанский! Милое дитя, фламенко это не просто танец, это жизнь! Это страсть! Это боль женщины, крик ее души! Это танец женщины, которая ненавидит мужчину!
– ее руки взметнулись вверх, и каблук с громким стуком впечатался в пол.
– Он обещал ее беречь, обещал защищать, обещал быть с ней в горе и в радости, обещал, обещал, обещал!
– Черные рукава порхали над откинутой назад гладко причесанной головой, тяжелая шелковая юбка колыхалась мягкими волнами, а каблуки стучали все быстрее.
– Он надругался, он растоптал ее душу, а теперь она топчет его. Топчет мужчину, предавшего и бросившего ее, выплескивая свою боль, свое горе, свои слезы...

Елизавета Максимовна резко остановилась и, тяжело дыша, уставилась на меня:

– Вы поняли?

– Н-не знаю. Это немного... жутко. Там, в зале, все выглядело проще.

– В зале, - поморщилась она.
– Они еще только учатся. Они всю жизнь снимали напряжение банальными сварами, в лучшем случае тарелки били. Они пока не умеют прогонять боль танцем. Но научатся, потому что им это необходимо. А вы... вам это зачем? Разве у вас горе? Есть, кого топтать?

– Нет, - честно призналась я. И нелепо добавила: - У меня с мужчинами нормальные отношения. Хорошие.

– Боже, - Елизавета передернула плечами.
– Если у вас с мужчинами нормальные и, как вы говорите, хорошие отношения, значит, их вовсе нет!

– Чего нет?
– эта женщина наверняка вампир какой-нибудь, специальной породы, из тех, что на мозги действует! В жизни я не чувствовала себя такой тупой.

– Ничего нет! Ни мужчин, ни отношений! Милочка, да вы посмотрите на себя в зеркало - ну куда вам танцевать фламенко? Вы же натуральная квашня! Ни страсти, ни пыла... ну скажите, скажите откровенно, вы когда-нибудь мужчину ненавидели? До прокушенных губ, до красных кругов в глазах? Хоть раз в жизни вам хотелось впиться ногтями ему в физиономию, рвать его горло зубами, хотелось?

Я немного попятилась. Конечно, бывали случаи, когда мне очень хотелось огреть Гошку, например, чем-нибудь тяжелым по башке, но до такого - я имею в виду ногти и зубы - до такого никогда не доходило.

– Хотелось?!
– она шагнула ко мне, и я машинально выставила вперед локоть, прикрывая ладонью горло.

Елизавета Максимовна на несколько секунд замерла передо мной, потом резко отвернулась и отошла в сторону.

– Куда вам танцевать фламенко, - повторила она, не глядя на меня.
– Идите уж.

– До свидания, - я попятилась к двери.

Она не ответила. А может, и ответила, да я не услышала. Сбежала.

Большую часть дороги в офис я прошла пешком. Мне просто необходимо было проветриться. Да, ничего не скажешь, своеобразное заведение. В школе, конечно, тоже работают люди не без странностей, но здесь - впору санитаров вызывать.

Сцена в кабинете Елизаветы Максимовны произвела на меня такое впечатление, что только минут через двадцать я сообразила: "газельки", проносящиеся мимо одна за другой, двигаются в том же направлении, что и я. А то, что шеф приказал вернуться к трем часам, вылетело из головы окончательно и бесповоротно.

Приемная была пуста. Впрочем, услышав стук двери, Нина выглянула из кабинета Баринова и махнула рукой. Я помахала ей в ответ и спряталась в нашей с Гошкой комнате. Гошки тоже не было. Что ж, это очень хорошо. Ни свидетели, ни зрители, мне сейчас не нужны. Значит, я не могу танцевать фламенко? Куда мне? А вот сейчас посмотрим, куда!

Я вышла на середину нашей просторной комнаты, прикрыла глаза и представила, что на мне не практичные джинсы, а пышная шелковая юбка. Красная. Да-да, именно так - ярко-красная шелковая юбка. А талия моя перетянута широким черным поясом... нет, не поясом, а шарфом, тоже шелковым, с кистями. Я уже чувствовала себя наполовину испанкой.