Дневник его любовницы, или Дети лета

– Никогда, – пообещал я твердо.

– Теперь о главном.

Я внутренне подобрался. Знаю, что он сейчас спросит, но не знаю, что ему ответить.

– Когда ты закончишь свой роман?

Вот оно. Этого вопроса я и опасался. Мой роман застрял на двести восьмидесятой странице, и вытащить его оттуда не суждено.

Что ж, это в какой-то степени роднит меня с Диккенсом. (1)Приятное родство, черт возьми.

– Антон! – позвал издатель. Я вздрогнул и пришел в себя.

– Марк, я не знаю когда.

– Ничего себе, – возмутился издатель. – Как это понимать?

– Я завис, – объяснил я как мог.

– Что значит «завис»?

– Ну, не идет книга дальше. При всем моем желании не идет.

– На какой странице ты завис? – спросил издатель.

– На двухсот восьмидесятой.

Издатель облегченно вздохнул.

– Ну, это пустяки. Еще сорок-пятьдесят страниц максимум…

– Не идут они у меня, – повторил я. – Эти сорок-пятьдесят страниц.

– Могу подсобить, – предложил издатель. – Присылай то, что смог наваять, я посажу за компьютер своего редактора… Парень способный, твои книжки наизусть знает, сможет дописать в нужном литературном ключе и нужным литературным языком. Ты только набросай вкратце развязку.

Я снова вытер левой рукой испарину на лбу.

– Марк, ты же знаешь, я против таких подтасовок.

– А что прикажешь делать, если ты «завис»? – язвительно осведомился издатель. – У меня, между прочим, не богадельня! У меня, между прочим, плановое производство! У меня договор с типографией, и книжка твоя там значится! И предоплата, между прочим, произведена! Ты что, с неба упал?

Я почувствовал стыд за свою беспомощность. Действительно, почему мои проблемы должны выбивать из привычного ритма жизнь других людей?

– Марк, я постараюсь, – сказал я тихо.

– Не слышу! – громыхнул издатель, как олимпийский небожитель.

– Я постараюсь! – ответил я громко, собрав в кулак все свои силы. – Сяду и допишу!

– Вот так! – поддержал издатель с энтузиазмом. – Это уже деловой разговор! А то раскис, расклеился, у него горлышко болит, он не в силах конец дописать! Что б я этого больше не слышал!

– Хорошо, – ответил я послушно.

– Допишешь роман – и гуляй до августа. В конце сентября у нас по графику новая книга. До нового года должна уже выйти. Ты все помнишь?

Я не помнил ничего, но информацию воспринял.

– Я все понял, – ответил я, изменив формулировку.

– Вот и славно. Ладно, не буду тебя отвлекать. Сброшу на твой сайт рецензию, только на резкость не обижайся.

– Не обижусь, – ответил я. И позвал:

– Марк!

– Ау, – откликнулся он.

– Какое сегодня число?

Минуту длилось изумленное молчание. Потом издатель выпал из комы и негромко сказал:

– Ничего себе…

– Я на даче, – поторопился я с объяснениями. – Закопаться в глуши, общаться не с кем, вот и потерялся во времени…

– А ты телевизор иногда включай, – посоветовал Марк. – Тогда не потеряешься.

Я разозлился:

– Так ты ответишь, какое сегодня число, или мне телевизор включить?

– Двадцать девятое июня, – ответил издатель и разъединил связь.

Я вернул трубку обратно на тумбочку.

Двадцать девятое июня!

Интересно, это много или мало? Сколько времени я уже без пищи? Неделю? Десять дней? Больше?

Не помню.

Тем не мене, звонок издателя оказал на меня самое благодатное влияние. Голова немного прояснилась, я вылез из кровати и направился к кабинету.

Идти было тяжело. Меня водило из стороны в сторону, как пьяного, ноги ослабели до такой степени, что несколько раз подламывались, и я больно бился коленной чашечкой о твердый паркет.

Все же до кабинета я кое-как дополз.

Уселся за стол, краем глаза зацепившись за кожаную тетрадь, лежавшую на прежнем месте. Торопливо отвел взгляд и включил машину.

«Пентюх» начал грузиться с привычным скрежетом, которое я почему-то воспринял, как радостное. Застоялся мой старый конек-горбунок.

Я ждал конца загрузки и с тоской ощущал пустоту в голове.

Нет, ничего у меня не получится. Сегодняшний день не добавит к имеющимся двумстам восьмидесяти страницам ни одного печатного символа.

«Пентюх» заморгал единственным взглядом монитора и озабоченно спросил:

– Кто это?

– Это я, твой хозяин, – ответил я. – Не узнал?

Монитор слегка затуманился. «Пентюх» пытался сообразить, как вести себя с незнакомым человеком, называющим себя его хозяином.

– Почему же ты ничего не пишешь? – задал он каверзный вопрос.

– Не пишется! – ответил я горько. – Совсем не пишется!

– А хозяин писал! – торжествующе припечатал мой старенький компьютер. – По пятнадцать станиц в день писал, вот! И не прикидывайся, что ты – это он. Я хозяина сразу узнаю. По почерку.

Я понурился. Если уж меня не узнает мой старый добрый «Пентюх», значит, дело почти безнадежное.

Я выдвинул правый ящик стола, поворошил стопку фотографий, которые передала мне странная женщина по имени Наталья Ивановна. Обнаружил под ним то, что искал. Олину пудреницу, забытую женой в прошлый приезд. Вытащил из ящика почти плоскую квадратную коробочку, открыл ее и поднес к лицу. Увидел страшного небритого человека с осунувшимся потемневшим лицом и воспаленными кровавыми глазами. Уронил пудреницу, обхватил руками голову.

До чего неэстетичная вещь – сумасшествие!

Посидев в такой позе некоторое время, я немного опомнился.

Ну, естественно. Не бреюсь, бог знает сколько. Неделю, или две, точнее не помню. Не ем примерно столько же. Покажите мне человека, который при таких стартовых условиях будет выглядеть как Клод Ван-Дамм!

– Я болен, – объяснил я «пентюху». – Не ем ничего. Поэтому и выгляжу как беспризорный.

– У хозяина был хороший аппетит, – одобрил меня «пентюх».

– Был, – подтвердил я.

– И писал хозяин по пятнадцать страниц в день.

– Ну, не всегда, – скромно отмахнулся я.

– А ты даже одной страницы написать не в состоянии, – закончил «Пентюх» и отгородился от меня темным экраном.

Я откинулся на спинку стула и попытался собрать мысли. В этот момент телефон, который я притащил с собой из спальни, внезапно ожил и запищал. Я взял трубку, взглянул на определитель. Сашка. Может, уклониться от разговора? Ничего хорошего я девочке сообщить не смогу! Но потребность пообщаться с нормальным человеком оказалась сильнее страха. Я врубил телефон и поднес его к уху.