Дневник его любовницы, или Дети лета

Присела на край постели, положила руку на мою голову и поворошила волосы.

– Ну и что? – сказала она. – Ты меня такую любишь…

Она стиснула пальцы и сильно дернула меня за волосы. Я невольно вскрикнул. Она засмеялась и разжала пальцы.

Именно в этот момент я понял, что убью ее.

Наверное, она это тоже поняла.

Во всяком случае, повторить попытку причинить мне боль она не посмела. Оделась и ушла, не попрощавшись.

Я не стал ее удерживать.

Но с утра мои мучения начались снова.

Промучившись несколько пустых дней и ночей, я не выдержал и позорно капитулировал. Приехал в город, уселся за столиком летнего кафе на набережной. С этого места я отлично видел всех гуляющих и все проезжающие экипажи.

Ждать пришлось долго, почти до темноты.

Они появились вечером, когда на набережной загорелись первые фонари. Генеральша, как обычно, была погружена в свои мысли и не смотрела по сторонам. Загурский меня не заметил. Сандра, разумеется, увидела меня сразу, но не подала виду. Она слушала, что говорит ей жених, и изредка улыбалась.

Я смотрел на нее и не понимал, чего во мне больше: любви или ненависти. Два этих чувства так перемешались в моей душе, что стали неразделимы.

Сандра чуть наклонила голову к лицу Загурского, словно не расслышала его слов. Я вспомнил запах ее волос, и у меня сразу потемнело в глазах.

Загурский повторил сказанную фразу. Его губы почти касались ее щеки.

Мои руки невольно сжались в кулаки.

Я понимал, что Сандра делает это нарочно, что она сознательно мучает меня, но не мог ничего с собой поделать. Я ревновал ее. Да смерти ревновал.

…Эта пытка повторяется уже неделю.

Каждый день я даю себе слово не ездить в город, но не могу удержаться. Потребность причинять себе боль становится для меня привычной.

Сегодня спросил у кухарки, подавшей мне обед:

– Какое нынче число?

Она посмотрела на меня удивленным и жалостливым взглядом. Я уже говорил, что она считает меня жертвой дурного глаза.

– Десятое августа, – ответила она.

Я без стука положил ложку на скатерть.

Десятое августа!

Еще несколько дней, и я больше никогда не смогу ее увидеть!

Я написал записку, в которой просил Сандру прийти проститься со мной. Запечатал ее в конверт и отправил в город.

Зашел в модный магазин, отозвал в сторону молоденькую модистку, которая передала мне первую записку Сандры.

– Послушай, голубушка, – сказал я. – Помнишь ли ты барышню, которая передавала для меня письмо?

– Как ни помнить, – ответила та. – Прекрасная барышня! Она у нас шляпки заказывает. Мадам их из Парижа выписывает.

– Так вот, – продолжал я, нетерпеливо прослушав ее пространный ответ. – Мне нужно, чтобы ты незаметно отдала ей вот это.

И я показал ей конверт.

– Сможешь?

– Трудновато будет, – ответила практичная особа.

Я приложил к конверту десятирублевый банкнот.

– А так?

Модистка пожала плечами.

Я открыл бумажник и, как в первый раз, выгреб из него всю наличность. Протянул деньги своей собеседнице, она быстро оглянулась и проворно выхватила их из моей руки.

– Трудно, но я постараюсь, – пообещала она.

– Сегодня же! – приказал я.

– Это как выйдет, – ответила модистка. – Барышня у нас должна шляпу выбрать. Как приедет, так и передам.

Я кивнул и вышел на улицу.

Скоро Елагина с дочерью уедет в Петербург. И там я уже никогда не смогу увидеться с Сандрой с глазу на глаз.

Конечно, она тянула время до последнего. Она пришла ко мне ночью, накануне отъезда из города.

– Ну, прощай, – сказала она мне вместо приветствия.

Я смотрел на Сандру и чувствовал только опустошение, царившее внутри.

Я разучился радоваться, я перестал надеяться. Я весь был как выжженная степь.

– Не знаю, как мне жить без тебя, – сказал я.

Она не ответила. Неторопливо глянула в окно и переступила с ноги на ногу.

– Присядь, – попросил я.

– Не могу, – ответила она отрывисто. – Я должна идти.

– Почему? – удивился я. – До утра еще далеко!

Она не ответила, но снова сделала нетерпеливый жест. Ясно. Я ей надоел.

– Присядь ненадолго, – снова попросил я.

Она вздохнула. Подошла к столу, стоявшему у стены, и опустилась на него. Я смотрел на Сандру, не отрываясь, а ее взгляд беспокойно скользил по стенам и потолку комнаты, словно она видела их впервые.

– Ты рада, что уезжаешь? – спросил я.

– Да, – ответила она беспечно. – Здесь ужасно скучно.

– Что же ты будешь делать в Петербурге? – спросил я.

– О-о-о!

Она заметно оживилась.

– У меня много дел. Нужно заказать приданое, сшить платье… Владимир Михалыч просил маменьку не копейничать, заказать все самое лучшее…

Она неожиданно рассмеялась и закинула руки за шею.

– Какое же это счастье – не считать деньги! – сказала она мечтательно и потянулась.

Я молча смотрел на нее. Я не мог ничего сказать.

– Почему ты молчишь? – спросила Сандра. Она опустила руки и сердито посмотрела на меня. – Ты не рад за меня?

Я сделал над собой усилие и ответил:

– Рад.

– Тогда почему у тебя такое несчастное лицо? – продолжала Сандра. Она сердилась все больше.

– Наверное потому, что мне больно с тобой расставаться, – ответил я.

Сандра на секунду смутилась, но тут же взяла себя в руки.

– Как ты любишь быть несчастным, – сказала она насмешливо. – Мы будем видеться у знакомых…

– Да. Как посторонние люди.

Она вздохнула и поднялась со стула.

– Прощай, – сказала Сандра холодно.

– Подожди.

Я подошел к ней и взял ее за руку. Я понимал, что уговаривать ее уехать со мной бесполезно.

– Вспоминай обо мне хотя бы иногда, – попросил я.

Она вырвала руку.

– Не говори так, как будто ты решил застрелиться, – ответила Сандра.