Дневники потерянной души
Шрифт:
Мы немного поглядели друг на друга.
– Отойди, - сказал вдруг он.
– Что, господин?
– Отойди, я спрыгну.
Я отодвинулся к кустам, и он, перевернувшись в воздухе, спружинил на ноги. Снова поворачиваясь ко мне, он объявил:
– Я ухожу.
– Куда? – спросил я встревоженно.
– В Зарак, наверное, вернусь. Но это неважно. Ты передай Ильба, что он может подыскать другого наследника.
– Но... но он же вас не выгнал! – воскликнул я.
– Знаю. Я сам уйду. Он уже жалеет, что вообще меня взял, но боится что-то предпринять. Поэтому я за него это сделаю.
Он
– Нет! Не уходите, - побежал я за ним. – Вы же даже вещей никаких не взяли!
– Не волнуйся, я о себе позабочусь, - невозмутимо ответил он на ходу.
– Не уходите! – Неожиданно для самого себя я заплакал и крепко уцепился за него, утыкаясь лицом ему в грудь, так как только до груди я тогда ему доставал.
Наконец он обнял меня как-то растерянно, и погладил по голове, успокаивая:
– Ладно, не уйду я. Не уйду. Не плачь.
К моей огромной радости, тем вечером Ильба все же принял его обратно в дом. Покаявшись перед приемным отцом, Маура изо всех сил старался впредь ему не перечить. А тот, в свою очередь, никогда больше не поднял на него руки.
* * *
В конце лета выдалась прохладная ночь, и мы сидели неподалеку от речки на густой траве, незаметно улизнув из имения, когда господин Ильба лег спать. Я бы никогда не осмелился совершить нечто подобное до того, как познакомился с Маура.
Теперь он расположился рядом, лежа на спине и устремив взгляд на небо.
– Так, значит, с плаванием еще нужно будет постараться, – подытожил он. После многократных попыток добиться того, чтобы я поплыл, как рыбка, руки Маура были сплошь покрыты царапинами от моих ногтей, а я никак не мог избавиться от солоноватого привкуса водорослей во рту. И все эти страдания – с нулевым результатом.
– Счет и буквы... – продолжал он уже сидя, скрестив ноги и упершись в колени локтями, а подбородок опустив на переплетенные пальцы. – Ты ведь не собираешься стать торговцем, правда? Так что немного только подтянуть. Что еще... А ты на лошади ездить умеешь?
Я покачал головой, тяжело вздохнув от вновь охватившего меня чувства собственной никчемности.
– Вот этим и займемся, - удовлетворенно кивнул он. – Впрочем... Я, наверное, неправильно поступаю. Может, это мне надо учиться у тебя.
Не поверив услышанному, я вытаращил на него глаза.
– Да-да, – подтвердил он с улыбкой. – Вот ты что больше всего любишь делать?
– Я люблю... смотреть, – ответил я, немного поколебавшись от стеснения.
– Смотреть? В смысле, наблюдать? – уточнил Маура, не удивившись.
– Ну, смотреть. Я люблю смотреть на красивые вещи и красивых... – запнувшись, я вовремя замолчал.
– Понятно, – не стал он допытываться о подробностях. – Я тоже люблю смотреть. На звезды, например. Или на воду. Но на звезды больше. А что ты при этом думаешь?
– Ничего.
– Совсем ничего? Этого я еще не пробовал. – Маура снова прилег на траву, закрывая глаза. – Ни о чем не думать... Я вот сразу начинаю размышлять о том, как было бы, если бы можно было достать до звезд, или как мне научиться подольше удерживаться под водой, чтобы выиграть любой спор. А если расслабиться
и просто глядеть на что-то... – Он затих, а потом стал насвистывать какую-то мелодию.– Что это? – спросил я.
– Песенка про гусеницу. Ее часто мальчишки пели в Зараке. А потом отправлялись ловить этих гусениц, с целью посмотреть, что у них внутри.
Увидев, как я ужаснулся, он уже сам захохотал.
– А ты что, никогда не мучил гусениц?
– Нет, господин, – пожал я плечами.
– И не крал урожай прямо с деревьев?..
Я опять покачал головой.
– ...Не ловил ужей руками, не охотился на белок, не швырял камнями в полевых воробьев?
– Нет.
– Интересный образ жизни, – он задумчиво приподнял брови и долго еще молчал.
– Никак у меня не получается выкинуть все мысли из головы, – наконец произнес он огорченно. – Иногда я жалею, что вообще способен думать.
– Почему? – искренне удивился я.
– Ну... Мысли – это как металлическая клетка, – попытался объяснить он. – Вот ты, например, свободен?
– Нет, – сразу сказал я. – Я принадлежу господину Ильба.
– Да хватит уже! – махнул он рукой. – Это все не важно. Ты внутренне, в сердце своем, свободен? Ведь твои чувства, твои желания никому не принадлежат?
– Наверное, нет, – ответил я с сомнением.
– Значит, свободен. А мысли сковывают. Человек становится как бы пленником самого себя, когда начинает думать, кто он вообще такой, и почему все так, как оно есть. Тогда он не может обрести настоящий покой. Или свободу. Как ты считаешь?
Я еще не успел переварить предыдущие вопросы, но мой собеседник, похоже, проникся истинным интересом к моей персоне, желая выяснить как можно больше. С этой точки зрения он немногим отличался от тех мальчишек, которые препарировали гусениц со здоровым детским любопытством.
– Не знаю, – пролепетал я.
– Ну и ладно, – рассмеялся он. – Не буду тебе голову морочить. – Сорвав травинку и покусывая ее, он посмотрел вдаль.
– Ильба пытается из меня нормального человека сделать, но у него, как видно, плохо получается, - сказал он, посерьезнев. – И в этом только моя вина.
– А почему он вас выбрал? – решился я задать давно занимавший меня вопрос.
– Да ума не приложу, на кой я ему сдался, - пожал он плечами. – Мог бы и другого беспризорника найти, и более послушного.
Снова дав волю своему любопытству, я уже не мог остановиться, хоть и не имел никакого права спрашивать о личных делах кого-либо из хозяйского сословия.
– Так у вас что, вообще не было дома? Как же вы жили?
– Так и жил, - хмыкнул он. – Очень даже неплохо, посвободнее, чем сейчас.
– А зимой?! – округлил я глаза.
– В кустарнике прятался, из жердей шалаш делал, ягоды и желуди заранее припасал. Вон, все звери на природе отлично зимуют, и ничего. Ты лучше еще про свою семью расскажи, - снова сменил он тему. – Значит, братьев у тебя трое – Зоар, Альмар и Кетан, сестры две – Гатан и Сида, и ты самый младший в семье, правильно?
– Ух ты... – протянул я в восхищении, не веря, что все это можно было сходу запомнить после нашей последней откровенной беседы еще в новолуние. – Какая же у вас память, господин!