Дни и ночи Невервинтера. Книга 2

— А если Касавир… — слова застряли у нее в горле.

— Никаких ЕСЛИ не будет!

Глава 23 Битва за Серебряный Меч

— Твой красавчик шлемом укладку боится испортить? — Процедил Ниваль, следя глазами за Касавиром.

Паладин неторопливо шел к середине арены, сжимая сверкающий щит и молот. Матово светился на солнце благородный металл доспеха Морадина, ставшего предметом зависти многих, понимающих в этом толк, — и Ниваль не был исключением. Немного отросшие блестящие от воды черные волосы были зачесаны назад и тщательно приглажены. Старомодно, но ему идет. Он был спокоен, собран и настроен на нелегкий бой.

— Я тоже за него волнуюсь. Если бы ты знал, как, — ответила Эйлин, сжимая руки и не отрывая взгляда от арены.

— Я волнуюсь не за него, — отчеканил Ниваль.

— Тогда вообще лучше молчи.

Ниваль взглянул на нее, приподняв бровь. Вот что значит, женщина. Она, кажется, забыла, какова, собственно, ставка в этом поединке. Могла бы тогда сразу отпустить Ральфа с мечом на все четыре стороны и тащить своего рыцаря в ближайший шатер.

Все взгляды устремись на арену. Эйлин и Ниваль стояли ближе всех, на одной из скал, возвышавшихся над большой утоптанной впадиной в четверти мили от Башни. Друзья присоединились к группе кентавров, стоявших полукругом чуть выше. Остальные были заняты ранеными и охраной лагеря, расположенного поблизости, между Башней и ареной. Даже после разгрома Армии Холода не следовало расслабляться. Среди убитых не было найдено ни одного наемника, а по информации разведки, они тут были. На огромной территории могли еще оставаться необнаруженные орочьи патрули. Они вполне могли объединиться и напасть.

Приближаясь к поднявшему оружие и ощерившемуся Ральфу, Касавир почувствовал присутствие какого-то темного поля. Это была магия, но вмешательство было таким слабым, что нельзя было с уверенностью сказать, что это действительно активная магия, а не излучение зачарованного доспеха или амулета. Противники не стали долго выжидать и гипнотизировать друг друга. Они сошлись быстро, но сразу стало ясно, что бой этот не будет коротким. Снег летел из-под ног, и ветер, просачиваясь меж заснеженных скал и срывая с них пушистый покров, проносился над ареной, подхватывал серебристую пыль, кружил вокруг них и уносил неведомо куда. В окружавшей их благоговейной морозной тишине раздавались лишь натужные крики, ругань Ральфа, серебряный звон щита и лязг стали о сталь. В этой схватке сошлись равные по силе воины — черноволосый и ясноглазый паладин Тира против седого северянина с тролльей маской вместо лица. Благословленный Молот Правосудия против секиры варвара.

Вскоре Ральф начал злиться и выходить из себя. Он почувствовал, что победа будет не такой легкой, как он предполагал. Паладин не желал сдаваться, яростно парируя его удары, половина которых должна была стать смертельной. Ну что стоит один раз попасть по голове, незащищенной даже легким подшлемником. Но нет, паладин был чертовски ловок, просчитывал все его ходы, постоянно перехватывая инициативу и не давая ему вздохнуть, и наносил удар за ударом — только успевай ставить блоки и уклоняться, держа его на безопасном расстоянии. Он отлично владел щитом, который в его руке был орудием не только защиты, но и нападения. Один раз ему удалось оглушить Ральфа, вызвав в нем еще большее раздражение. Паладин впал в то состояние, которое у варваров называется «берсерк», а у паладинов «боевой яростью». В таком состоянии воином управляют чувства и инстинкты, реакция становится поистине звериной, и даже боль ранений не способна заставить хоть на секунду ослабить напор. Ральф понял, что, если он хочет выйти с арены живым, ему следует поторопиться.

Изловчившись, он отбросил паладина назад и, воспользовавшись моментом, быстро и незаметно начертил в воздухе руну. Яркая вспышка полоснула по глазам Касавира и обожгла их болью. Дыхание на мгновение сбилось, и рвущийся вскрик отозвался в собственных ушах каким-то булькающим хрипом. Мир вокруг стал багровым, а потом резко потух в сгустившейся тьме. В какой-то момент и все звуки, лишившись образов, слились в один нечленораздельный гул. Но инстинкт воина быстро заставил его сконцентрироваться и предельно обострить чувства. Движение воздуха, свист секиры справа — прямой удар сверху, метит в голову — уклонился, наугад отразил щитом, попал вскользь. Послышался звон стали о подвернувшийся камень — Ральф не ожидал такого маневра и по инерции пропахал оружием землю. Выдал себя злобным ревом, но потом спохватился, затаился, зашел сзади.

— Ниваль, смотри, с ним что-то не то, — прошептала Эйлин, когда звуки битвы стихли.

Она разглядела среди вздымающихся снежных вихрей, как Ральф, сжав обеими руками топорище секиры, ходит вокруг Касавира, а тот, выставив щит и держа наготове оружие, следит за ним, поворачивая голову в его сторону и осторожно переступая ногами, словно идет по каменистому дну мутной речки.

— Что-то случилось.

— Ранен?

— Не похоже. Оглушен, кажется. Не могу разглядеть.

Вдруг ветер донес до них со стороны лагеря какой-то недобрый шум. Послышались отдаленные крики:

— Варвары!

— Орки!

— Защищайте раненых!

Эйлин и Ниваль вскочили. Кентавры и друзья Эйлин уже сорвались с места и неслись на помощь оставшимся в лагере.

— Это может быть неслучайно. Нам нельзя оставлять Касавира! — Бросила Эйлин.

Ниваль быстро кивнул, вынимая из перевязи меч.

— Чуяло мое сердце подставу!

Эйлин хотела бежать с ним, но он взревел:

— Охренела! Он тебя пятерней прихлопнет! Лучше песней помоги!

— Но…

— Молчать!

Паладин прислушивался, сжимая молот и следя за противником, различая его тяжелое, свистящее из-за переломанного носа дыхание. Кровь из рубленой раны на плече стекала теплой струйкой под пластинами доспеха и капала на снег. Теперь он понял, что за поле вмешивалось в его ауру. Как он, когда-то воевавший на Севере, мог не догадаться! Рунная магия. Очень древняя и брутальная, развивавшаяся параллельно школам более интеллектуального и изысканного юга. Жестокая, ломающая все каноны управления стихиями, часто скрытая даже от опытных волшебников. Значит, слепота — надолго, если не насовсем. Навыками слепого боя он владеет хорошо, но долго ли продержится? Насколько хватит его, вынужденного вслушиваться, ловить каждое движение воздуха, тепло чужого присутствия, и обороняться, уклоняться, парировать вслепую? Нет, он не может всех подвести. Никто не видел, что случилось. Значит, придется справляться самому. Разве только… слепой Тир, что способен сквозь кровавую повязку видеть больше, чем любой смертный, небожитель или исчадие ада.

«Благородный Тир… Во имя Правосудия… Даруй прозрение». И столько горячей уверенности было вложено в эту короткую, отрывистую мысленную молитву, столько ярости в невидящих глазах паладина узрел Покалеченный Бог, что не смог оставить своего верного воина. Он знал, сколь опасно то, о чем просил паладин. Огонь божественного ясновидения, полыхающий в глазах слепого бога, просто выжжет ему глаза, если он окажется не готов к тому, чтобы видеть, если есть хоть капля сомнения в его сердце, или если бой его незаконен и несправедлив. Потому и даруется эта способность лишь его самым преданным, честным, мудрым и убеленным сединами последователям. Видеть невидимое — тяжелая ноша для смертного. Но бог поверил паладину. Седой Тир снял с глаз повязку, и белое всепроникающее пламя озарило его покои.

— Смотри.

Молот и щит с лязгом выпали из рук вздрогнувшего паладина, но он не стал их поднимать, замерев вполоборота к Ральфу и опустив голову. Ральф приготовился нанести удар, но не спешил. Теперь, когда паладин был слеп, ему не хотелось, чтобы все закончилось слишком быстро и легко. Он возненавидел его — за честность и благородство, что светились в его глазах. За то, что такие, как он, никогда не изменяют себе. Можно просто раскроить псу Тира череп, забрать меч, снять с мертвого доспех и уйти. Но лучше — заставить щенка страдать, сделать его последние минуты наполненными ужасом. Пусть он испытает ту же боль, что испытал Ральф, когда Грангор возвратил его к жизни, вытащив полумертвого из под трупа зверя. Он отбросил секиру и поднял руку в тяжелой железной перчатке с длинными шипами, способными вспороть доспех. «Сначала ты лишишься своих бесполезных глаз, потом лицо твое превратится в кашу. Переломаю ребра, раскрошу пальцы, перебью позвоночник. Ты ведь не запросишь пощады, я знаю, ты не изменишь себе». Предвкушая садистское наслаждение, Ральф замахнулся, чтобы полоснуть перчаткой по лицу Касавира. Но тот неожиданно, не поворачивая головы, подставил предплечье под руку, когда та была в паре дюймов от цели. Взревев, паладин с разворота ударил налокотником в грудь и подбородок. Охнув и чуть не согнувшись, Ральф сплюнул выбитый зуб.

— Ах, ты уб… — увидев перед собой лицо паладина, Ральф осекся и сдавленно выдохнул: — лю-док.

Уже выбежавший на арену Ниваль, увидев, что происходит, ошарашено застыл на месте. Раскалено-белые глаза паладина горели, как расплавленная сталь. Так, что горячая зыбь дрожала у его лица. Ральф отпрянул и провел рукой перед лицом паладина. Тот, не мигая, смотрел сквозь него, и, казалось, кровь закипает от этого взгляда. Ральф совершил роковую ошибку, ослепив его. Паладин лишился смертного зрения, но получил божественное. Теперь он мог не только видеть и предугадывать движения противника. Он мог читать в его сердце. И, увидев на месте сердца сжавшуюся в комок черную пустоту, будучи смертным, готов был отвернуться с презрением и отвращением. Но, глядя глазами бога — понял, почему его покровитель так сурово, молчаливо и печально взирает на мир смертных.