Дни мародёров

Выглядят они очень молодо и Ремусу кажется, что на самом деле это они его родители, а отец — только его старший брат. У него и у дяди почему-то руки и лица исцарапаны, словно их драла гигантская кошка. А ещё незнакомка с портрета над кроватью смотрит на него ласковыми карими глазами и улыбается. Ремус знает, что это — его мама, он видел её во сне этой ночью.

Сначала ему было очень плохо и очень больно. Потом он потерял сознание и ему приснилось, что он бежит по снежному лесу, а впереди идет невысокая фигура в длинной черной мантии. Он бежит за ней, потому что это невероятно важно, как-будто вся его жизнь сводится к этому бегу. Но внезапно, после бесконечно долгой погони незнакомка останавливается сама, оборачивается, снимает капюшон и он понимает, что это мама.

Она протягивает ему руку и говорит, ласково улыбаясь и склоняя голову немножко набок:

— Ты человек, сынок, проснись.

Тогда Ремус и пришел в себя. Ему все ещё было очень плохо, но больше не было больно.

Он знал, что теперь выздоровеет и все будет хорошо.

Но отец все равно почему-то плачет и все время просит прощения.

За что?..

...1971 год...

— Письмо от Дамблдора, да?

— Да.

Ремус чувствует, как у него заходится сердце и крепче прижимается к щели в двери на кухню, где сидят отец и дядя. Ему видно только край стола, большую каменную печку и правую руку отца. Пальцы его нервно стучат по столу.

Почему-то всю жизнь он потом помнил именно этот жест.

Но тогда его волновало другое.

Дамблдор...

Директор школы Хогвартс.

«Ты никогда не поедешь учиться туда, волк! А я поеду! Уже еду. На следующей неделе в одиннадцать! Ну что, съел, съел? Ха-ха-ха-ха....»

Слышатся тяжелые шаги, скрип половиц, звук отодвигаемого стула. Дядя садится и заслоняет отца широкой спиной.

— Ну и что ему от тебя нужно?

— Речь шла не обо мне.

Чашка грохается об стол.

— Тысячу раз говорил тебе, Маркус! Увези его во Францию, или в Румынию, подальше отсюда! — стул скрипит, дядя наклоняется вперед и говорит непривычно тихим и доверительным голосом. — Мальчику будет лучше среди своих, среди таких же, как...

— Кто? Он человек, человек и ещё раз человек! — голос отца возвышается, но он явно боится, что Ремус его услышит и старается держать себя в руках. Слова его звучат так, словно он их кожаным ремнем затягивает. — Он такой же как все и мне, вам должно быть плевать, что там болтают в деревне! Его место среди таких как он, всё верно. Потому я отвечу согласием и он поедет учиться! Я не желаю, чтобы он просидел в этом чертовом лесу всю свою жизнь, как я! Рея мечтала...

— Рея мечтала?! — в голосе дяди слышится угроза. — Моя сестра мечтала не о том, чтобы над её сыном насмехались и издевались до конца его дней! Слыхал про девочку из Отдела контроля за магическими существами? Её сына, так же как и Ремуса, покусал Сивый! Маглы сожгли мальчика заживо, когда кто-то увидел, как он ест сырое мясо! А девчонку камнями закидали, как в четырнадцатом веке, решили, что она с волками жила. Не о таком мечтала моя Рея! Не о таком! — дядя грохает кулаком по столу. — А в этой растреклятой школе ему никогда не дадут почувствовать себя таким как все, никогда не дадут забыть о том, кто он такой. Через год, может два страна утонет в чертовой «чистой крови» и здесь его либо сгноят, либо он попадет к Сивому в колонию и вот что ты с этим сделаешь! — дядя изображает двумя руками неприличный жест. — Услышит волчий зов и всё! Поминай как звали! — дядя вскакивает и нервно меряет шагами кухню. — А я, между прочим, говорил тебе не злить Сивого! — вдруг ни с того ни с сего кричит он и тычет в отца толстым загорелым пальцем. — Говорил не подбираться слишком близко к его колонии! Говорил?! Говорил я вам, не спешить со свадьбой, в семнадцать-то лет?! Но ты никогда меня не слушаешь! И сейчас не слушаешь! А я прав! Всегда прав!

— Хватит казнить меня, Аластор, я уже лишился жены, теперь каждый месяц могу потерять сына, чего ещё вы хотите, чтобы я руки на себя наложил?!

Дядя вдруг схватывает отца за грудки, так, что тот испуганно хватается за стол и приподнимает над полом.

— Ты мне эти шутки брось! Только попробуй, я тебя вот этими руками с того света достану и сам же на него отправлю! Меня могут в любой день эти сосунки в масках шальным заклятием порешить! Кто тогда о мальчике позаботится? Кто у него останется? Не будь тряпкой! — он отталкивает отца и тот врезается спиной в стол.

Повисает тягостная тишина. Отец тяжело дышит, глядя в пол, дядя наливает себе кружку пива.

— Я устал, Аластор, — наконец говорит отец. — Я ужасно устал. Чувствую себя стариком, а ведь мне нет и тридцати. Что с ним станет, когда я уйду? Лучшее, что я могу ему дать — нормальная, спокойная жизнь, и я хочу ему её дать, я обязан! И вы обязаны. Хотя бы ради...хотя бы ради неё.

Долгое время на кухне больше не произносится ни звука. Дядя так долго меряет шагами тесное пространство, что Ремусу становится страшно. Неужели он все-таки откажет?! И отец молчит.

Что же за мучение?

Наконец, дядя говорит:

— Ладно! Я сам поговорю с Дамблдором. Выясню, что у этого лиса на уме и на кой черт ему сдался наш Ремус. Потом всё расскажу. А пока ничего ему не говори! Пусть не радуется раньше времени.

...1977 год...

— ...не могу поверить, просто не могу поверить... — бормотало светло-серое, широкое пятно.

— Успокойтесь, Помона. Это ещё надо доказать, — спокойно молвило второе, пурпурное, узкое и длинное. Хотя может он и не видел их, эти говорящие пятна. Может они ему просто снились.

Ремусу тяжело было на них смотреть. Свет со всех сторон бил в глаза и заползал в голову через виски и глаза мучительной, тупой болью.

— Доказать? — по его испятнанному сознанию стремительно промелькнуло что-то темное.

Бабочка! Ремус ловил бабочек в детстве, пока его отец охотился на волков. Он захотел поймать и эту, но руки словно свинцом налились и бабочка растворилась в свете.

— Что именно вы собираетесь доказывать, Дамблдор?! Мальчишка ослушался моего приказа, вашего приказа и теперь, вот, взгляните — изуродованный труп тринадцатилетней девочки! Странно, что ей оставили руки и ноги, обычно их отрывают первыми.

Раздался вскрик.

— Прошу вас, мадам Помфри.

— Я не понимаю, что вам ещё нужно, чтобы вышвырнуть эту псину вон?!

Псина. Сириус — псина.

У него тоже была псина. Его псину звали Чарли и Чарли тоже задрали волки, как и его самого.

Зубы у волков длинные и желтые. Они несут боль и проклятье.

Теперь он и сам волк.

Он волк, а не человек.

Он волк...

Волк...

...он бежит по лесу, вдыхая и выдыхая острый, чистый морозный воздух, а впереди идет женщина в черном. Он знает её давно, он с ней хорошо знаком! Он бежит быстрее. Лес разрастается, становится всё шире и шире, поглощая пятна, бабочек, собак и волков. Остается только снег и белая пустота, из которой он сыплется...

...Белый — это сладко. Белая скользкая ткань струится сквозь его пальцы...струится по нежным плечам... её сладкое дыхание тоже белое...

...Белый — это больно. Он чувствует резкую боль в боку, останавливается и прикладывает к белой боли ладонь. Человеческую ладонь! Он больше не волк?! Что это значит? Ремус выдыхает, оборачивается и видит, как женщина в длинной чёрной мантии уходит, но уже с другим волком.

Ремус кричит ей вслед — совершенно беззвучно, но лес замирает, пораженный этим воплем.