Дни мародёров

— Ты уезжаешь... насовсем? — перебила она.

— Да.

— А как же я, Мирон? — в ужасе прошептала Роксана, вцепившись в свои коленки.

Вампир нимало удивился.

— Я и зову тебя с собой, разве нет?

— Зовешь? — Роксана усмехнулась. — С тобой и Олив? Я не поеду с вами, Вог, — она покачала головой и встала с насиженного места.

Грудь сдавило, казалось ещё чуть-чуть — и она заревет, как маленькая, бросится к Мирону и будет по-детски умолять его остаться.

— Это будет правильно, Рокс, — Мирон тоже поднялся и неслышно подошел к ней. Она встала у окна, обхватив себя руками.

— Ты не принадлежишь этому месту, разве ты не говорила, что чувствуешь себя чужой? — его руки легли ей на плечи, губы зашептали у самого уха. — Мы ведь мечтали об этом, помнишь? Убежать, как можно дальше...

Роксана пялилась в просвет между шторами, когда вдруг поймала себя на том, что беззвучно повторяет вслед за ним.

— ...туда, где нет карцеров, туда, где мы будем свободны. Заниматься музыкой. Петь. Теперь это реально. Я собираюсь возродить группу. Начать всё с начала. Ты снова нужна мне на клавишных, — сердце все-таки дрогнуло. Мерлин, сколько лет она ждала этих слов? — Ты ещё помнишь, как это было? — он обнял её, Роксана машинально переступила с место на место и его ладони скользнули по её животу. Он прижался к её спине и негромко забормотал на ухо:

— You can’t trust a cold blooded man…

Роксана закрыла глаза.

Теперь хотелось рыдать уже по-настоящему.

— ...girl, don’t believe in his lies…

Она вспомнила свои воющие, пустые ночи в слизеринских подземельях, вспомнила, как ей хотелось, чтобы Мирон оказался рядом.

Её рука сама нашла его ладонь, лежащую на её животе, и крепко сжала.

Мирон немного двигался, как будто пытался расшевелить, растанцевать её, и она поддавалась ему, а когда почувствовала растущее возбуждение, мозг тут же услужливо подсунул ей Сириуса.

— Я помню, Мирон, — она высвободилась. — Только это все равно ничего не меняет. У тебя теперь есть Оливия и Дон, вроде как целая семья есть. Ты мне предлагаешь слушать, как по ночам вы трахаетесь? — она издала смешок. — Я этого не хочу.

— Причем здесь это? — раздраженно спросил Мирон. — Я не могу уехать, зная, что бросаю тебя в опасности!

Роксана слабо улыбнулась.

— Этим летом ты смог, — лицо Мирона окаменело. Это было нечестно с её стороны. — И если дело снова в Люциусе, то мне на него наплевать, — она уже было отвернулась и тут же снова взглянула на Мирона, поймав искру, которая мелькнула в его взгляде. — Или... дело не только в нем? Есть ещё какая-то причина, по которой ты хочешь, чтобы я поехала?

Вогтейл втянул носом воздух и отошел от неё, ещё более злой, чем раньше. Походил по кабинету.

— Мне не дает покоя то, что творится в Лондоне, — наконец сказал он. — Ты этого не чувствуешь, но я слышу... — он потер пальцами. — Слышу, как облако крови ползет по стране. Оставаясь здесь, я каждый день могу поддаться, показаться маглам.

— Причем здесь я?

Мирон щелкнул пальцами и прошелся вокруг неё.

— Знаешь, кое в чем я должен сознаться. Я лгал в своих песнях, когда говорил, что волшебная и магловская кровь одинаковы на вкус, — он вдруг взял её руку, поднял и неторопливым движением закатал рукав мантии, оголяя шрамы — следы своих зубов. — У вас, она как концентрированный сок, — он провел носом над её кожей, втягивая воздух. — Бьет в голову, много не выпьешь, а если и выпьешь, то опьянеешь, — говоря это, он водил кончиками пальцев по её коже. — У маглов она словно коктейль и, как в случае с с бобами «Берти», никогда не знаешь, что тебе попадется. Но любая кровь, заражаясь, напоминает прокисшее молоко, — он уронил её руку, его губы брезгливо изогнулись. — Я бы услышал такую вонь, гуляй она по стране. Пока мы с Олив были в изгнании я побеседовал с некоторыми из моих собратьев и они подтвердили мои опасения. Они тоже это почувствовали.

— Что почувствовали? — Роксана все ещё ничего не понимала.

Мирон выждал секунду и развел руками.

— Ничего. Никакого запаха нет, — Роксана моргнула. — Кроме запаха обычной, здоровой, свежей крови.

— И что это значит?

— Я не знаю. Но в одном я уверен точно, эта зараза — не та, за кого себя выдает. А значит ваш хваленый иммунитет против неё бессилен. Поэтому я не хочу, чтобы ты оставалась здесь. Если она пролезет в вашу школу...

— Я никуда не побегу, — уперлась Роксана, обходя его, а когда Вог со словами «Да послушай же...», поймал её за запястье, вдруг взвилась, хотя и сама до конца не понимала, почему.

— Вог, нет! Я не уеду отсюда, что бы не предложил! Пойми же, у меня в кои-то веки все наладилось! Я не могу опять все бросить и сбежать, только потому что... — она взмахнула рукой и хлопнула себя по бедру. — Ты хочешь нормальной жизни, но и я тоже! — у неё на глазах выступили слезы. — Больше всего на свете мне бы хотелось, чтобы ты был рядом, чтобы я не ждала от тебя письма неделю, а могла поговорить с тобой в любой момент, как в Дурмстранге, когда я могла к тебе в спальню влезть, когда мне было страшно! Вот только чем больше я этого хочу, тем дальше ты все время уходишь! — тут совершенно неожиданно эти слезы покатились по щекам, хотя она вовсе не собиралась рыдать. — Когда ты был нужен мне в Шармбатоне, у тебя было турне по черт-знает-каким-городам, когда меня сослали сюда, ты был жив и прятался, хотя если бы дал мне знак, я бы пошла за тобой, куда бы ты ни пошел. А два месяца назад ты перевернул мне всю голову, объявившись и я так сильно хотела с тобой уехать, — она несолидно хрюкнула носом, глотая слезы. Её обвинения все больше стали напоминать истерику. Мирон не двигался. — Но ты сам меня оттолкнул! Ты! Я хотела быть с тобой, а ты нет! А теперь, когда мне всего-то и нужно, что оставаться здесь и радоваться жизни, ты появляешься и заставляешь меня выбирать?! Снова?! Зачем, зачем ты это делаешь? И так же ясно, что у нас уже никогда ничего не будет, потому что я человек, а ты долбанный вампир, мать твою! И всегда им будешь! Долбанная летучая мышь! И не смей звать меня куда-то с собой, не смей, слышишь! Хватит, хватит лезть в мою жизнь!

И под конец этой речи она разрыдалась, как полная идиотка.

И рыдала довольно долго, просто стоя на одном месте и прижимая ко лбу кулаки. Собственные слова, так грубо брошенные Мирону, теперь крутились в голове как заезженная пластинка и мучали её.

А Мирон просто смотрел на неё.

Потом медленно приблизился и попытался расцепить замок из её рук.

Роксана сопротивлялась, глотала слезы и упорно отказывалась смотреть ему в глаза. Чем дальше, тем яростнее была эта безмолвная борьба. И тем злее почему-то становился Мирон.

— Я ненавижу тебя, Вогтейл, — рычала она ему в лицо, пытаясь вырваться. — Слышишь меня?! Ненавижу тебя, — она била его ладонями, —...ненавижу твою дурацкую музыку, клыки твои дурацкие, и Дурмстранг и друзей твоих дурацких ненавижу, всех вас ненавижу, ненави...

Роксана проглотила оставшуюся ненависть, потому что в этот момент Мирон просто скрутил её руки, сжал её, открыл клыкастый рот и поцеловал её взасос.

Она замычала что-то бессвязное, захныкала, затопала, кулаки её сжались, но почти сразу беспомощно разжались, а плечи расслабились, потому что, черт возьми, они с Мироном Вогтейлом не целовались уже целую вечность.

А ведь он был первым, кто имел на это право.

Когда Мирон, спустя несколько очень долгих секунд, начал набирать обороты и вполне недвусмысленно напирать, Роксана опомнилась. У неё не было желания изменять Сириусу, даже несмотря на то, что Мирон есть Мирон. Так что в нужный момент она резко сомкнула зубы и вампир с громким рыком отскочил от неё, схватившись за прокушенную губу. От боли он сразу потерял человеческий вид, но Роксана не испугалась. Она уже видела всё это.

Когда же к нему вернулось его обычное лицо, Вогтейл ошеломленно взглянул на Роксану и потрогал уже зажившую, но испачканную в крови губу.

Роксана смотрела на него с вызовом и обидой, а потом демонстративно повернула голову в сторону.

И тут его прорвало.

— Малфой, твою мать, ты спятила? — Мирон встряхнул её за плечи, словно таким образом из Роксаны могла вылететь капля его бессмертной крови. Он начал тихо, а под конец уже кричал.— Что на тебя нашло?! М?!

Роксана ничего не ответила, Мирон встряхнул её так сильно, что у неё мотнулась голова. Она оттолкнула его и отвернулась, содрогаясь в новом, теперь уже бесшумном и отчаянном рыдании. И хотя её все ещё распирало от злости и обиды, осознание того, что она только что приняла самый мощный магический наркотик, бессмертную кровь, уже проскользнуло в мозг — так же, как капля в желудок. Вот только даже этот факт её сейчас не волновал.