Дни яблок
Шрифт:
… Когда-нибудь осень спустится за мной. Серпокрыльцы Божии — стрижи — эмигрируют в Аравию Счастливую, и небо опустеет. Дерева за окнами будут рыжеть и жухнуть, а боярышник в саду — пламенеть. Город затихнет до прозрачности — леденчик горький, ясный вечер, спелый плод. Сны, его и мои вперемешку, вновь явятся на перекрёстки — где мёл, и орехи, и яблоки, где из чертополоха и вереска, ям и яров уже воспряли чаровники и заклятые. И, позабытые нынче, спрашивают бывшие имена — ибо паче памяти любопытство. Где я не отвечу, но спрошу и узнаю каждого — по цвету выбившегося вихра, отблеску пламени
— Джура, джура, джин… — пела-выводила Шоколадница, кружилась ровно и кланялась легко всем краям тьмы. Пострадавший в столкновении с досадной жабкой, подол шёлкового платьица её лопотал и посвистывал в такт оборотам. Рыжие косы длились и тянулись, шуршали и шарили, радовались. Искали.
— Жура, джинджура…
Косы вились по полу радостными змейками, выискивая живое. Одна достигла зеркала и заметалась, ненавидя и злостясь, не чувствуя, но ощущая моё присутствие, живую кровь и дыхание.
В кабинете у Ткачука что-то упало.
Кукла запнулась на миг, и косы метнулись прочь от зеркала и кресла.
— Было такое, — завело дозволенные речи Лицо таинственным гундосым голосом. — К одной женщине пришёл дядя. На пятый этаж…
Косы прошуршали обратно, взвились и опали вокруг белого свёртка бессильно, словно сухие лианы.
Кукла подала хриплый голос из самого средоточия косм и темноты.
— Что ты мелешь? Какой ещё этаж?
— Пятый, — невозмутимо пискнуло Лицо.
— Что мне до них? — злобно спросила кукла.
— А ничего, — невозмутимо отозвалось Лицо. — Слушай и не гавкай, тоже мне. Дошёл он до неё и устал.
— Слабак, — заметила кукла. Косы слегка отползли назад, будто втянулись.
— Всё-таки пятый этаж… — вело дальше Лицо. — Ну, она ему предложила, что и всегда.
— Опять слушать про шлюх, — буркнула Шоколадница. — Нету среди смертных ни нового, ни интересного.
Косы потрепетали мгновение, и, казалось, оглянулись на хозяйку.
— А потом… — торжественно продолжало Лицо… — потом… потом он…
Косы напряглись чутко, а Шоколадница плюнула.
— Пошёл в туалет!
Кукла, невидимая мне в почти замёрзшем зеркале, взвыла злой собачкой. Косы явили некое нетерпение.
— Тетечка та ждала его, — проговорило Лицо почти нежно. — Ждала… ждала. Час нету и два тоже.
— Собачье мясо, — проскрипела Шоколадница.
— А потом тоже пошла туда же…
— Чтоб ты провалилась, в конце концов, — отозвалась кукла.
— Приходит, значит, такая, — продолжало Лицо, — дёргает дверь, дёргает. И…
— Что ты там бормочешь, подстилка? — прорычала кукла.
— От полена слышу, — отозвалось невозмутимое Лицо. — Дёрнула она, и дверь открылась… а там…
Вот тут я и поджёг серу. Ту самую, сложенную аккуратной кучкой. Были искры, потом здорово вспыхнуло, повалил дым. Раздался кашель, ругательства… проклятия вперемешку с магической грязью полетели в разные стороны, чёрный кофейный сервиз рухнул в пламя. Я вылез из укрытия и стащил покрывало со второго зеркала.
— … Никого нет, — зловеще сказало со своего кресла Лицо. — Только рука из унитаза торчит…
Шоколадница люто кашляла, при этом махала руками
и топала, внутри неё что-то тарахтело и звякало, чепец совсем съехал на затылок, облик потемнел, глаза ввалились и сверкали красным — неистово, но слабо.— Как такое возможно? — слабо шевеля растрескавшимися губами, поинтересовалась кукла. — Откуда подобная сила?
Она подобрала подол юбок, превратившийся в сплошную рванину и от этого схожий с сильно порушенными кружевами. Развернулась и было собралась бежать на скрипучих деревянных ногах. Затем остановилась, достаточно резко, чтобы яростно скрипнуть вновь. Оглянулась направо налево — косы, пытаясь выхватить из прокуренного серой пространства немного жизни для себя, слабо метнулись вслед хозяйкиной голове, подчиняясь скорее физике, нежели злой воле. Она оглянулась, поняла, но ничего не успела сделать — ведь оказалась прямо между двух зеркал. Раскрылась отражениям, встала меж двух стёкол…
— Откройся, нежить, — сказал я. — И дух вон. Absit…
Я навел на исчадие третье зеркало, то самое, что холодело от страха у меня в руках.
По ткачуковскому холлу прошёл ветерок, пепел кофейного сервиза вознёсся к потолку и повис пылью.
— Пахнет грозой, — заметило Лицо, — и несчастьями какими-то..
Она упала навзничь. Темноликая рыжеволосая кукла в сером, белом и розовом. Голова её стукнулась об пол деревянно, к лоб прочертила маленькая вертикальная трещинка — Каин<и след, нрав сердитый и на расправу скорый.
— И всякое зло, — прошептал я… — всякое зло, всякое зло… Расточится.
— И что дальше? — поинтересовалось Лицо. — Чего ты добился?
— Снимать тебя пора, вот чего. Потому что заканчиваешься, стынешь…
— Я что, горчичник? — обиделось Лицо. — Оторвали и… и на пол?
— Почему на пол? Спасибо и за забор, заре навстречу, — ответил я.
Влез в круг и снял с ребёнка пододеяльник — девочка спала.
— Короче, я обиделась, вот, — сказало Лицо. — Так и знай.
— Спать просто не смогу, — ответил я, — после того, как тебя отстирают… Это кошмар.
— Ты мерзкий, — буркнуло Лицо.
Я перекинул постельную принадлежность через плечо, вновь замкнул круг и принялся водить зеркалом по прихожей. Духи недолюбливают серебро амальгамы, им печёт.
Кукла лежала на полу, за окнами переливался через край серым и жемчужным октябрь, в холле ткачуковском серный дух и чёрная пыль от сервиза развеялись совершенно. Слышно было, как глубоко дышит во сне ребёнок.
Я провёл зеркалом почти над болванкой.
— Да что же такое… Сколько можно, — сердито сказал я. — Выйди, дух.
— Типа самый умный… — ядовито пискнуло Лицо из складок ткани. — А щёки надувал ведь. Ну, как теперь? Что?
Ответила кукла — видимо, навёрстывала молчание, да и вообще: такое любит поболтать перед едой.
— Я видела твой расклад, — сказала Шоколадница, — там Сила…
— Сильно он тебя приложил, да уж, — авторитетно отозвалось Лицо. — Ты в курсе, что лобешник треснул? Или так и было?
— Дурная встреча, — с усилием выговорила кукла губами, некогда бывшими розовым кораллом, а нынче серыми. — Сила… и… Луна.