Дни яблок

— Я знаю, как раньше назвали таких вот, как ты, — захихикала Гамелина. — Домотур!

— И причём тут Мойдодыр? — оскорбился я. — Ещё бы Тянитолкаем обозвала.

Аня ответила на это поцелуем. Продолжительным.

— Ты ничего не понял, — заявила она, восстановив дыхание, — никакой не Мойдодыр. Домотур, а не Мойдодыр. Домосед то есть.

— Да, — ответил я, — дома сидеть я люблю. Дом — это надёжно. Здесь стены…

— Так я ничего против и не имею, — снисходительно заметила Аня. — Сиди себе. Это я так, шучу. Но от вечеринки я бы не отказалась. Танцы, то-сё, гости. Музычка. Мне совершенно нетрудно настрогать им бутербродов на две шпроты с лимончиком, с горошком. Может, Лидку позову даже, в помощь, Линничку, она такое вытворяет, стол будет — картинка.

— Лидку не надо, — быстро сказал я. — В гости сколько угодно, а к подготовке нет!

— Чего это вдруг? — заинтересовалась Аня. — Ты настолько беспокоишься за балык?

— Линничка вечно как что-то готовит, так сначала цистерна майонеза, а потом чесночком-чесночком-чесночком. Она его в торт добавляет, мне кажется, и в компот. Шелуху на котлеты…

— Это для профилактики, — уважительно высказалась Аня.

— Типа как от гостей? Да? — отозвался я. — Чтобы больше ни ногой.

— От таких, как ты, — профыркала Гамелина, — языкастых… Ну ладно, что у нас сегодня?

— Запретные плоды в ассортименте, — отозвался я.

— Вроде среда, — рассеянно сказала Аня. — В четверг подойдёт тебе? Завтра. Я абсолютно свободна… и кухня вроде тоже. Испеку что-то нормальное.

— Я люблю шарлотку, — отозвался я. — Это нормально?

— Шарлотка? — озадачилась Гамелина. — Но это слишком просто! Там всего-то нужно четыре яйца, сахара стакан, муки столько же примерно, соль на кончике ножа, потом ванилин, яблоки порезать — залить тестом и спечь, быстро. Пфф…

Она оделась и вышла. Зашумела вода в ванной, потом я услыхал, как Аня прошлёпала босиком на кухню. Потарахтела там своими банками, вышла в коридор, обулась.

— У вас шарлотка нищенская какая-то, — заметил я в темноту. — Ни какао, ни корицы. Жадность.

Аня легко справилась с дверными замками.

— Такого в рецепте нет, — сказал силуэт в двери. И Гамелина ушла.

Ночью в окно светил фонарь: на потолке и шторах были видны тени от качающихся веток, целый узор — живой и сложный. Всё, как я люблю.

И чтобы ветер, ветер, ветер на всём белом свете.

И чтобы не совсем один.

И чтобы без снов.

И темно.

XV

Кое-кто пытался сдвинуть горы,

С неба снять звезду, поймать рукою дым.

Но такие убеждались скоро,

Что усилья эти не по ним.

Днём всё совсем не так — светло и нет никакой тайны, всюду действительность: пенсионеры, гости города, служащие — выбежавшие в обед «по магазинам», учащиеся техникума и много ещё всяких людей. Удалившись от урочной суеты в окрестности и старательно обходя школу, ту, что за базаром, можно легко обнаружить в сквере Флору Дмитриевну, директора… Вот тогда осень становится невыносимой по-настоящему. Свирепо мимикрирует под зиму и яростно усиливает конец тепла. Отчётливо замечаешь, как вокруг зябко, а ведь до снега ещё далеко. Ветер пронзителен — асфальт на площади ёжится от холода и светлеет прямо на глазах. Воронья ругань в голых клёнах, неподалёку лязгает неутомимый трамвай, ноги мёрзнут, и Флора Дмитриевна вещает над ухом о прогулах.

«Надо думать не о теперешнем, — размышляю я. — Не о теперешнем. Мы были счастливы, мы будем счастливы. Мы — будем…» Думать «Я счастлив» не получается. Всегда какие-то условия, будто в геометрии: «Если, тогда, докажите…». Нечего доказывать: если ты меня не покинешь, то и я тебя не оставлю — это аксиома.

— Совершенно никаких сдерживающих факторов, — врывается Флора Дмитриевна. — Ты понимаешь, что это верный путь к неуспеваемости, к двойкам? Саша, я тебя просто не узнаю. Всё, ты как хочешь, а я звоню маме… Я просто вынуждена.

— Она, Флора Дмитриевна, собралась в Ленинград, — удаётся вставить пару слов и мне. — Приедет и сразу вам позвонит сама. У неё накипело.

— Подумай о табеле, — веско сказала Флора.

Я промолчал. Не люблю ссориться с Флорой Дмитриевной, она ведёт у нас географию — вела в седьмом классе, может быть, даже и в шестом — ведь была же в нём какая-то география.

Я подумал о молчании и памяти. Опять о молчании… о тишине.

— Я говорила с Жанной Выдр… Викторовной, она продемонстрировала мне твоё сочинение… так называемое. Скажи мне, кто тебя просил… Ты думал, что ты накарлякал? — тихо, но возмущенно высказалась она. — Что это за мракобесие?

— А что, Флор Дмитна? — удивился я. — Хорошая книга!

— Она не могла тебе понравиться! Не могла!

— Но понравилась ведь, — сказал я. — Честно.

— Нет! — сказала она. — Такие книги в таком возрасте просто школьнику нравиться не могут!

Я почувствовал какую-то опасность, а заодно оскорбление в словах «просто школьник» и сказал:

— Это же разрешённая книга. Между прочим, прогрессивного писателя.

— Я сказала «в таком возрасте», — уточнила Флора Дмитриевна. — Ты в ней ничего не понял.

— Я всё понял! — упёрся я. — Там книга про город, про людей, про дом, про сумасшествие. И про колдовство там есть, кстати. Всё правильно написано — что если слишком много, то нехорошо, от этого люди, в конце концов, погибают, от жадности. Одного даже притопи-и из-за денег.

— К чему? Жадности к чему? — поинтересовалась Флора Дмитриевна.

— К деньгам, к власти, к любви… и вот к учению тоже, — отозвался я.

— В восьмом классе так рассуждать! — засмеялась Флора. — Перепишешь. Возьми Печорина.

— Я его не люблю, — сказал я.

— Ничего, — сказала Флора Дмитриевна и села рядом. Вплотную. Сквозь плащ был выпукло виден какой-то предмет в её кармане: портмоне или ключи… От нее сильно пахло духами.

— Ничего страшного, — повторила она. — Напишешь и без любви…

— Это обязательно? — понадеялся улизнуть я.

Флора Дмитриевна разгладила плащ на коленях и негромко сказала:

— Ты же умный парень… До каникул всего ничего, а табель твой не впечатляет. Будут неприятности, не только у тебя, а по цепочке. У нас у всех, понимаешь? И кто только дал тебе эту книгу…

— Никто, купил я её.

— Вот что, Александр, я скажу тебе, — оборвала меня Флора Дмитриевна. — Не умничай мне тут.

Я отвернулся. Флора Дмитриевна деликатно постучала пальцем по спине, по моей. Я зыркнул через плечо, яростно желая Флоре Дмитриевне пройти мимо и ничего не вспомнить.

— Есть один человек, — начала она. — Ему нужна твоя… — Она оглянулась по сторонам и выговорила безопасное слово. — Консультация.

Я развернулся и посмотрел на Флору Дмитриевну. Внимательно.