До особого распоряжения

интриганом и доносчиком. После войны вместе с доктором Жаббором Рахими он занялся коммерцией -

стал выпускать шоколадные конфеты.

Однажды Рахими получил из ГДР письмо. Ничего особенного: заказ на конфеты. Но на конверте была

марка с портретом Тельмана. Рахими показал конверт своему компаньону. Рузи Назар сообщил о такой

подозрительной «переписке» американской разведке, с которой он уже давно сотрудничал.

Рахими стали вызывать на «беседы». Испуганный вызовами, Рахими ночью убил жену молотком, а

себе сделал смертельный укол.

Так шел к своему концу Туркестанский комитет.

Но после войны его руководители еще мечтали о борьбе. Они разъезжали по стране, где нашли приют

эмигранты, вели среди них подрывную работу, восстанавливали против родины.

Вали Каюм-хан и Баймирза Хаит совершили паломничество в Мекку. Но мало кто знал, что и Каюм-

хан и Баймирза по пути выполняли в странах Востока задания иностранных разведок.

Мне хотелось бы еще раз вспомнить статью Айбека «Лжец-попугай».

Статья посвящалась «деятельности» Баймирзы Хаита, якобы обеспокоенного судьбами

мусульманских народов, их культурой и литературой.

«Б. Хаит в течение ряда лет специализируется по клевете на народы Средней Азии, особенно на их

современную жизнь.

Разумеется, Б. Хаит не одинок. Успехи республик советского Востока вызывают ненависть у

буржуазных идеологов. А страх рождает ложь.

Клевета, однако, тоже требует «убедительного оформления». И вот для этого и пускают в ход

отщепенцев, изменников родины, титулуя их «докторами» и «профессорами» и спекулируя их

восточными именами и фамилиям.

Словом, пускают в ход хаитов...»

НОВЫЕ ЗНАКОМСТВА

Город был взбудораженным, тревожным, настороженным...

188

И не надо присматриваться к людям, чтобы понять их беспокойство или озабоченность. За тысячи

километров прогремел московский салют. . Но его хорошо услышали в Азии.

До открытия банков, куда обычно заходили не спеша, степенно, с чувством собственного достоинства,

теперь толпились, покусывая губы, перебирая четки потерявшие прежний лоск господа.

Не очень уверенно вступали в солидные конторы колониальные чиновники, уже по-настоящему

чувствуя недоброжелательные взгляды местных жителей.

В городе стали появляться эмигранты из Европы. Они надеялись здесь, за тридевять земель, найти

спокойный уголок, отсидеться, выждать более удобный момент, когда можно будет вновь потянуться к

счастью.

В банках, на биржах, в конторах самых различных фирм горячо спорили о новой, третьей мировой

войне.

Но более трезвые головы понимали, что пушки не скоро заговорят. . Борьба с Советами будет пока

носить совсем другой характер. Сейчас по тайным тропам вновь двинутся агенты и диверсанты.

Авантюристы всех мастей поднимут крик о гибели цивилизации, об угрозе человечеству, которую

несут большевики. Пусть все это бездоказательно. Но кто в базарной суматохе начнет вдумываться и

проверять факты, о которых надрываются дервиши!

Надо отойти от базара, отдохнуть от сутолоки, подумать о своих делах. Не каждый человек сумеет

сразу так поступить. Некоторые до позднего часа толкаются, очумев от криков и цен, от ругани и

уговоров... А потом являются домой с пустыми руками...

Махмуд-беку хотелось просто походить по улицам города, постоять у солидных учреждений,

посмотреть на этот растревоженный улей. Но Аскарали приказал лежать.

Вновь богатый отель с пышным названием «Тадж-Махал». Далеко отсюда знаменитый памятник

индийской архитектуры. Однако хозяин не проиграл, выбрав это название. В «Тадж-Махале» живут

состоятельные, уважаемые гости.

– Нам будет здесь легче работать...
– сказал Аскарали.

Изменился за последнее время «преуспевающий коммерсант». Он только кажется бодрым, а на

самом деле очень устал. Возможно, даже болен.

– Ну как? Ты только представь Берлин. Обгорелый труп Гитлера... Берлин! И почти над каждым

балконом белый флаг. Представь! - Аскарали расхаживал по номеру, потирал ладони, потом, резко

повернувшись, садился у постели Махмуд-бека.
– Представь! Помнишь, как писал Гафур Гулям в сорок

втором? Хотя откуда ты помнишь. Ты даже не знаешь... Слушай...

Аскарали часто читал стихи древних поэтов. Но Махмуд-бек даже не представлял, каким чудом его

друг узнавал о новинках современной литературы.

– Слушай!
– повторил Аскарали. И он торжественно прочитал:

Тяжесть листьев промерзших с дерев упадет,

И под шелест весеннего сада

Время грозного горя и тяжких невзгод

Канет в бездну кромешного ада, -

Будет праздник на улице нашей.

Аскарали снова поднялся. Провел ладонью по белым, совершенно белым и поредевшим волосам,

пригладил их и твердо объявил:

– Мы сегодня устроим праздник.

Махмуд-бек, облокотившись, хотел подняться.

– Нет! Нет! Ты будешь лежать. Мы сюда пододвинем стол. Вот так... Здесь сяду я. Здесь - Фарида.

Ясно? - Он не ждал ответов Махмуд-бека. Аскарали двигал шикарную европейскую мебель с такой

небрежностью, словно все это происходило в караван-сарае. - Сейчас Шамсутдин принесет бутылку

водки. Ох, как я ее доставал! Целая операция! Посложнее твоих!

Нет. . В его словах и движениях теперь уже не было усталости.

– Мы сегодня даже не вспомним о том сброде, с которым ты встречался. Не будем вспоминать! Не

будем работать. Сегодня устроим праздник... Понимаешь...
– И он крикнул в сторону соседней комнаты: -

Фарида!

Она вошла, с трудом скрывая беспокойство. Аскарали - хороший человек. Фарида уважает его. Но не

случилось ли еще чего-нибудь?