До свидания, Светополь!: Повести

Незаметно на табличку глянул Сомов.

— У меня к вам вопрос, товарищ Сапатов.

Сапатов усмехнулся, тоже на табличку посмотрел.

— Вопрос такой. Вы давно работаете в парке?

Шофер думал. Ничего себе вопросики задаёт пассажир.

— Моя фамилия Сомов… Павел Филиппович Сомов.

Водитель посмотрел на него с весёлым недоумением.

— Очень приятно.

Кровь прихлынула к лицу Сомова. За идиота принял! Или решил, навязываюсь в знакомые. Но отступать было поздно.

— Я проработал в парке двадцать лет. Почти двадцать, — честно поправился он.

Сапатов сбросил газ, хотя впереди горел зелёный. Но рассчитал точно: до перекрёстка оставалось метров сто, когда вспыхнул жёлтый. «А ведёт хорошо», — опять мысленно отметил Сомов, с удивлением и неудовольствием.

Остановились. Не опуская с баранки рук, шофер несколько секунд снисходительно, с улыбочкой, изучал его.

— Коллеги, значит?

— Последние годы я работал диспетчером, — сдержанно объяснил Сомов. — Не разрешали за рулём… Но это неважно. Меня вот что интересует. Каким образом вы получили машину? — И сразу понял: не то, не так надо было, не в лоб, но сказанного не воротишь.

Сапатов поднял брови.

— То есть?

— Я спрашиваю, каким образом вы получили новую машину, проработав в парке меньше трёх лет?

— Почему — меньше?

— Потому что меньше, — отрезал Сомов. Дыхание сбилось, и он вынужден был сделать паузу. — Другие десять лет за баранкой, а на старых драндулетах ездят.

Сапатов прищёлкнул языком.

— Хорошая машина любит хорошего водителя. — Они тронулись.

— В парке много хороших водителей. Но они на старых ездят. Почему?

— Ну, это вы у них спросите.

— Спрашивал.

Сапатов осклабился.

— И что же они вам ответили?

— Перестаньте скалить зубы, — тихо, грозно приказал Сомов, и тут Сапатов впервые глянул на него без шутовства.

Сбавил скорость, и к перекрёстку подкатили тютелька в тютельку, под зелёный свет.

— Между прочим, я ведь тоже двадцать лет в системе треста. Только вы в таксомоторном, а я в автобусном. На «ЗИЛ-127» ездил. С Ударцевым работал. Потом — у Бугоркова, у Шомина. Бугоркова знаете? Александра Потаповича? Теперь у нас, диспетчером. Сегодня дежурит как раз.

Это «у нас» покоробило Сомора.

— Не знаю я Бугоркова.

— Шустрый старик! Был директором, а теперь в диспетчера подался. Бодрячок!

Ещё о чем-то разглагольствовал — уже без покровительственной нотки, как равный с равным, но Сомов не слушал.

— Подождите меня здесь, — сказал он, когда остановились у «Детского мира».

Сапатов услужливо распахнул дверцу.

— А считалочку мы, пожалуй, выключим. — И щелкнул рукояткой.

Сомов, топчась, повернулся лицом к нему.

— Включите счётчик.

Шофер разнузданно улыбался.

— Зачем? Идите и спокойно покупайте что надо. А то тут, знаете, накрутит сколько. Вон народу-то! — он кивнул на толпу, что осаждала закрытые ещё двери. — Канун учебного года.

— Включите счётчик, — тихо, внятно повторил Сомов.

Сапатов поморщился.

— Бросьте мелочиться, коллега! Кстати, я все равно завтракать буду. Раньше чем через полчаса…

— Сейчас же включите, — перебил Сомов своим слабым, теряющим дыхание голосом, и Сапатов подчинился.

Толпа на глазах разбухала. Мамы, бабушки, деды… Говорили о школьных формах и учебниках, о тетрадях, о неведомой Сомову новой программе. Седой крепкий старик дотошливо выяснял, что больше подходит для девочки — портфель или ранец.

— Разумеется, ранец! И удобно, и врачи советуют.

Старик движением мохнатых бровей выразил сомнение.

— Девочка с ранцем…

На добрый десяток лет был он старше Сомова. Тот глядел на него, и так тоскливо–тоскливо сжималось в груди у него. Зависть ли то была, обида ли, что ему, Сомову, никогда не познать этих забот… Но ведь он тоже пришёл сюда не в бильярд играть — покупать подарок внучке. Деловито ощупал в кармане деньги…

Массивные двери наконец распахнулись, и толпа хлынула. Пихали друг друга, злобно переругивались. Седого старика подхватило и понесло, а он откидывал голову и что-то возмущённо, часто говорил — рассерженный гусь. Сомов с улыбкой наблюдал поодаль. «Спешат — дорога каждая секунда. А у меня больше всех времени…»

Он подождал, пока освободится проход, и спокойно вошёл. Игрушками торговали в правом дальнем углу, в закутке. Заводную обезьянку демонстрировала продавщица. Ловко кувыркалась она на прилавке.

— Сколько? — спросила женщина.

— В кассу, рубль семьдесят.

— И мне, и мне, — заторопился Сомов, обегая взглядом витрину, деньги вытаскивал. — Ещё есть?

— В кассу…

Быстро засеменил следом за женщиной. Но не дошёл, остановился рассеянно. Ведь не за обезьяной пришёл сюда — за куклой, а даже не посмотрел, какие и почём. В раздумье постояв, вернулся к прилавку. Продавщица взирала в пространство перед собой. Но его заметила.

— Давайте, — протянула она руку. Сомов с недоумением оглядел её узкую ладонь. — Чек давайте! — Девушка обожгла его взглядом.

Сомов понял.

— Милая, — протянул он, — у меня нет чека. Я не выбрал ещё.

Улыбнувшись на её суровость, принялся изучать кукол. Каких только не было тут! Маленькие и большие, богатые и поскромнее, блондинки и брюнетки, с закрывающимися глазами и глазами неподвижными. Наконец облюбовал одну. Не самую большую — те были слишком уж велики для такого крохотного человечка, но и не маленькую. Льняные волосы, красное в синий горошек платье — такое же, как у Маи. И вообще что-то схожее было между ними: куклой Маей (так Сомов сразу окрестил её) и Маей–девочкой.

Попросил показать. Продавщица, помедлив, достала с полки, опрокинула туда–сюда, и кукла жалобно пропищала «ма–ма» и закрыла, а потом открыла глаза. «Прелесть!» — восхитился Сомов.

Волнуясь, на цену взглянул. Восемь двадцать, в кармане же у него ровно восемь. А ещё такси… Подавленно скользнул взглядом по другим куклам. Все не то…

Сомов соображал. Был бы сейчас за рулём кто из своих — тот же Егорка Алафьев, например! Любой из старых таксистов одолжил бы сколько требуется, а уж на Фонтанной у сватьев он раздобудет денег. Хоть и скупы, но три–четыре рубля как-нибудь выскребет до шестого.