До свидания, Светополь!: Повести

Молодцом держалась Валя все эти долгие часы. Даже когда под разболтанную музыку уже тёпленьких музыкантов (какие это у них по счёту похороны сегодня?) выносили гроб, не выла и не причитала, как другие женщины, для которых что такое Митя; лишь ноги подкашивались, но мужчины держали её крепко.

В машине было душно, и ползла она медленно — час «пик». На перекрёстке, где они нынче утром застряли с Алафьевым, стояли особенно долго. На восковой лоб Мити села муха. Валя, нагнувшись, прогнала её, но она села на нос. Потом снова — на лоб, на щеку, на запёкшийся рот. И тут Валя не выдержала. Её маленькая, в старушечьей пигментации рука, потянувшаяся было, чтобы в очередной раз прогнать муху, бессильно упала, она всхлипнула и, как совсем недавно Костя, прильнула к впалой, с трудом дышащей в этой духоте груди Сомова. Черный платок сполз с седеньких волос, что-то больно кольнуло Сомова, и он, опасаясь, как бы эта штука не причинила вреда Вале, успокаивая её, осторожно извлёк выскользнувшую заколку.

Боль проснулась в груди, он закашлялся. Не пошла бы кровь. Он обязан продержаться хотя бы до вечера… А Валя глядела на него ясными, как небо, старенькими глазами и пытала с тоской и недоумением: «Паша! Что же это такое, Паша!»

И все, и больше она не сорвалась ни разу — даже когда закрывали и глухо заколачивали гроб, а потом долго и неуклюже опускали под команды пьяного могильщика в неровную длинную яму. Сомову дико подумалось: «Вот и ты ко мне пришёл, Митя», — а может быть, он даже вслух пробормотал это.

Костя, который не отходил от него ни на шаг, передал его Любе, а сам, вместе с другими мужчинами, взялся за лопату. Поначалу все работали с азартом, чуть ли не наперегонки, но уже через минуту–другую стали сдавать. Конец дня, а солнце пекло вовсю.

Первым воткнул лопату в землю Пётр Кубасов. «Передохнем малость», — и, вытирая пот, подмигнул Сомову — то ли потому, что тот смотрел на него, то ли почитал его за своего подопечного: привёз на своей машине, вечером домой доставит, а завтра утром — в Тарман. Сомов отвернулся.

Другие мужчины тоже сбавили темп, и только Костя работал, не разгибая спины, ни минуты не давая себе отдыха. И откуда бралась силёнка в этом худом нервном теле, так напоминающем тело отца? Сомова часто тревожило это сходство: не унаследовал ли сын и его болезни? Положительная реакция Пирке, равнодушен, даже брезглив к еде. Да ещё эта впечатлительность — Сомов вспоминал сегодняшнюю истерику (истерика, а что же ещё!), и ему делалось страшно за сына…

Появилась бутылка, все выпили по очереди из гранёного стакана — даже женщины, даже Валя и Сомов — последним. Ни Люба, ни сын не останавливали его, а здесь, за столом, Костя раздражённо напоминал об утреннем уговоре в ординаторской, на что Сомов весело и честно (честно — ведь он предупредил Сергея Сергеевича, что выпьет за брата!) отвечал, что у него с доктором особые отношения.

К длинному столу был приставлен под прямым углом ещё один стол, маленький, и за ним со скорбными и чинными физиономиями алчно поедали все подряд приблудные кладбищенские старухи. В паузах, сморкаясь и переводя дыхание, выражали вдове соболезнование. Валя учтиво выслушивала их, благодарно кивала и вдруг, загородившись от старух ладошкой, повернулась к Сомову, смешливо и неумело подморгнула обоими глазами. Сомов просиял. Он готов был расцеловать её за эту улыбку, за блеск глаз, за её великое мужество. Он взял рюмку и встал.

— Прошу внимания, товарищи, — торжественно сказал он.

— Давай–давай, дядюшка! — берясь за бутылку, весело поддержала Ляля. — Загни-ка что-нибудь. Ты умеешь.

Сомов с рюмкой в руке дождался тишины.

— Мы выпили уже за моего брата, — сказал он. — Пусть земля ему будет пухом. Но теперь я хочу… Я предлагаю, чтобы мы все выпили за верную Митину спутницу, за его подругу, за жену, за настоящего человека… — Дыхания не хватило, и он вынужден был сделать паузу. Даже старухи перестали жевать. Было тихо. Сомов коротко отдохнул и закончил: — За нашу дорогую Валечку! Вы знаете, что жизнь её была несладкой — как, впрочем, и у всего нашего поколения… Так ведь, Валя?

— Да, Паша, да! — прочувственно, со слезами в голосе подтвердила Валя.

— И ещё, — остановил Сомов начавшееся было движение. — Мы сегодня собрались здесь, чтобы почтить память Мити. Сейчас мы выпьем, помянем и разойдёмся, но мы все должны помнить, что в этой комнате живёт пожилая женщина, живёт одна… Мы должны всегда помнить об этом и приходить сюда. — Он говорил «мы», но к нему самому, знал он, это не относится: лично он никогда больше не переступит порога этого дома. Тем горячее, тем убедительней хотелось сказать. — За тебя, Валя.

Валя порывисто встала, обняла — так, что, не придержи его Костя, наверняка упал бы, растроганно расцеловала.

— Прекрасный тост ты сказал, дядя Паша, — невинным тоном прокомментировала Ляля. Слишком невинным — Сомов заподозрил неладное. — Вот только сам-то что? Не участвуешь?

Сомов глянул на свою рюмку. Пуста. Пуста совершенно. С порожней посудой говорил, старый сундук! Смешок пробежал по столу — добрый, без умысла; ему налили, и он со вкусом выпил до дна.

На тарелке у него было много всякого, но он поковырялся и отложил вилку.

— Поешь, — сказал ему Костя — без надежды, не веря, что послушает. — Тебе надо поесть.

Сомов провёл по горлу ребром ладони:

— Вот!

В глазах сына стояло знакомое выражение то ли брезгливости, то ли сострадания. Но ведь и его тарелка полна.

— А сам? — спросил Сомов.

— Что — сам! — с досадой отмахнулся Костя. — Я и не пью.

Отец взглядом поблагодарил его за это.

— Молодец, что не пьёшь. Если можешь не пить — не пей. И с Галочкой не надо так, — неожиданно попросил он. — Она женщина, у неё свои понятия. Не надо обижать её.

— Не вмешивайся в это, папа! — И Сомов понял по его зазвеневшему голосу, что тут уж сын не намерен терпеть и выслушивать.

— Не буду, — пообещал он. — Ты только не нервничай. Все образуется. Я выпью ещё немного, ничего не случится со мной. В целости и сохранности предстану завтра перед Сергеем Сергеевичем. Жаль только, Маю вы спрятали. — Само вылетело, не хотел, и разом потускнело все, поскучнело, и даже хмель, казалось, улетучился из головы.

Сын молчал. За столом щедро хвалили закуску, Люба же в ответ скучно твердила, что вышло бы много вкуснее, будь у неё специи и ещё что-то.

Решительно прогнал Сомов грустные мысли. Рядом сидит Валя, и ей гораздо хуже, чем ему… Он галантно испросил разрешения поухаживать за ней, положил салат, сказал что-то, она ответила, кто-то вставил слово, и разговор побежал — отвлечённый, не имеющий к Мите отношения. Валя, умница, была в курсе всех дел, на все имела свою точку зрения, часто неверную, «женскую», но зато где бы ни происходило событие — в соседнем дворе или на другом континенте, принимала все близко к сердцу. Не столько сопоставляла и размышляла, сколько жалела. Женщина… Маски для полицейских? Это ужасно, но разве нельзя сделать так, чтобы машины совсем не отравляли воздух? Женщина!