До встречи на небесах
Шрифт:
Трудно понять конечную цель этого прохвоста, отчаянного искателя приключений, пожирателя пространств, но я знаю точно — если он станет таким же всесильным и богатым, как Успенский, то и нам немало перепадет, ведь он натура широченная.
В Германии первый год чете Шульжиков пришлось помытариться. Хозяева какого-то замка наняли их присмотреть за своими хоромами на время отъезда. А хозяйство у тех немцев было немалое: оранжерея, лошади, павлины… Пока Шульжики занимались цветами, лошади вытоптали лужайку для гольфа — пришлось дерн заделывать, травинку к травинке; затем куда-то исчезли павлины — их, истощенных, обнаружили через неделю на крыше
Ну, а потом, посредством недюжинной энергии и практицизма, Шульжик провел несколько комбинаций, и открыл фабрику по разделке и копчению рыбы; цены заломил немалые, но на вопрос «почему так дорого?» отвечал: «А я копчу ее на горном дубе» (на самом деле жег ящики из-под фруктов).
Освоившись в роли бизнесмена, ненасытный Шульжик расширил поле деятельности — начал перегонять в Россию подержанные машины. Одновременно четырем немцам, студентам университета, читал лекции по российской словесности, а русским эмигрантам (из числа неприкаянных) объяснял, как облапошить эмиграционную службу, налоговую полицию и таможню. Такой воротила! Я же говорю, он авантюрист высокого класса, уровня знаменитых пиратов (да и внешне на них смахивает). Он мог бы писать блестящие приключенческие романы, но выкраивает время только на книжки для детей. Иногда еще на пьесы и сценарии. Да, собственно, занятия литературой для него — всего лишь незначительные проигрыши, чтобы заполнить окно в коммерческой деятельности.
Однажды мы с Мазниным тихо выпивали в Пестром (денег наскребли всего-ничего. Выпивали и беседовали о том, о сем, а в соседнем зале (на веранде) широко гуляла компания. Внезапно оттуда вышел Шульжик — поддатый, красный, как мясник; увидел нас, подошел, обнял.
— Пошли со мной. Чего вы здесь сидите с пустыми рюмками? Там всего навалом. Киногруппа отмечает фильм «Срочно, секретно, гупчека». Сценарий мой.
— Неудобно, мы ж там никого не знаем.
— О чем вы говорите? Я все оплатил, — и приволок нас в зал, представил, усадил рядом с собой: — Пейте, копайте, не стесняйтесь!
В зале сидели актеры, режиссер — человек тридцать; среди них десяток красоток — все уже нахлестались — будь здоров!
Шульжик толкнул тост за главную героиню (как он объявил — уже десятый по счету) и когда сел, я спросил:
— Она известная актриса?
— Какая актриса?! О чем ты говоришь?! Жена режиссера, оформлена у нас бухгалтером.
— А остальные красотки? — в один голос поинтересовались мы с Мазниным.
— Танцовщицы. Съемки были в Сибири. Два месяца. Директор сказал: «Умрем со скуки. Введи в сценарий варьете, возьмем с собой девушек!» Я ему говорю: «Какое варьете в гражданскую войну?!». А он: «Введи, введи!».
Следующий фильм должны были снимать в Средней Азии. Режиссера и Шульжика (как сценариста) принял сам всесильный Рашидов (фильм должны были снимать по его книге).
— Поезжайте по республике, посмотрите, как мы живем, — сказал вождь.
Две недели их возили на правительственных машинах. Понятно, кутили по-купечески, пили и обжирались до обмороков. Правда, Шульжик успел пролистать роман «писателя», и не найдя в нем ничего стоящего, набросал отсебятину, а любовную историю взял из другой книги Рашидова, но когда сообщил об этом автору, тот заявил:
— Нет,
о любви — для другого фильма.Рашидовский фильм планировали представить на Ленинскую премию, но произошли известные события, и Шульжик не стал лауреатом и миллионером. А жаль. С его размахом и нам перепало бы немало — я же говорю, он щедрый, как никто.
Ясное дело, в ЦДЛ Шульжик первый солист, острослов и насмешник — приложит, так приложит, здесь его талант очевидней очевидного. Приведу несколько показательных примеров:
— Сюсюканье, а не сказки, — говорил он о сказках Козлова и Яхнина. То, что они пишут, я могу писать левой ногой и километрами. Оба графоманы.
— …Юдахин даже на смерти сына спекулирует (тот издал четыре книги стихов, посвященных сыну).
— …Кушак ремесленник… А вот Домбровский, ребята, гений!
М. Арбатова выпустила книгу, где перечислила несколько своих поклонников. Шульжик откликнулся сразу:
— Она думает, что на ее бюст должны сбегаться мужчины со всей Москвы, что и Наполеон завоевывал Москву ради ее бюста, но не найдя ее, повернул назад…
Кто-то из наших общих друзей задерживался на мой день рождения. Шульжик ему звонит:
— Ты уже не посещаешь бедных литераторов на рабочих окраинах?
А в застолье, когда чья-то подружка спросила меня: «Почему вы не женитесь?», Шульжик ей объяснил:
— А он, как и его собаки Челкаш и Дым, не привязывается к особам женского пола, встречается с ними одноразово.
В другой раз звонит мне:
— …Не могу дозвониться, ты где болтаешься?
— Да в магазин ходил, — отвечаю.
— Ты что, уже так разбогател, что ходишь по магазинам?
Как-то в компании я брякнул что-то всем давно известное — Шульжик тут же поднял меня на смех:
— Ты как слесарь, которого вызвали чинить унитаз — он заглядывает в него и ахает: «Да вы в него и нас…и!».
А уж если видел меня в ЦДЛ с женщиной, непременно кидал что-нибудь этакое:
— Не слушайте его! Вчера он то же самое говорил другой! Потом закажет официанту салатницу овощей, шампанское, подсядет к нам и отвесит в мой адрес похвальные горячие слова.
Но однажды и я его разыграл. Мы застольничали у меня на участке под деревьями. Шульжик, как всегда, был великолепен — компания подыхала от смеха, только моя приятельница Елена смутно улыбалась и не произнесла ни слова (плохо себя чувствовала). Шульжика заело:
— А почему девушка все время молчит? (девушке было уже за сорок).
— А она иностранка (у нее действительно необычная внешность). Ни слова не понимает по-русски! — ввернул я. — Удобно! Можно выражаться как вздумается, пульнуть матерком.
— Правда, что ли? — усомнился мой друг.
— Она испанка, — гнул я свое, и дальше намолол еще что-то.
И Шульжик попался на удочку — решил за ней приударить, и стал объяснять, как опутает ее в роман; когда особенно разошелся, Елена засмеялась:
— Не тратьте время, у вас ничего не получится!
В детских издательствах пошли сплошные адаптации. Тарловский из «Принца и нищего» сделал двадцать страниц, из «Буратино» — пять подтекстовок под рисунками.
— В следующий раз издатели будут просто давать ребенку полено, — отреагировал Шульжик.
Он мог притащить в ЦДЛ какую-нибудь провинциальную газету, и расхвалить совершенно неизвестного поэта, или беспощадно разгромить самого известного.
— Ким Мешков? Ну, какой он драматург? Если б не его жена, режиссерша, его никто и не знал бы…