До захода солнца

Мне было о чем подумать.

Во-первых, о том факте, что я ударила его.

Я никогда в жизни никого не била, поэтому ничуть этим не гордилась, ни капельки. У меня скверный характер, но я не была склонна к насилию. Даже если он был большим, плохим, сильным вампиром, который, несомненно, спокойно пережил мой удар и скорее всего заслужил мой удар, но все равно мне оправдания не было.

Конечно, он заявил, что никогда меня не отпустит, что было полной, абсолютной, очень, очень и очень жестокой ложью.

Но все же.

Второй факт, что он отшлепал меня.

Отшлепал меня.

Как будто я была непослушным ребенком.

Ну, не совсем, но все же!

И он проделывал это, опять контролируя мой разум.

Это было так унизительно, удивительно, как я вообще могла двигаться и не окаменела в буквальном смысле. Особенно в сочетании с тем, что он сразу перешел от порки к играм с моим телом, против моей воли, надо сказать, но все же это было чертовски приятно.

Я не могла с ним с этим бороться. Я хотела. Мой мозг кричал на меня, особенно после порки, во время которой, хотя его удары причиняли моей заднице мало боли, кроме моей гордости, конечно, я почувствовала, как во мне что-то сломалось. Сломалось что-то неотъемлемое мое, Лии Бьюкенен, одной из многовекового рода сильных, независимых наложниц (если верить словам Люсьена). И в том, как это во мне сломалось, было понятно, что это невозможно будет починить.

Самое странное заключалось в том, что я не возражала. Ни в малейшей степени. Как будто, сломалось и сломалось, так и должно было быть.

Словно это было построено исключительно для того, чтобы просуществовать до Люсьена, пока он это не сломает.

Итак, насколько это было глупым и причудливым?

Сейчас я не могла думать об этом.

Не сейчас, когда опасность стояла по ту сторону двери.

Серьезная опасность. Самая худшая.

Настолько худшая, что скорее не опасность, а угроза.

Я чувствовала, как она ползла, тревожно, угрожающе, злая по воздуху. Сказать, что мне стало не по себе, огромное преуменьшение.

Я не знала, как это поняла. Я даже не знала, что поняла. Я просто знала, что понимаю.

И я поняла, если все пойдет не так, моя жизнь будет закончена.

И я также поняла, единственный, кто мог встать между мной и этой угрозой, был Люсьен.

Он будет охранять и защищать меня. Независимо от и вопреки тому, что я только что пережила от его рук, я знала в глубине души, что он сделает все, что в его силах, чтобы защитить меня, встав между мной и тем, что было за дверью.

Или он умрет, пытаясь это сделать.

И эта мысль потрясла меня больше всего.

Поэтому я не теряла времени. А быстро надела пижаму и для пущей убедительности халат, туго затянув пояс. Затем я повернулась к нему, увидев, что он ждет меня в пижамных штанах.

В дверь снова позвонили.

Мое сердце бешено заколотилось.

«Успокойся, зверушка». Его голос прозвучал в моей голове, когда он протянул мне руку.

Без колебаний я подошла к нему, вложив свою руку в его, его глаза удерживали мои в плену еще пару секунд.

В тот момент, когда его длинные пальцы сомкнулись вокруг моей руки, поглощая ее, я почувствовала, как мое сердце успокоилось.

«Вот так. Молодец». — Его голос, полный гордости, прозвучал у меня в голове, подбадривая.

Мы медленно пошли вместе, держась за руки, к входной двери. Пока мы шли, снова зазвонил звонок.

Он остановил меня, его глаза встретились с моими в темноте, он положил руку мне на щеку, все еще держа меня за руку.

«Ты выполняешь все, что я говорю, понятно?» — спросил он, я кивнула, и он ободряюще улыбнулся мне и пожал руку.

Затем он отпустил мою руку и отошел, чтобы включить свет. Затем открыл дверь и встал в проеме, преграждая путь тому, кто был снаружи.

Я находилась за дверью. Не видела, кто там был, они, следовательно, не могли видеть меня. Люсьен заговорил, предоставляя мне необходимую информацию, не сообщая об этом нашим посетителям.

— Рудольф, Кристиано, Марчелло, — протянул он, и в его голосе послышался смех. — Вас послала ко мне втроем?

— Мои глубокие извинения, Люсьен, — ответил голос с сильным акцентом, определенно ему было неловко. — Я знаю, что уже очень поздно, но, к сожалению, мы здесь, чтобы попросить тебя пройти с нами.

Что?

«Зачем?»

Я затаила дыхание.

— Это не может подождать до утра? — Поинтересовался Люсьен.

— Нет. — Теперь прозвучал другой голос с акцентом, враждебный, он совсем не смущался. — Совет ждал, когда ты придешь сам. Теперь возникли проблемы, и они больше не хотят ждать.

Люсьен молчал, обдумывая его слова.

— Пожалуйста, Люсьен, не усложняй все. Это не займет у тебя много времени. — Настаивал первый голос.

Люсьен заговорил серьезно, без смеха.

— Не могу сказать, что счастлив, Рудольф.

— Это не к нам. Скажи об этом Совету, — парировал враждебный голос.

Тело Люсьена изменилось как тогда, при визите Катрин. Мышцы выделялись, четко очерченные, смертоносные. Я восприняла это как не хороший знак.

— Марчелло, — с предупреждением произнес третий голос, тоже с акцентом.

Казалось, что там у двери происходит какое-то противостояние. Я видела не всего Люсьена, но чувствовала, что там что-то происходит и меня это чертовски пугало.

Наконец Люсьен расслабился, отступил назад, открывая дверь шире, вежливо сказав:

— Подождите внутри. Я буду через минуту.

Его глаза остановились на мне. Я прочла его намерения по глазам и двинулась к нему. Его рука обвилась вокруг моей талии, отодвигая нас в сторону, чтобы три больших вампира могли зайти в фойе. Двое были темноволосыми, оба выглядели латиноамериканцами, итальянцами или кем-то в этом роде. Один был белокурым. Все они были великолепны.

Мое сердце пропустило удар.

Блондин закрыл дверь, затем повернулся, все они уставились на меня. Я прижалась к боку Люсьена.

— Лия, это Рудольф, Марчелло и Кристиано, — представил Люсьен, указывая на каждого рукой. Рудольф чувствовал некомфортно в своей миссии к нам.

Я кивнула и неуклюже махнул им рукой.

Кристиано и Рудольф улыбнулись. Марчелло нахмурился.

— Долгожданное удовольствие для меня, Лия, — пробормотал Рудольф, его глаза смотрели на меня спокойно и нежно. Я подозревала, что в его словах был заложен больший смысл, потому что Марчелло еще сильнее нахмурился. В то же время улыбка Криштиану стала шире.