Дочь человечья, или Это я, Ольга

Не страшно тому, кто этим занимается как работой. А тому, кто все делает наживую, пишет стихи по-настоящему, пишет песни по-настоящему, всегда сложно, потому что превратить нематериальное в материальное - это акт, подвластный только Богу, и когда человек в нем участвует, то ощущает вот эту непостижимость, которая вгоняет в трепет. Я подавляю в себе этот ужас, иначе я вообще не смогу выйти на сцену. Даже когда я еду к месту концерта, я порой не могу переставлять ноги, как иногда бывает во сне.

Понимают ли мои песни слушатели?.. На эту тему я все время думаю. Иногда мне кажется, что они ничего не могут понять в принципе, потому что они совершенно другие люди - каждый человек, он по-другому устроен. А иногда мне кажется, что все человечество до такой степени едино, что когда ты на одном конце мира произносишь что-то шепотом, на другом конце слышно. И я до сих пор не знаю, какая же именно точка зрения правильна. Когда какое-либо духовное проявление достигает очень большой высоты - великая красота, великая музыка, вообще великое, много больше, чем человек, оно может быть страшным. Человек не может увидеть Бога, он сразу умрет. Поэтому видишь маленький-маленький кусочек Бога, маленький кусочек Его света. Какой-то свет я вижу. Вся жизнь уходит на то, чтобы понять, что это за свет.

Поэтому я иногда боюсь что-нибудь такое спеть, так как музыка - великая сила, и человек, который поет, берет на себя ответственность. Он играет с огнем, с большим огнем. Может быть, с адским. Может быть, с божественным. Можно ли вообще человеку творить? В православной церкви на эту тему существуют противоположные мнения. Творчество не вмещается в материальные обычные рамки. Все основное происходит там, за гранью обыденного восприятия. Это и есть настоящая жизнь, которая может оказаться более реальной, чем обычная видимая. Может, лучше не творить, не брать на себя лишнего? Гораздо умнее, возможно, поступает человек, который не пишет. Тот же, кто творит, будет отвечать уже по-другому - не только за себя, но и за людей, которым он внушил те или иные идеи. Вообще, ответственность умножается по количеству людей, которые тебя послушали. Они тебе поверили, а что ты им ляпнешь в результате? Может быть, если в творчестве есть хорошее, меньше спросится с нас за нашу самонадеянность, за нашу гордыню... Но человек грешен. Я человек. Творчество - это продукт человека со всеми его заблуждениями. И продукт его гордыни в какой-то степени. Бог творец. А человек своим творчеством как бы хочет сравняться с Богом...

Я не совсем являюсь источником того, что я творю. Музыкант, я думаю, это проводник энергии, которая хочет через него что-то сказать. Мы все скорее проводники, чем источники. И самое главное и большое, что мы можем сделать, это так в себе эти настроечки подкрутить, чтобы быть максимально чувствительным и слышать то, что нужно передать. Тогда получаются настоящие правдивые песни, и уж какие они получаются, они у нас, на самом деле, не всегда спрашивают. Если я специально захочу сочинить какую-нибудь песню, боюсь, что у меня либо ничего не получится, либо получится, но как-то так, средненько; может быть, даже неплохо, но ни о чем. Далеко не все то, что я пишу, постигается моим умом, моими чувствами, эмоциями. Я пишу, а потом начинаю это анализировать, осознавать. Иногда это бывает совершенно прямое послание от Бога, а иногда... не знаю. Человеческие чувства, страсти - это может быть и прекрасно, а может - мелко и уродливо. Все навевается разными силами, которые вокруг нас. В соответствии с тем, как мы будем себя в жизни подготавливать, такие вибрации мы и будем ловить, такие послания будем записывать. Поэтому люди творящие живут среди огромных искушений. Поэтому творчество - занятие опасное. У кого-то может быть другая судьба - он всю жизнь будет плотничать, например, готовить еду или воспитывать детей, и вот это он будет делать честно, по-настоящему, и в этом достигнет своей праведности и выполнит свой долг. Он может спастись таким образом. А музыкант - это гораздо сложнее. Как и философ, и политик, и писатель, и художник. То есть кому много дано, с того много и спросится. То, как жить достойно, сформулировано в заповедях. Но о музыке в заповедях ничего не сказано. Там сказано "не убий", "не укради" и так далее. Значит, я так понимаю, не убий своей музыкой и не укради своей музыкой. То есть чтобы у людей, которые тебя слышали, не возникло желание пойти и убить кого-нибудь. А мастерство - это лишь инструмент. Как нож - мы же пользуемся ножом. Можно им хлеб порезать, а можно человека зарезать. Одна музыка возвышает и очищает, другой можно воспользоваться для того чтобы упиться, отключиться. Использовать как анестезию и не думать о добре и зле, не думать о том, что ты воротишь. Стоит протрезветь... но многие не трезвеют никогда, потому что боятся.

Единственное, что утешает - человек делает один раз выбор не в ту сторону, второй раз выбор не в ту сторону, но всегда есть надежда. Смысл нашей жизни в том, чтобы за эту нашу жизнь успеть научиться думать и успеть сделать свой выбор. Хотя бы успеть. Ты можешь всю жизнь не быть праведником, но в момент смерти вдруг вспомнить и сказать: "Господи, помилуй". И Господь, не исключено, помилует тебя хотя бы за это - за то, что ты вспомнил его в момент смерти.

Но, это, наверное, моя беда по жизни, что я слишком много всего написала и слишком вот неоднопланово. Цветаева говорила, что поэты делятся на ежей и лис. Ежи всегда двигают свою линию, всегда похожи на себя и всегда идут в одном направлении, а лисы - они постоянно меняют обличье. В качестве ежа она приводила, по-моему, в пример Бетховена, а в качестве лисы - Моцарта. Вот я, видимо, пример все-таки лисы...

Но вообще я - лошадь. Животное, с которым я себя сравниваю, это именно лошадь. Я, правда, не верю в гороскопы, но я - лошадь и я чувствую, что это мой темперамент. Тем более огненная лошадь. Я очень горячая, очень эмоциональная, при этом иногда эмоции берут верх, и это становится разрушительным. Но так как я - лошадь, то у меня есть склонность много работать и везти, везти воз. И в этом смысле я ощущаю себя на месте. Как бы "рабочая лошадка", но с темпераментом. У каждого человека свой тотемный архетип. Правда, их, архетипов, может быть много. Кто-то с лисой меня сравнивает, кто-то с кошкой. Кто-то с лягушонком, кто-то - с олененком... Хотя... Что такое "ты"? Это вопрос, на который нет однозначного ответа. Стоит однозначно ответить, как сразу же обманешь себя. Реальность не обманешь, а вот себя - да. Человек шире, чем его плоская проекция в данную секунду.

"Я" и творческое "Я" это не одно и то же. Творческое "Я" более космическое, более возвышенное, более непознаваемое. Я, конечно, приземленнее, проще, у меня полно недостатков и бытовых забот. Часто я слышала от людей, что я на сцене не имею ничего общего со мной в жизни, я неузнаваема, невозможно даже понять, что это я. Для меня главные моменты в жизни - когда я, земная, отмираю и чуть-чуть прикасаюсь к этому космическому и высокому. Этого хватает, чтобы все остальное время прилагать всяческие усилия, терпеть трудности. Только ради этого, а вовсе не ради славы или денег. Чтобы играть на гитаре - нужно, чтобы была гитара, и так далее. Это все средства, а цель - ненадолго попасть в высокую струю.

Когда именно я написала первую песню, которую можно считать актом искусства, что ли, а не просто ученической поделкой? Не знаю... Все, что я делала с самого начала, даже будучи подростком, было глубоко пережито и было для меня очень сильным и ярким актом искусства, даже если это было изучение первых трех аккордов. Мотор находится не снаружи, мотор находится внутри. Остальное выясняется путем некоего сопоставления с внешней оценкой. Вначале меня не замечали, потом, наоборот, оценили и переоценили... Но для меня критерий - истинное удовлетворение, которое я получаю в сей момент, а оно возникает только когда я делаю то, что для меня свежо, трудно, актуально. Даже если весь мир будет меня горячо хвалить и давать большие деньги за повторение давным-давно пройденного, это не заставит меня получать от этого истинное удовлетворение.

Песни приходят ко мне в самое неожиданное время. Стараюсь записать на диктофон, на бумагу - потому что тут же забываю. На моем диктофоне очень много записей. Если я какой-то отрывок нашла потом, и он мне понравился, то надо вытащить мыслеформу, зафиксировать, доделать. Бывает, песня не складывается по многу лет. Потом я пойму, чего не хватало, добавлю, и наконец она сложилась. Но я уже не воспринимаю, что написала ее сейчас. Тогда не воспринимала, потому что не доделано, а сейчас - потому что только дала последний пинок. Поэтому момент рождения песни определить трудно. Честно говоря, у меня есть фобия чистого листа. А если листик какой-нибудь не очень новый, частично исписанный другими пометками, мне всегда легче на нем стихотворение накарябать. А потом в компьютер я уже переношу начисто. Уже не пишу стихотворение, я его чуть-чуть доделываю, поправляю. Так что сам процесс должен происходить максимально незаметно для меня, тогда мне легко.

Поэзия никому ничего не должна. Как только становится "должна", так сразу она начинает умирать. Ее можно представить себе как живое существо, которому мы только помогаем родиться. А какое оно будет - в перьях, из бронзы или пирожных, - не автор решает. Хотя его настроение очень влияет. Но мы же не владеем тем, какое у нас настроение: оно само по себе приходит. Совершенно разные чувства и состояния выражает поэзия. Часто стихи - просто игра и забава, умственные построения, математические задачки. Порой поэзия - это заплывы в столь далекие сферы, для которых и слов-то не придумано. И запретного для стиха ничего нет, потому что дело имеем с изнанкой разума. Внутри у человека больше, чем он показывает, и все это пища для поэзии. Пристойное и непристойное, интимное, тайное и болезненное, внутреннее, откровенное, возвышенное. Не принято о многом публично говорить, но это содержится во всех нас. Поэтому один человек резонирует с другим через поэзию. Все правдиво, только тогда и действует. Поэзия своей искренностью, тотальностью получает право говорить обо всем.

Когда я впервые набрала свои стихи на компьютере и распечатала их, то очень долго не могла оторваться от этого зрелища. Я смотрела на белый лист с буковками и размышляла о том, что наши чувства мы должны оформить в мысли, мысли в слова, а слова в какую-то поэтическую форму. Бесконечное вдруг уложилось в конечное - в набор символов. Это так графично, так красиво. Мне не верилось, что я это сделала, что эти буковки - это и есть я. Потом с трудом смогла оторвать свой взор от этого, но привыкнуть так и не смогла. Потому что привыкнуть к этому просто невозможно. Это восходит к самой сути взаимоотношений конечного и бесконечного, мира тонкого и мира материального, грубого.