Догоняя рассвет

— Не ожидал увидеть тебя… — слабый голос оборвался, как натянутая до предела струна.

— Сам от себя на ожидал, — раздраженно сдувая со лба свисавшую прядь, Лирой бился с закрытым замком, пока тишину не разрезал пронзительный визг петель.

Лирой застыл в распахнутой дверце, не решаясь помочь Рю подняться.

— Ранен? Идти можешь? — удостоверился он, скорее, из вежливости к изувеченному брату.

— Справлюсь, — прохрипел Рю, задыхаясь от усилия встать на ноги.

С той же натугой он шел за Лироем, налегая на стены плечом. В каждом шаге отчетливо слышалась боль.

Лирой почти поверил тому, что стечением обстоятельств или каким-то злобным пророчеством свершилась всевышняя казнь, и вампиров разом не стало, но он тут же развеял плоды фантазии, как только посреди всеобъемлющей пустоты навстречу повстречался старый приятель. Бастиан — молодой человек с похожей судьбой нести на себе бремя отродья сверкнул белозубой улыбкой.

— Лирой, неужели вернулся?

— Именно так, — не сбавляя торопливого темпа, Лирой обрушил четкий удар в его голову. От вложенной силы бедняга Бастиан не удержался на ногах и повалился без чувств.

Доносившийся до ушей плеск реки вел из пристанища древнего зла. С ощущением свежего воздуха на лице Лирой выбрался на поверхность скалистого ущелья и на миг позволил себе остановиться, прислушаться к природе, предаться свободе, мечтам, не стесненным влиянием Оберона. Но наслаждение оказалось недолгим — не обнаружив в окрестностях Клайда и Амари, Лирой впал в тревогу; он с ходу не мог взять в голову причин их отсутствия и в панике заметался по округе.

— В чем дело? — Рю смотрел на него, как на человека, лишенного ума.

Лирой присел, коснулся кончиками пальцев выжженной земли, и не находя увиденному объяснений устремился вглубь леса. Рю остался далеко позади, но его существование отныне не беспокоило Лироя и в самой малой степени. Куда больше пугали устремленные в небо черные пики, еще в недавнем прошлом являвшие собой раскидистые сосны, и жуткий пустырь, дымящийся на месте густой чащи. Сожженный дотла в ненасытном огне, отрезок леса, несомненно, захлестнула магия, не оставившая после себя даже подобия сверкающей искры.

— Амари! Клайд!

Лирой не помнил себя от нарастающего до безумия ужаса. Сердце испуганно сжалось, когда под ногами раздался хруст, пробудивший легион мурашек. На Лироя смотрели черные глазницы обугленных останков, вызывая в голове всевозможные картины произошедшего и образы конкретных людей.

Весь дрожа от удержанных слез, Лирой не разрешил себе сдаться. Движимый еще теплившейся внутри верой, что раскиданные по пустырю кости никак не относились к Клайду и Амари, он продолжил искать признаки жизни. А потому возникшее в поле зрения тело, окруженное черными трупами, мгновенно подняло упадший дух.

Амари лежала на земле без движения, почти без дыхания. Бледная, измученная, она чудилось такой маленькой, что хотелось прижать ее к себе со всей любовью, на которую только способно зачерствелое сердце отродья, и качать в объятьях. Лирой опустился рядом с Амари на колени, обвил ее тело руками. Исполненный нежной заботы, он гладил безжизненное лицо, роняя слезы, проступившие не то от облегчения, что поиски были не напрасны, не то от страха за девушку, чувства к которой не мог больше унять.

Веки Амари дрогнули, и на Лироя мутно взглянули голубые глаза.

— Лирой?.. — имя просвистело обессилевшим голосом, словно призрак, но всколыхнуло мужчину до дрожи.

— Да, дева моя, я рядом, — отрезвленный ее пробуждением, Лирой привлек Амари к груди.

— Все закончилось?

— Не знаю, о чем ты говоришь, но похоже на то.

— Нас окружили, — тихо вспоминала Амари, — Клайд выпустил пламя…

— И где же Клайд теперь?

Лирой явственно ощутил, как она вздрогнула. Глаза Амари широко распахнулись в стремительном возвращении сознания, и девушка тут же засуетилась, вырываясь из рук.

На ее лице возникло выражение беспомощной растерянности — состояния, мгновенно передавшееся и Лирою.

— Нужно уходить, — пробасил за спиной голос подоспевшего Рю.

— Но Клайд… неужели он?.. — Амари собрала ладонями горсть пепла, недвусмысленно предполагая смерть пастора.

Лирой, не находивший оправданий исчезновению Клайда, склонялся к тому же.

— Его больше нет, — скорбь сдавила горло петлей, сделав признание гибели брата невыносимым страданием.

Душу сковало холодом от еще не вполне ясного осознания навеки утраченного. Клайд был достойным мужчиной, не менее достойным пастором. И даже более достойным Мореттом. Но если они останутся здесь оплакивать утрату, потери рисковали возрасти.

Оберон не простит поражения.

— Нам следует скрыться в Иристэде, — Лирой взял Амари за плечи и заглянул в ее отражавшие горе глаза, так повелительно и серьезно, что она не могла не прислушаться.

Забрав лошадей, они возвращались домой в безутешном отчаянии. Лирой сжимал в ладони подаренный крест и не верил в то, что близкие сердцу люди могли умирать.

Глава 12 Прощание

Нет ничего более мучительного, чем неизвестность. Покрытая мраком и преисполненная загадками судьба Клайда Моретта отравляла каждую мысль Амари ядом.

Его забрал огонь. Среди без конца сыпавшихся догадок, эта была самой прочной, неоспоримой, как факт. Клайд не оставил следов побега, отрезав основания полагать, что он уцелел. Руководствуясь лишь туманным представлением магии, Амари подозревала, что годами томившийся внутри священника жар всех кругов ада, вырвавшись наружу, испепелил своего хрупкого носителя. Ринувшееся на свободу пламя означало для человеческого существования Клайда настоящую гибель.

Один из немногих, кто искренне хотел нести в мир просветление, он не достоин был такой страшной участи.

Помимо очевидных причин для страданий, грусть Амари обострялась болью, которую причинял сокрушенный вид Лироя. Младший Моретт все чаще безмолвно обращался к кресту, не тая на лице следы скорби.

* * *

Посеребренные сиянием полной луны извивы реки безмятежным течением наполняли душу печальным сумраком. Мягкая гладь водной поверхности манила Амари вглубь ласковой темноты успокоить мысли, усыпить все тревоги.

Прячась внизу, под водой, девушка целиком отдалась ощущению легкости и свободы, словно тяготы ее пути оставили тело, и оно научилось летать. В ушах отдавалось биение пульса, — Амари не слушала ни плач сердца, ни голос совести, ни упрямых капризов бросить все и исчезнуть. Только бивший в голову такт. Она держалась до тех пор, пока легкие не вспыхнули огнем от потребности глотнуть воздуха, и вынырнула, всколыхнув тишину ночи.