Доктор Фальк и дачные убийства

– Хотел справиться насчет развлечений на следующей неделе. – Фальк, с одной стороны, по-прежнему твердо намеревался пересидеть ближайшие несколько дней в одиночестве на даче, пока страсти не улягутся. С другой – превращаться в затворника на все лето он тоже не желал. Оставалось понять, найдется ли в арсенале курзала занятие, достойное того, чтобы выманить доктора из аскезы.

Таковых нашлось бы немного. Оркестр в Зеленом луге был один, у пожарного общества, и даже Фальк признавал мастерство музыкантов. Но играли они довольно редко (раз в месяц, а то и реже). Приглашенные же оркестры представляли собой кота в мешке: одни ласкали слух виртуозностью, другие атаковали уши несчастных слушателей неуклюжим исполнением военных маршей, принимая громкость и энтузиазм в качестве мерила качества. Театр… Что ж, о большинстве дачных театров можно было говорить так же, как о покойниках: либо хорошее, либо ничего. Хорошего находилось мало. Василий Оттович молчал. Что еще могло привлечь доктора? Спортивные мероприятия, конечно же. Фальк старался поддерживать атлетическую форму, а потому регулярно принимал участие в тех соревнованиях, что считал достойно-солидными для лица его статуса.

– Конечно же, – распорядитель пулей метнулся за кожаным журналом, где хранилось расписание курортных развлечений. – Так-с, посмотрим. Понедельник – вечер азартных игр в казино. Вторник – лаун-теннис. Среда – заседание литературного общества, обсуждают произведеньице Алексея Ремизова [15] . Четверг – дамский клуб. Пятница – спектакль дачного театра, обещают Шекспира.

– Замечательно, запишите меня, пожалуйста, на теннис, казино и спектакль, – сказал Фальк. Известие о постановке Шекспира пробудило в нем странное, болезненно-гадливое любопытство: насколько же провинциальные лицедеи смогут надругаться над бессмертным творчеством британского барда?

15

Модный в описываемый период писатель-символист.

Как уже упоминалось, мероприятия курзала были бесплатны для участников общества благоустройства, к которым иногда присоединялся и Фальк. Вернее, бесплатными они были формально – все «благоустроители» обязаны были в начале сезона оплатить членские взносы. Остальные дачники могли приобрести абонемент либо же купить билеты на отдельные мероприятия. Отсюда и необходимость записи.

– Всенепременнейше! – воссиял распорядитель, но тут же начал растерянно озираться. – Перо? Где-то перо забыл, голова дырявая. Извольте обождать буквально мгновение.

С этими словами Аркадий Гаврилович вылетел из кафе в поисках письменных принадлежностей. Фальк и Платонов остались одни. Инженер шумно допил остатки кофе из фарфоровой чашечки и с отчетливым звоном поставил ее обратно на блюдце. Не оборачиваясь к доктору, он произнес:

– Василий Оттович, говорят, вы на меня клевещете.

– Не имею ни малейшего понятия, с чего вы это взяли, Петр Геннадьевич, – спокойно ответил Фальк.

– Любопытно, а слухами-то земля полнится: вы-де обнаружили следы у дома покойной генеральши, указывающие на меня. А еще полиции стало известно о нашем конфликте, свидетелем которого, как мне отчетливо помнится, вы стали. Некрасиво с вашей стороны, сударь.

Василий Оттович поморщился. Вот уж не думал, что факт обнаружения следов станет достоянием общественности. А главное – кто мог сказать инженеру? Сидоров? Вряд ли. Неверов – возможно, но при всем любопытстве бывшего товарища прокурора секреты, особенно связанные со следствием, он хранить умел. Шевалдины? Но что их связывает с Платоновым? Однако размышлять было некогда.

– Что ж, в таком случае вас ввели в заблуждение. Я действительно нашел у дома госпожи Шевалдиной следы велосипедных шин и указал на них уряднику. Но, во-первых, я доверяю Александру Петровичу и не сомневаюсь, что он обнаружил бы их самостоятельно. А во-вторых, этим замечанием я ограничился. И ни в коей степени не делал предположений относительно того, чей велосипед мог эти следы оставить. Аналогичным образом я воздержался от упоминания о вашей размолвке с Верой Павловной. Как человек чести, я готов ответить за свои слова, если пожелаете.

– Экий вы гордый, однако, – хрипло рассмеялся инженер. – Что ж, спасибо за честность, коль не обманываете.

Он бегло стрельнул глазами в сторону окна и замер. Василий Оттович проследил за направлением его взгляда и успел увидеть, как за стеклом промелькнул мундир урядника Сидорова.

– Кажется, это по мою душу, – глухо произнес Платонов. – Как не вовремя. И Аркадий запропастился… Черт!

Он сорвался с места и бросился к Фальку. Доктор инстинктивно приготовился защищаться – уроки бокса и военные рефлексы сработали. Но вместо нападения инженер остановился, протянул Фальку записку и умоляющим тоном попросил:

– Раз вы человек чести, то прошу – отдайте это Екатерине Красильниковой. Если вы откажетесь – я пропал.

Фальк машинально принял протянутый листок. За его спиной послышались шаги и сбивчивый нервный голос распорядителя, а затем двери в кафе распахнулись и на пороге появился Александр Петрович Сидоров.

– Господин Платонов, вот вы где! – излишне доброжелательным тоном обратился к Петру Геннадьевичу урядник. – Мне, право, неудобно вас беспокоить, но образовалось дело безотлагательной важности, требующее вашего присутствия. Соблаговолите пройти со мной, пожалуйста.

– Вы обещали, – едва слышно шепнул оцепеневшему Фальку Платонов и шагнул навстречу Сидорову. – Я в вашем распоряжении, Александр Петрович!

Урядник и инженер покинули курзал, оставив Фалька в одиночестве. Доктор растерянно взглянул на сложенный листок бумаги в руках. Кажется, сама вселенная была решительно настроена испортить все его планы.

– Какой кошмар, Василий Оттович, – произнес распорядитель. Он так и остался стоять с ошарашенным видом у дверей в кофейный зал.

– Да уж, – глубокомысленно подтвердил Фальк.

– Я не о том, простите, просто совсем забыл закончить перечень, – продолжил Аркадий. – В субботу на летней эстраде дает концерт духовой оркестр добровольного пожарного общества. Вас записать?

– В сложившихся обстоятельствах? На духовой оркестр добровольного пожарного общества? Черт с вами, записывайте!

Глава девятая

Разврат-то существовал, но он прятался, его стыдились, блудниц побивали каменьями, а нынешняя блудница ходит гордо и открыто.

Д. Н. Мамин-Сибиряк, 1902 год

В ночь на среду Василию Оттовичу не спалось. Сей факт можно счесть примечательным уже потому, что обычно его идеально вышколенный организм подобных вольностей себе не позволял. Стоило Фальку положить голову на подушку и закрыть глаза, как можно было бы по часам отмерить пять минут, после которых мерное дыхание доктора превращалось в легкое сопение, поза – расслаблялась, а разум преспокойно переправлялся в царство Морфея.

Не в этот раз.

Василий Оттович бессонно ворочался на кровати (которая по такому случаю завела привычку раздражающе скрипеть, чего ранее за ней не наблюдалось). В те краткие минуты забытья, которые давались Фальку, его посещали кошмары. Вот мертвая генеральша встает с пола и указывает перстом в окно: «Смотрите, Василий Оттович, серый монах пришел за мной!» Вот инженер Платонов стоит на эшафоте с накинутой на шею петлей и грустно говорит: «Моя судьба была в ваших руках, доктор». А потом Василий Оттович видел со стороны, как он сам взбирается со свечой в руке в комнатку на вершине башни, выглядывает в ночной мрак – и видит фигуру монаха, безмолвно наблюдающую за ним с мостика, перекинутого через ручей в глубине участка.

Уснуть ему удалось только на рассвете – и то, можно сказать, с чужой помощью. Ибо в последнем по очередности горячечном сне увидел он Лидию Шевалдину в белом летнем платье, выходящую из реки и садящуюся рядом с ним на клетчатый плед:

– Василий Оттович, бедненький, вам надо спать… – говорит она и целует его в лоб.

После этого Фальк спал без сновидений до десяти часов утра.

Неудивительно, что утренний кофей он пил на веранде в наисквернейшем расположении духа. Под горячую руку Василия Оттовича попалось письмо от очередного дальнего родственника, интересующегося, нет ли у доктора возможности разместить его с семейством на своей даче. Подобные родичи служили бичом любого дачевладельца – да и просто бедняг, которые летние домики только снимали. Эта саранча налетала практически без предупреждения, занимая все комнаты, съедая все запасы, вытаптывая все цветы, наполняя окрестности мерзким смехом и детскими криками. Испортив отдых одному страдальцу, сия мамаева орда просто перемещалась в следующий дачный поселок, где жил очередной брат-сват-кузен-деверь-внучатый племянник-друг-приятель-мимолетный знакомый – словом, очередная жертва.