Долго, счастливо

– Поттер, не врите, если совершенно не умеете этого делать, - я усмехаюсь и замечаю бутылку, изгибая бровь.
– Это взятка для того, чтобы я тебя простил?

– Это подарок, - мрачно бурчу я и отдаю тебе бутылку.
– Счастливого Рождества, - и я разворачиваюсь, собравшись уйти. Не то чтобы я не хотел тебя сейчас повалить в сугроб и начать целовать, особенно увидев твою усмешку, да и вообще... увидев тебя. Нет, просто если я это сделаю, я буду еще большим ребенком, чем обычно...

– Я не склонен пить один, ты это знаешь, - поймав тебя за руку, я возвращаю тебе бутылку.

– Хочешь подарить - раздели.

– Я не в настроении для глинтвейна, прости. Сохрани, выпьешь потом еще с кем-нибудь... поумнее доктора Поттера, неправильно рассчитавшим интеграл десятичного логарифма, - огрызаюсь я и отдаю тебе бутылку вновь. Я знаю, я веду себя отвратительно и по-детски, но эта статья действительно меня задела. Не то, о чем она была, а то, как она была опубликована.

Я удивленно смотрю на тебя и заставляю посмотреть на себя:

– Ты злишься на меня из-за своей ошибки?

– Ты фактически прилюдно меня унизил, опубликовав этот дурацкий обзор в «Вестнике»!
– я вырываю руку из твоей и хмуро отворачиваюсь.
– Даже если это и была правда, ты мог бы сказать это один на один. В конце концов, мы не так уж далеко живем... жили, в пределах одной постели практически.

– Я говорил тебе быть внимательнее, ты меня так и не послушал. Поэтому статья была самым простым и действенным способом указать тебе на твои ошибки. После крыла ты слишком расслабился и стал делать ужасающе грубые ошибки.

– Ты умеешь унижать людей и в личном разговоре. Зачем было это выносить на публику?

– Ты меня не слышал, когда я говорил тебе это лично. Я сказал тебе присмотреться к твоему последнему эксперименту, но ты отговорился тем, что занят формулой, заранее ошибочной, ведь ты неправильно рассчитал ее несколько шагов назад.

– Я советовался с тобой по поводу черновиков.

– Ты положил их на стол с работами студентов и повис у меня на шее, а утром забрал черновики, даже не спросив, просмотрел ли я их.

– Кхм...
– я краснею и отвожу взгляд в сторону.
– Хорошо, допустим. Но предупредить меня о статье ты мог?

– Двух упоминаний и вопроса о том, отправлять мне статью или ты все же выслушаешь меня - этого тебе недостаточно?

– Я же работал в это время! Я даже не слышал, что ты говорил!

– Последний вопрос был за ужином, - я усмехаюсь.
– Я понимаю, что наука чрезвычайно увлекательна, но ты слишком ей увлекся, перестав замечать детали, мелочи и нюансы.

– Я все замечаю, - обиженно надуваюсь я и направляюсь к дороге.

– Неужели?
– хмыкнув, я неторопливо двигаюсь за тобой.
– Даже то, что разрушения оказались не столько невосполнимы, и большая часть твоих результатов и записей цела?

– Что?
– я резко оборачиваюсь и смотрю на тебя. Прямо в глаза. Магнетические, любимые, самые лучшие...

– Если не убирать пепел, бумага легко поддается восстановлению. Конечно, если хватает внимания и терпения взяться за этот кропотливый и долгий процесс.

– У меня бы не хватило. Ни внимания, ни терпения, ни ума.

– Я в курсе, Поттер. Ты собираешься возвращаться и проверять свои бумаги или я должен применять легилименцию, чтобы узнать какие записи к чему относятся?

– Я заберу их как-нибудь. Вместе с вещами.

– Я уже сказал тебе по поводу вранья. Заходи, вещи из отеля заберем позже, - я открываю дверь и с усмешкой оборачиваюсь к тебе.
– Или ты предлагаешь мне поверить в твое твердое намерение уйти и выставить твои вещи за дверь, запретив когда-либо в жизни даже заговаривать с собой?

– Северус, я...

– Да?
– у тебя очень детский вид и злиться на тебя невозможно.
– Заходи, а то опять простудишься и пропустишь свою любимую рождественскую часть сказки. Тем более, что глинтвейн принято пить теплым, а золотой компонент, подозреваю, может от мороза приобрести не лучшие свойства.

– Ничего он не приобретет, я проверял, - бурчу я и топчусь на месте.

– Даже если так, это не повод превращать жидкость в лед. Повторное нагревание не добавляет вину вкуса, - мне приходится подойти и поймать тебя за шарф.
– Заходи, а то весь дом выстудишь, - вязанный поводок заставляя тебя пойти за мной в тепло нагретого дома.

Я покорно иду за тобой и судорожно вспоминаю, в какой из ящиков своего стола я запер стеклянную тубу с инкунабулой. Я знаю, что подарок надо будет подарить только утром, но все же...

– Ужин придется делать вместе, если хотим управиться быстро, - я разворачиваюсь и, хмыкая, обматываю тебя концом шарфа, притягивая к себе.
– И утром попробуй только не подняться, когда пойдем за твоими вещами.

Я вновь смотрю тебе в глаза и неожиданно для самого себя делаю шаг вперед, повисая у тебя на шее и целуя в губы. Я очень соскучился по тебе, твоим поцелуям, твоим рукам...

Иногда элементарные намеки ты понимаешь очень долго, но, к счастью, все-таки понимаешь. Так что мне остается только обнять тебя и взъерошить свободной рукой непослушные вихры.

– Идем, ребенок...
– не отпуская тебя, возвращаюсь в гостиную, где был перед твоим появлением, и сажусь в кресло перед камином, потому что ты слишком холодный, а я помню, как легко ты можешь подхватить простуду.

А я съеживаюсь в клубок у тебя на коленях и медленно отогреваюсь, обнимая тебя крепко-крепко и тихо признаваясь:

– Ужасно одиноко засыпать по вечерам было...

– Догадываюсь. Но сегодня тебе это не грозит, - я неторопливо распутываю тебя из уличной одежды, складывая ее рядом с креслом.
– И я буду ждать повторного эксперимента, для новой статьи, так что после Рождества тебе предстоит работа.

– Я знаю, - я прижимаюсь к тебе еще крепче и бормочу себе под нос.
– А ты по мне, наверное, вообще не скучал...

– Я за тобой пошел, Поттер, - хмыкнув, щелкаю тебя по носу и смотрю в несносные зеленые глаза, чуть размытые за запотевшими стеклами очков.
– Опять забыл про заклинание?