Долгое дело
Шрифт:
Инспектор открыл стол и вытащил шесть предметов. Зеркало, в которое он посмотрелся и спрятал, взбив пальцами волосы огненной феерией. Крупную матрешку с матрешечками внутри, которых он выставил в ряд на подоконнике. Пачку заграничных сигарет неизвестного государства, которую он опустил рядом с пепельницей. Учебник криминалистики, который он положил на край стола. Нож, здоровый и кривой, как турецкая сабля, который он хотел было воткнуть в столешницу, но оставил рядом с учебником. Журнал "Вопросы психологии" - этот он бросил перед собой.
И тогда постучали.
– Прошу! -
Холстянникова вошла и остановилась, как и предполагал инспектор, у сейфа, не зная, куда деть взгляд, - он как-то в комнате не умещался.
Леденцов встал:
– От себя и от имени приветствую вас в районном отделе внутренних дел.
– Вы тут работаете? - удивилась она.
– Нет, я тут думаю.
– А где же работаете?
– На оперативных просторах, Валентина... как дальше?
– Альбертовна. А вас как звать?
– Меня коротко - инспектор Леденцов. Садитесь, Валентина Альбертовна. Чай, кофе, кисель, коньяк?
– Пожалуй, чашечку кофе, - согласилась Холстянникова, не представляя, откуда что тут может взяться.
Леденцов рассчитал точно: чай теперь не в моде, кисель тем более, коньяк вряд ли она будет, а вот кофе... Он встал, протянул руки, открыл сейф и достал громадную белую чашку и двухлитровый термос. Без крышки он задымился, как вулкан.
– С молоком, уже сладкий. Хотите бутерброд с котлетой и луком?
– Нет-нет, спасибо. - Она с недоумением смотрела на поллитровую фаянсовую чашку, боясь к ней притронуться.
– Пейте. Говорят, что кофе продлевает жизнь. В Копенгагене есть столетний мужик, который пил только кофе. А его приятель пил чай и прожил всего пятьдесят. Правда, в том же Копенгагене живет стодвадцатилетний дядька, который пил одно какао...
Холстянникова осторожно приподняла чашку и, удерживая, отпила чуть не кипевший кофе.
– А вы подуйте, - посоветовал Леденцов.
Она торопливо поставила ее на стол, элегантно пошевелила в воздухе пальцами и сморгнула набежавшую слезу.
– Я пишу очерк о рядовом инспекторе уголовного розыска...
– Рядовее меня вы не найдете.
– Его духовный мир, его увлечения, его работа...
– Все это в норме, - заверил Леденцов. - А как назовете?
– Еще не думала.
– Только не называйте "Люди в синих шинелях".
– Ну, это избито...
– Не потому, что избито, а потому, что теперь не носят синих шинелей.
– А что носят?
– Полупальто цвета морской волны. Вы так и назовите: "Люди в полупальто цвета морской волны".
Холстянникова рассмеялась, но ее смех скатился с инспектора, как с айсберга.
– А вы шутник.
– Я шутник?
– Ну да, вы же сейчас пошутили?
– Нет, не пошутил.
– Мне показалось...
– Это от горячего кофеина.
Она щелкнула двумя латунными застежками и распахнула сумку черной кожи, похожую на портативный магнитофон. Блокнот, толстый, как том энциклопедии, лег на стол. Многоцветной шариковой ручкой она отчеркнула какую-то запись и мелко вывела: "Инспектор Леденцов. Живописен."
– Вы
каким цветом пишете? - заинтересовался он.– Синим.
– Пожалуйста, пишите обо мне зеленым - моим любимым цветом.
Она улыбнулась, окинув взглядом его зеленый костюм, салатную рубашку и светлый галстук с травяным отливом.
– Вот ищу зеленые ботинки, - поделился инспектор.
Холстянникова сделала вторую запись: "Внешность. Рыжие волосы, но лицо мужественное. Девятнадцать лет. Красив, но по-своему. Любит шутить".
– Мне бы хотелось начать с вашего духовного мира. Скажите, интересуетесь ли вы каким-либо искусством?
– Я ими всеми интересуюсь.
– Даже так. Например, оперой?
– Мне очень нравятся арии из одноименных опер.
– Что вы имеете в виду?
– А вы не поняли?
– Разумеется, поняла.
Леденцов пристально смотрел круглыми глазами, не мигая и не оживляя мускулы лица, как отвечал на трудном экзамене.
– Я и оперетты люблю, классические.
– Какие, например?
– Например, ту, где поет мистер Игрек.
– Мистер Икс, - поправила она со снисходительной улыбкой.
– Ага, Икс. Я всегда хромал по математике.
– Ну, а балет?
– Откровенно говоря, не люблю.
– Почему?
– Допустим, он принц, а она лебедь. Он ее поднял и держит на голове. И что? Ему тяжело, ей неудобно, а публике неинтересно.
Она улыбнулась - инспектор оказался веселым человеком.
– А как вы относитесь к симфонической музыке?
– Я больше люблю романсы с чувствиночкой.
– Какой ваш любимый?
– Романс "Закатил я глаза".
– Что-то не помню. Кто композитор?
– Да вы не знаете. Композитор Порубаймех, наш постовой милиционер.
– Вероятно, вы любите телевидение? - решила она.
– Люблю, но только одну передачу "В мире животных". Да и то смотря какие животные.
– Состоите ли вы членом какого-нибудь спортивного клуба?
– Я посещаю "Клуб обнаженных".
– Разве есть такой клуб?
– Не первый год хожу.
– И что там... делают?
– Собираемся, пардон, обнажаемся... А то вы не бывали?
Не будь на ее продолговатом лице черноморского загара, Холстянникова бы покраснела под немигающим и намекающим взглядом инспектора. Она взялась за спасательную чашку и с удовольствием отпила пару крупных глотков нечерного, но очень вкусного кофе.
– Наверное, и не бывали, - решил Леденцов. - Теперь все моются в ваннах.
– Так вы имели в виду баню?
– Ага. А вы небось подумали на ресторан?
– Чем-то вы похожи на инспектора Петельникова...
– Мы из одного райотдела.
Холстянникова брала сложнейшие интервью у физиков-атомщиков, брала солидные интервью у директоров, обстоятельные интервью у рабочих, остроумнейшие - у писателей, у веселых артистов... Она могла найтись, возразить, отпарировать, подсказать и отбрить. Она взяла с собой один из самых емких блокнотов, ожидая услышать уйму случаев, историй, баек, легенд, приключений... Но пока писать было нечего, пока она пила бесконечный кофе.