Долгое дело
Шрифт:
Она дошла быстрым шагом до метро и проехала до конечной остановки. Выйдя на землю, Калязина огляделась, словно не узнавала города. Вроде бы никого. То есть людей полно, но кто из них?.. Она села в троллейбус, в первый, какой подошел. И ехала тоже до кольца, до нового микрорайона, который встал из сегодняшнего тумана инопланетным поселением.
Калязина приостановилась, разглядывая дома. Все одинаковые, вроде гигантских силикатных кирпичей. Она выбрала, который поярче - с зеленью на балконах и сквериком у парадных, надеясь увидеть там скамейку со старухами.
Но погода всех праздных с улицы вымела. Пустая скамейка блестела
Где-то высоко, может быть на последнем этаже, хлопнула дверь. Калязина дождалась - из парадной вышла старуха с рюкзаком пустых бутылок. Видать, сынок послал.
– Извините, гражданка, - зашлась в улыбке Калязина, - не могу найти одну женщину. Звать вроде бы Валентиной, живет в этом доме...
– Валентина? Не знаю такой.
Старуха ничего знать и не могла, занятая неподъемным мешком.
– Мамаша, я приехала с дикого Севера, уделите мне секундочку.
– Чего?
– Ищу молодую женщину, среднего роста, симпатичную...
– Тут и все молодые да симпатичные.
– Ну, такая вся из себя.
– Так, может, Райка Фортепьянцева из ателье?
– Раиса, да-да...
– Она и верно, вся из себя.
– Как же я запамятовала: Раиса Фортепьянцева. В какой она квартире?
– В тридцать первой. С работы приходит в шесть, а то и опосля семи.
– Спасибо, я опосля и приду, - пообещала Калязина, бросая взгляд на номер дома: шестнадцатый, улица Тополиная.
Она оторвалась от уже заинтересованной старухи и легко пошла к центру, до которого было километров двадцать. Такси, случайно докатившее сюда, подвернулось как по заказу - Калязина схватила его на лету. Она села на заднее сиденье - с шофером никогда не садилась, - устало назвала адрес:
– Красный переулок, дом три.
Если за ней следят, то как они теперь... Неужели тоже на машине, с рацией, как показывают в кино? Это хамство, она все-таки не шпионка и не убийца. Калязина обернулась - сзади ехал самосвал...
Через полчаса она позвонила в квартиру. Там что-то упало, кто-то пробежал, где-то выключили музыку. Калязина ждала, зная, что пришла, как нагрянула. Дверь приоткрылась.
– Вы? - удивленно пропела ассистентка.
– Я, милочка. Без приглашения, без звонка.
– Входите же.
В передней Калязина сняла плащ и сдернула косынку под удивленным взглядом ассистентки, никогда ее не видевшей в таком бедном наряде.
– Аделаида Сергеевна что-нибудь случилось?
– Пока еще ничего.
Они прошли в комнату. Вера растерянно опустила руки, не зная, что сказать и что предложить своей начальнице, которая впервые была в ее квартире, да еще так внезапно, да еще в такой одежде.
– У вас ко мне дело?
– Дай отдышаться.
– Кофейку выпьете?
– Опосля, как сказала мне одна гражданка. Вера, я попрошу срочно отвезти письмо. Где бы мне его написать?
– Вот тут. - Хозяйка показала на секретер, заменяющий письменный стол.
– А ты одевайся, милочка.
Вера влетела в переднюю, разметав полы халатика из веселого штапеля.
Калязина взяла лист бумаги, достала японскую авторучку и красиво написала: "Раиса!
Могут подслушать, поэтому не звоню, как и договорились. Жду тебя по адресу: Красный переулок, дом три, квартира восемнадцать. Камешек у меня при себе, так что можешь захватить деньги. Если до трех не приедешь, то уйду и камень уплывет по другому направлению. А.С". Калязина сложила записку вчетверо, вытащила из широкого кармана безмарочный конверт, тонкие перчатки и беленький пакетик. Надев перчатки, она извлекла из этого пакетика листик ярко-красной бумаги, похожей на копировальную, покрытый несмываемой краской. Записка была тщательно завернута в эту бумагу, вложена в конверт и заклеена. Спрятав перчатки, Аделаида Сергеевна надписала: "Улица Тополиная, дом 16, квартира 31. Раисе Фортепьянцевой".– Вот, милочка. - Она протянула конверт подскочившей ассистентке. - В квартиру не поднимайся, опусти в почтовый ящик и сразу обратно. Я подожду здесь. Возьми такси, лаборатория оплатит.
После каждого слова Вера заведенно кивала. Она не только была уже в брючном костюме и в изящной палевой накидке, но успела подкраситься и надеть свои вульгарные серьги. Ее лицо, свеженькое после дневного сна, было так простодушно, что у Калязиной мелькнула расслабленная мысль о ненужности затеянного. Но она умела давить расслабленные мысли.
– Поспешай, милочка.
Вера ответила лишь быстрым стуком каблуков. Аделаида Сергеевна осталась одна в квартире.
Она скинула туфли, гулко вздохнула и вытянула ноги, шевеля пальцами в простом чулке. Теперь нужно ждать - двойная проверка началась. Да нет, тройная: ассистентки, ее квартиры и хвоста.
И все-таки не зря ли? Проверки никогда не бывают лишними. Она должна верить этой Вере, как себе. До трех тут будет милиция, если ее ассистентку перекупил уголовный розыск. И милиция будет тут, если следят за ними и записку перехватят в пути. Тогда она посмеется над этими оперативниками: тогда она напишет высокохудожественную жалобу о том, чего стоит наша милиция, которая ловится, как рыбешка на муху. Бедная Рая Фортепьянцева, вся из себя, - ее потаскают.
Калязина сунула ноги в туфли, поднялась и пошла по комнате - от входа, вдоль стены, как при обыске; пошла тихо и медленно, ни к чему не прикасаясь руками...
Тахта, узкая, как селедка... Не из гарнитура, рублей на семьдесят. Стоит давненько, выцвела. Возле нее на полушкура. Вернее, шкурка. Что за зверь? Заяц, что ли? А тахта лишь для одной. Странно...
Секретер с книжными полками. Ну конечно, "Три мушкетера" и Мопассан. Журналы мод, как говорится, всех времен и народов. Матрешечки, коробочки, куколки, сувенирчики... Большая фотография - портрет молодого нагловатого мужчины со вздорными усиками. Видать, тот муж, который объелся груш.
Что-то вроде туалетного столика. Склянка на склянке. Крем на ромашке, крем на женьшене. Духи, господи, что за духи. Чуть получше тройного одеколона. Вот, кажется, польские - эти терпимы. А помада? Этой помадой не краситься, а писать на заборах неприличные слова... Да, не "Черный перламутр". А лак? Им пол красить. Нет, Веруша, с такой косметикой космонавта тебе не подцепить.
Проигрыватель. Конечно, не стереофонический. Конечно, заезжен, как лифт. Поставлена пластинка. Бостоны и чарльстоны. А рядом лежит... Ого, классика. Неужели слушает? Ну, да она чувствительная. Сибелиус. Теперь каждый Сибелиус, каждый к себе тянет.