Долгое дело

–  Десять.

–  Прекрасно, десять.

–  Но я ее не продаю.

–  А я и не покупаю.

–  Чего же вы хотите?

Снять он хочет комнату с верандой на зиму или на следующий сезон. Но она век не сдавала.

–  Только вы не бросайте трубку, понятно? - предупредил голос каким-то неживым, отчеканенным тоном.

Она догадалась. Вернее, она вспомнила - был такой случай в восьмом доме по Еловой улице. Хозяйка вернулась в город, и ей сразу позвонил незнакомый парень с дурацким разговором насчет какого-то пса Чугрика. Проверяли, в городе ли она. А после залезли на дачу и сожрали шестнадцать банок компота. Из белого налива.

–  Ну так чего вам? - нетерпеливо спросила Ливенцова.

–  Серафима Никитична, я хочу получить с вас тысячу рублей.

–  А компоту не хочешь?

–  Милочка, кто со мной шутил, того теперь сводят судороги.

Ливенцова хотела обрезать нахала за "милочку", за "ты", но не юношеская уверенность в голосе и чуть изменившийся тембр ее остановили.

–  Это ты, голубчик, шуткуешь по телефону. Делать нечего?

–  Повторяю, ты должна мне выплатить тысячу рублей.

–  Может, скажешь, за что?

–  За дачу.

–  Как за дачу?

–  Серафима Никитична, я предлагаю выгодную сделку. Дача стоит десять тысяч. Я прошу одну тысячу. Есть смысл дать одну тысячу, чтобы сохранить десять?

–  Ничего не понимаю...

Но она поняла, вспомнила. Хотят сносить дачи под санаторий, давно об этом поговаривали. А звонит какой-нибудь тип из дачного треста и предлагает свои услуги - за тыщу оставить дачу на своем месте. Взяточник проклятый.

–  Если не дашь деньги, то дом я сожгу.

От неожиданности, от прилившего возмущения Ливенцова смолкла, не находя подходящих слов, ни подходящих ругательств.

–  Как ты сожгешь?

–  Даже не заходя на участок. Задняя стена веранды стоит в двух метрах от штакетника. Не так ли?

–  Ну так.

–  Люди разные ходят вдоль штакетника по дорожке. Не так ли?

–  Ну так.

–  Вот с этой дорожки я и брошу на толиевую крышу веранды моток шерсти, пропитанный бензином, а кончик нитки подожгу, как бикфордов шнур. И никто никогда и ничего не узнает. Милочка, да разве мало способов поджечь дом?

–  Это шантаж! - опомнилась Ливенцова.

–  Конечно, - спокойно согласился голос.

–  Я сейчас же заявлю в милицию.

–  Ну и что?

–  Они примут меры.

–  Какие, дурашка? Поставить милиционера у дачи?

–  Но у меня нет тысячи рублей...

–  А вот обманывать нехорошо. Ты же не так давно продала "Москвича".

–  Да с чего это я должна платить!

–  А с того, что у тебя нет выхода. Короче, Серафима Никитична, даю на размышление и на поход в сберкассу одни сутки. Жди моего звонка. Предупреждаю, если не уплатишь или пойдешь в милицию, то считай, что салатной дачи у тебя нет...

Трубка уже тревожно попискивала. Шантаж, натуральный шантаж. Надо немедля ехать на дачу. Но не будешь сидеть там безвыездно, да поджечь могут и при ней. Что же делать? Дача ведь, не спрячешь, в гараж не закроешь... Дача ведь, не шестнадцать банок компота.

Она бросила затравленный взгляд, который как рассыпался по передней. На полу стоял неразобранный рюкзак с белым наливом, источавшим свой непередаваемый запах. Серафиму Никитичну охватила странная, будущая тоска по своей даче, словно та уже сгорела.

В милицию. Немедленно сообщить в милицию. Как это не могут поставить милиционера? Пусть ставят дружинника. В конце концов, она берется выплачивать ему зарплату. Плюс белый налив, плюс свежий воздух, плюс у нее есть домашнее вино из крыжовника.

Серафима Никитична прерывисто вздохнула.

Милиционеров на улице не хватает. Кто ей даст охранника для дачи?.. Не государственный заводи и не винный склад. Допустим, засекут их телефонный разговор или какими-нибудь своими методами поймают этого, который звонил... Так он же не один, их же шайка. В отместку наверняка подожгут. Кто-то говорил, что вроде бы где-то на юге шантажисты вот так же сожгли автомобиль частника, который поскупился. Угнали и сожгли. А дачу и угонять не надо. Сторожа, нанять сторожа, какого-нибудь здорового пенсионера из бывших военных. По полсотне в месяц. И сколько ему караулить? Неделю, год, два? Те же деньги и выйдут. Да и сутками стоять он не будет, восемь часов - и ушел. И поджигай. Ведь у самой дороги.

Уплатить?

Время еще было. Серафима Никитична взялась за резиновые сапоги - скорей туда, на дачу...

И з д н е в н и к а с л е д о в а т е л я. Автомобиль бежит вперед, корабль плывет к горизонту, ракета уходит в космос, птица взмывает в небо, дерево тянется к солнцу... А куда стремится человек? Только к другому человеку, - больше ему некуда. Нужно лишь понять одновременно...

Если бы все сразу, в единочасье, в единоминутье, осознали глубину того, что живут они тут временно, - временные мы, как подснежники весной, - то люди бы только улыбались друг другу и любили бы друг друга жадно и сильно, прощально, пока не ушли туда, куда все уходит в этом мире.

Д о б р о в о л ь н а я и с п о в е д ь. О том же, о чем писала вчера. Задело, как говорится, до глубины души.

Любовь к человечеству... А посмотрим, как оно живет, человечество, возможно, оно моей любви и не стоит.

Гражданин А. делает карьеру и потому пуст, как робот. Гражданка Б. устраивает гнездышко и злобствует насчет ковров и хрусталя. Гражданин В. пьет, и ему плевать на все трезвое человечество. Гражданин Г. купил машину ему теперь не до людей. Гражданка Д. хочет выйти замуж, и ей, естественно, нравится только одна половина человечества, которая в брюках. Гражданин Е. приобрел язву - его человечество только раздражает...

Продолжить? Алфавит большой, на все человечество хватит.

Это человечество вчера в автобусе чуть меня не задавило, а такси не найти. Это человечество хочет смять меня на улице или выпихнуть на проезжую часть. Это человечество оттирает меня от прилавка, томит в парикмахерской, орет по ночам на улице пьяными голосами, обременяет меня вызовами в квартиры...

Шла как-то мимо цирка. Давали билеты на детские спектакли с участием известного клоуна. Боже праведный! Толпа оголтелых бабок и дедок, подминая друг друга, рвалась к кассе. Заметьте, они думали не о человечестве, а о своих внуках. Человека готовы задавить, а радость внучонку доставить.

Опять не в свою пользу пишу, опять вы подумаете, что я мизантропка, мизантропичка и мизантропиха. А я вам скажу тончайшую мысль, афоризму подобную...

Люди плохие, но я к ним терпима. И знаете почему? Потому что каждый человек иногда бывает хорошим.

Рябинин возвращался в прокуратуру из райотдела милиции, где они с Петельниковым добрую половину дня обсуждали калязинское дело. И теперь он кипел той тихой взвинченностью, которая, видимо, поблескивает на очках, подергивается на губах и не даст ему спать до утра. С чего она? Так бывало, без причины. Или причина была, но он ее не знал и не мог отыскать. Впрочем, разговоры с друзьями всегда его будоражили, как хорошее вино.