Долгое дело

Он вышел из парка, и другой запах, яблочный, перебил цветы и травы. На углу высился штабелек реечных ящиков, завихренный белыми стружками. Первые, ранние яблоки. Рябинин расстегнул портфель и купил их две весовые тарелки. Самое крупное, яркое, немытое, он проколол зубами со звонким хрустом. Под бордовой кожицей розовела мякоть - вкус ананаса...

Яблочный дух заполонил кабинет. Работать было невозможно. Он мешал, этот яблочный дух. От него тоже кружилась голова, как и в парке от политой земли, от цветов и от сквозного ветерка.

Без стука, по-мышиному - как пролез под дверью - появился комендант:

–  В буфете имеется кура по два шестьдесят пять.

–  А цыпа? - пошутил Рябинин.

–  Цыпа была вчера.

–  Если кура-цыпа, то уж тогда сардели и сосиси.

–  Не завезли. А фрикадели будут к вечеру.

Комендант не улыбался. Только его короткий нос три раза дрогнул, уловив яблочный запах, бьющий из портфеля.

–  Александр Иванович, есть вроде бы английская пословица... Съешь яблоко - и врач не нужен. Берите.

Комендант еще раз дрогнул носом и внушительно отказался:

–  Яблоки противоречат моему организму.

Рябинин хотел узнать, каким это образом они противоречат, но Александр Иванович вдруг заявил:

–  А он есть.

–  Кто?

–  Смысл жизни.

Рябинин невпопад улыбнулся, рискнул спугнуть страсть в этом, оказывается, впечатлительном человеке. За своими ремонтами и сметами, за побелками и шпатлевками комендант думал об их случайном разговоре на краю города у сурепного поля.

–  И в чем же он? - спросил Рябинин.

–  Есть смысл.

–  В чем?

–  Есть смысл, - упрямо повторил Александр Иванович.

–  Я тоже считаю, что он есть. Но вот в чем?

–  Есть и все.

Нет, комендант не думал - комендант верил. Это лучше неверия. Вера в смысл жизни, как в бога.

И промелькнуло, исчезая...

...Каждый верующий - не думающий. Каждый думающий - не верующий...

А комендант изрек, как приговор:

–  Если бы не было у жизни смысла, то все бы повесились.

Хорошо, это называется доказательством от противного. Все бы повесились... Но ведь сколько людей не знают этого смысла, не ищут и не вешаются. Или же знают?

Базалова вальяжно заполнила кабинет, отчего Александр Иванович пропал, как выветрился.

–  Ну как? - спросила она, пытливо въедаясь в Рябинина взглядом.

Он вновь открыл портфель:

–  Есть английская пословица: съешь яблоко - и можешь не здороваться с врачом.

–  Отодубел.

–  Ото... что?

–  Отошел, говорю. - Она выбрала маленькое яблоко, но с листочком, вытянутое, граненое.

Демидова, как всегда, влетела в кабинет, словно ее сопровождало человек десять. Она отряхнула сигарету на свои туфли и сердито обрадовалась:

–  Слава богу, щеки порозовели...

–  Мария Федоровна, знаете английскую пословицу: съешь яблоко - и гони врача в шею?

Прокурор заглянул в кабинет, как в больничную палату. И вошел смело, успокоенный женскими улыбками.

–  Юрий Артемьевич, в Англии есть закон: врач, который не ест яблок, наказывается тюремным заключением. Угощайтесь.

–  Странный закон, - улыбнулся прокурор.

–  Странный, - подтвердил Рябинин, улыбаясь.

И промелькнуло, исчезая...

...Какая прелесть быть с людьми в одном кабинете, в одном городе, на одном земном шаре... Всегда бы...

Женщины ушли. Юрий Артемьевич расслабленно опустился на стул:

–  Миновали ваши беды?

Рябинин так и улыбался, душимый радостью. Интересно, на кого он сейчас похож? На Буратино, увидевшего цирк.

–  Отчего они, Юрий Артемьевич, наши беды?

–  Наверное, от плохих людей...

–  От них ли?

–  Ну, и от нас самих.

–  Мы считаем, что наши неприятности от подлецов, от материальных недостатков, от погоды, от невкусного обеда... Юрий Артемьевич, а может быть все они от несовпадений? Одних лишь несовпадений взглядов, характеров, способностей и настроения?

–  Надо подумать.

Прокурор легонько зацепил нос, высветлив лицо ватным благодушием. Он ждал хорошего дня. Синего неба и теплого солнца, которые теперь нежили город. Спокойной работы без невероятных происшествий, без руководящих визитов и без грозных жалоб. Воспрявшего следователя, который не знал, как избавиться от улыбки.

–  Лучшее лекарство от всех бед, Сергей Георгиевич, творческая работа.

–  А работающие творчески - счастливы?

–  Творец всегда счастлив.

–  Допустим, сотворил автомобиль... Мещанину, который его купил для престижа и спесиво ездит, себя показывает и кислород жжет. Творец счастлив?

–  Вещи производят не только для мещан.

–  Вещи, вещи... В этом есть что-то унизительное, Юрий Артемьевич. Всю жизнь насыщаться вещами самому и насыщать других.

–  Работа на радость людям не может быть унизительной.

–  Мне, вам, всем дадена жизнь. И мы ее тратим на изготовление вещей. Ведь это же страшно...

–  Без материального производства человечество не проживет.

–  Но материальное производство ведь только для того, чтобы существовать, чтобы выжить. И опять вечный вопрос - для чего выживать?

Впервые спорил он легко, как плыл по течению. Впервые спорил с прилипшей улыбкой, которая показалась бы надменной, не знай Беспалов ее истоков.

–  Юрий Артемьевич, по-моему, вещизм - это детская болезнь человечества. Чем оно больше будет умнеть, тем меньше будет производить. Впрочем, как и сейчас... Богат вещами - беден духовно. И наоборот.

–  И тогда, по-вашему, не будут работать?

–  Почему же... Но эта работа будет для главного, для смысла жизни. Вот тогда работа сама станет смыслом жизни.

–  Который вы не знаете?

–  Который я не знаю.

Но иногда Рябинину казалось, что он его знает. Вернее, он к нему часто, может быть ежедневно, приближается, почти касаясь какой-то неосязаемой своей частицей... Только не разумом, поэтому не может схватить, упуская туда, откуда приходят к нам мысли и куда уходят. И заметил, что он ближе всего к познанию в свои тяжкие минуты. Вот и в прошедшие дни что-то мелькало, где-то подходило, когда-то прикасалось...