Долгое падение

– Не задерживайся допоздна.

– Пока, папочка.

А потом дверь за ней захлопнулась, и она исчезла – исчезла навсегда.

– Но она не пришла домой той ночью?

– Нет, не пришла.

– Когда именно вы поняли, что она исчезла?

Мистер Кук делает глубокий вдох, но в суде душно, и это не помогает. Он делает еще одну попытку, на сей раз успешную.

– Мы начали беспокоиться в одиннадцать часов. Она знает, когда должна быть дома, и это было очень на нее не похоже – опаздывать. Я отправился искать ее на автобусную остановку. Пришел автобус, но Изабель в нем не было. Тогда я вернулся домой. К тому времени было без четверти двенадцать. Ее все еще не было дома. Жена позвонила домой другу Изабель, и его мать позвала его к телефону. Изабель вообще не появлялась на танцах.

Мистер Кук замолкает, чтобы выпить воды. Он не может смотреть на Питера Мануэля в клети для подсудимых. Боковым зрением он улавливает его как тень, но не может на него смотреть. Мистер Кук не поднимает глаз, обещая себе, что скоро все это закончился и он почувствует себя лучше.

– Она так и не пришла на танцы, и мы поняли, что она в самом деле пропала. Моя жена позвонила в полицию, а я отправился искать ее сперва на дорогу, на железнодорожную станцию, а потом в поля.

– В поля за вашим домом?

– В поля, – эхом повторяет мистер Кук, – в поля Сандихилс и Бернтбрум.

Он роняет взгляд на деревянные перила, на которых покоятся его руки; кончики пальцев не ощущают тонких дубовых волокон, они онемели на режущем декабрьском морозе. Мистер Кук чувствует этот мороз на своей щеке, чувствует, как напряжено его лицо, прикрытое от разбойника-ветра. Он чувствует, как под сапогами хлюпает влажная грязь, как их засасывает в землю. Он ищет свою Изабель в темноте. Он ходит четыре часа, добирается до Барракни, оставляет позади Фоксли и Ньюлендс-Глен. Потом возвращается домой для того, чтобы выпить чая, вкуса которого не ощущает, надеть еще один шарф и поговорить с полицией. Он ведет с собой полицейских и показывает им, где уже искал. Поля изрыты шахтами старых рудников. Тому, кто не знаком с этими местами, опасно находиться здесь в темноте.

Сперва мистер Кук сердится на Изабель. Он хочет, чтобы она узнала, что из-за нее переживает ее мать. Когда гнев проходит, он желает снова рассердиться, потому что теперь он просто в ужасе. Он так испуган, что хочет крепко обнять свою дочь и никогда ее не выпускать. Потом он хочет просто держать ее руку, потом – просто видеть ее. Просто видеть ее. Это страстное желание хуже страха. Это желание – скорбная боль, которая погружается в самую глубину его сердца.

С наступлением ночи Мистер Кук все меньше и меньше устает. Он знает, как мужчины говорят о девушках. Он знает, что могло случиться с его Изабель. В течение длинных часов, проведенных в темноте, когда все его надежды высасываются сквозь подошвы в мокрую, предательскую землю, он начинает чувствовать, что просто необходимо найти танцевальные туфли, которые она истоптала на всех этих своих танцах.

Туманным утром, когда беззаботное солнце соизволяет встать, мистер Кук сидит в гостиной рядом с очагом, который никто не согреет. Он все еще в верхней одежде и слушает заверения полицейских, просто отрабатывающих свою смену.

Ее найдут. Она осталась ночевать у подруги, у которой нет телефона. Мы обыскиваем больницы, может, ее сбила машина.

Но мистер Кук знает, что случилось с его дочерью. Это случалось в тех полях и раньше. Нападали на девушек и женщин, и никого не поймали. Он думал, его жена думала, что женщинам не полагается в такое время находиться вне дома. Он думал, а жена его говорила, что пострадавшие должны были быть женщинами особого сорта, чтобы находиться в такое время в поле вместе с мужчиной. Они думали так не потому, что они плохие, злорадные или равнодушные люди. Они думали так потому, что во всех тех случаях не были перепуганы. Иначе они никогда не позволили бы своей Изабель ступить за порог.

Когда туманное утро подходит к концу, мистер Кук еще раз идет на компромисс со своими желаниями: если б ему только подержать одну из ее туфель, ее танцевальных туфель… Только одну. Ему так этого хочется, что он чувствует мягкую изношенную кожу, изгиб ее каблука подушечкой загрубевшей от работы руки.

– Мы ждали, а она так и не пришла домой, – говорит он суду.

– И что произошло утром?

– Примерно в полутора милях от дома нашли в ручье ее сумочку. Ее танцевальные туфли исчезли.

– Сумочку нашли по дороге к автобусной остановке?

– Нет. В другой стороне. Там нашли отпечатки ног и решили, что за ней гнались по полям больше полумили. Но все-таки найти ее полицейские не смогли.

– А что случилось потом?

– Ничего.

Целые акры «ничего» за недели длиною в год. Никаких ее вещей больше не нашли. Обыскали шахты. Обшарили реку Калдер, но ничего не обнаружили. До 11 января. Тогда нашли ее могилу.

– Как вы об этом узнали?

Мистер Кук снова отпивает из стакана. Он ставит его обратно, но понимает, что еще не готов говорить, поэтому полностью осушает стакан и напоминает себе, что близок к концу всего этого, что он – просто сноска и что никого все это по-настоящему не заботит, кроме него самого.

– Полиция пришла с нами повидаться. Нам сказали, что человек признался, и в этом и в других делах. Полицейские сказали, что он отвел их посреди ночи к ее могиле. «Я стою на ней», – помню, они передали эти его слова. Он показал им, где ее танцевальные туфли. Они были неподалеку. Под грудой кирпичей.

Туфли лежали под дождем, на морозе, под грязью почти две недели. Их еще не вернули мистеру Куку, но он знает, что туфли больше не мягкие и не хранят форму ее ноги. Они испорчены дождем и морозом. Теперь это просто куски изувеченной кожи.

У защиты больше нет вопросов к мистеру Куку. Ему разрешают покинуть свидетельскую трибуну.

Идя по залу суда, мистер Кук не чувствует себя лучше. Он гадает – где же ощущение завершенности. Он так же опустошен, как и раньше, но теперь чувствует, что его скорбь выставлена на потеху публики. Его потеря будет описана в завтрашних газетах, о ней прочитают в автобусах люди, не очень интересующиеся Изабель. С мест на балконах за ним наблюдают люди, которым на самом деле почти все равно. Он горько размышляет – не считают ли они его потерю занимательной.

Он сердито вскидывает глаза и перехватывает взгляд женщины. Ей примерно столько же лет, сколько его жене. Она плачет, не таясь; слезы текут по ее щекам, руки сжаты так, будто она держит холодные ноги своей мертвой дочери, чтобы согреть их. С его губ срывается всхлип, и мистер Кук хлопает себя ладонью по губам, пристыженный, потрясенный внезапным родством с незнакомкой. Он прыгает по ступенькам лестницы, ведущей в комнату для свидетелей, и с топотом врывается в дверь.

В уединении тихой комнаты его ожидает жена. Она обнимает его, и мистер Кук всхлипывает в ее волосы. Он думает о плачущей женщине на балконе. Его уникальное горе было всем, что у него оставалось от Изабель. Теперь плачущая женщина отобрала у него и это. Его снова ограбили.

Глава 9 Вторник, 3 декабря 1957 года

Нетти Уотт никогда не говорит обо всем этом, ни разу. Ее не вызывают в суд как свидетельницу, она не дает интервью прессе. И все-таки она была там в ту ночь, когда Питер Мануэль рассказывал свою историю.

Она слушает его рассудительно, с критическим мышлением женщины, которая тридцать пять лет смотрит фильмы. Она понимает разницу между хорошей историей и плохой. Нетти ходит в кино четыре-пять раз в неделю. Она стыдится этого. Так же регулярно, как Сэмюэл Пипс [44] зарекался ходить в театр, Нетти зарекается смотреть кинофильмы. И точно так же, как Пипс, всегда нарушает зарок.

44

Сэмюэл Пипс (1633–1703) – английский чиновник морского ведомства, автор знаменитых дневников.