Долгорукова

— Пока нам не удалось расшифровать его значение.

— Ну а суд?

— Суд был скор и справедлив, Квятковский упорствовал. Оба повешены.

— Без моего конфирмования?

— В отсутствие вашего величества. Были убеждены: вряд ли вы смягчили приговор.

— И всё-таки. Что мог означать крест?

— Я задавал этот вопрос сведущим людям. Вразумительного ответа так и не получил.

— Надобно найти ответ. Он, несомненно, есть.

— Мы рассматривали план со всех сторон. И малиновая и жёлтая комнаты неуязвимы как извне, так и изнутри. Служители, которых мы опрашивали, тоже ничего не могли сказать по сему поводу.

— Квятковский мёртв. Полагаю, вы поторопились с виселицей. При известных условиях он мог бы открыть значение креста.

— Ах, Государь. Этот душегуб хранил молчание до последнего вздоха. Все социалисты — фанатики и маньяки. Из них клещами не вытянешь признаний.

— Но есть же передавшиеся на нашу сторону.

— Мелкие сошки, Государь. Их знаний недостаточно для открытия центра террористов. Единственное, что удалось узнать: они наладили производство взрывчатых веществ: динамита, гремучей ртути и других. Несомненно, среди них есть способный химик. Некий Окладский, который открыл нам кое-какие их замыслы, объявил, что они уже не прибегают к доставлению взрывчатки из-за границы.

— Поощрили его?

— Умеренно. Замешан во многих злодействах. Если станет сотрудничать, как обещал, снизойдём.

— Важней всего проникнуть внутрь сообщества. Для сего ничего не жалеть. Завладеть их планами.

— Мною обещана высокая награда — в деньгах, чинах и орденах. Пока что рвение наших агентов безрезультатно.

Смысл креста не давал покоя Александру. В нём, в этом кресте, чудилось ему что-то потаённое и зловещее. Но что? Мудрый брат Костя, к советам которого Александр прибегал в трудных случаях, выслушав его, пожал плечами.

— Несомненно, смысл в кресте есть, но он унесён в могилу. Можно ли проникнуть в жёлтую столовую, минуя заграждения?

— Нет. Под нею караульня, посты надёжны, прямого хода нет. Лорис самолично всё проверил. Он убеждён, что злоумышление ни снизу, ни тем паче сверху невозможно.

— Может быть, снаружи?

Александр усмехнулся.

— Ежели бы выкатить на Адмиралтейскую площадь осадную пушку да пальнуть из неё. Но окна-то выходят во двор — не достать.

— Стало быть, это исключается. В таком случае выкинь сей крест из головы. Знаешь, эти злодеи могли изобразить его провокативно и подкинуть: ломайте-де голову и страшитесь.

— Рад бы выкинуть, — уныло сказал Александр, — да ведь застрял в голове как шип.

Только Катя с её женским чутьём могла прозреть, когда Александр поведал ей про крест на жёлтой столовой и про все предположения об его потаённом смысле, Катя переполошилась:

— Злодеи что-то задумали! — воскликнула она. — Моё величество, вы должны перенести столовую в другое помещение. Слава Богу, во дворце их хватает.

— Нет, Катенька, это ломает весь привычный распорядок. Я склонен думать, что брат Костя прав: это провокативный выпад террористов, желающих нас запугать.

Катя замахала руками.

— Я убеждена: в этом кресте заключён тайный злодейский умысел. Во что бы то ни стало следует перенести трапезование в другое место. В конце концов я требую!

Александр засмеялся. Катя в один прыжок подскочила к нему и повисла на шее. Это был испытанный приём, действующий, как правило, безотказно.

— Ну я прошу, умоляю, брошусь на колени, ради всего святого...

Губы её в промежутках меж мольбами искали его губ, их зажигательность была неотразима. И всё закончилось так, как заканчивалось обычно — на ложе любви.

Остыв, он спросил её:

— Ну, каковы твои и мои тайные доброжелатели? Подали они знак?

Вместо ответа она протянула ему листок голубой бумаги.

«...Я имел честь сообщить высокому собранию милостивое слово Его Величества. Оно было воспринято с восторгом. В знак полного и всеобъемлющего покорства высочайшей воле... чёрные фигуры склонились в низком поклоне с пением гимна «Боже, Царя храни». После этого было приступлено к обсуждению планов действий.

Соблюдая ритуал, лигеры под водительством главных особ, друг за другом в обусловленном порядке проследовали в Особый тайный кабинет. Двери за ними затворились. В кабинете, где вдоль стен висели геральдические знаки, принимались самые важные решения... Всё, что там было решено, имеет силу закона... Скорей Нева потечёт вспять, в Ладогу, нежели не будут исполнены принятые здесь решения.

Вот, мадам, описание наших ритуалов, в коих есть нечто от тайных масонских собраний, но именно это свидетельствует о благородстве и неотменимости наших намерений...»

Он читал, шевеля губами. Наконец, оторвавшись, положил бумагу на столик у изголовья. Губы его сложились в саркастическую усмешку.

— Что бы ты ни говорила, моя несравненная Катя, но это всего лишь игра взрослых, изнемогших от безделья людей в тайны и заговоры. От масонов тоже не было проку. Не будет проку и от наших доброжелателей, скрывавшихся за четырьмя буквами — ТАСЛ.

— А я верю и надеюсь, что их усилия смогут оборонить моего государя от злодейских покушений.

— Дай Бог, дай Бог, я готов им всемерно покровительствовать, хотя покровительствовать людям, скрывающим свои имена и вообще неведомых, как ты понимаешь, трудно, даже невозможно.

— Им достаточно доброго слова вашего величества.

— За добрым словом дело не станет.

Проходили дни за днями в привычных занятиях, и таинственный крест на жёлтой столовой мало-помалу выветривался из памяти. Бог с ним, с крестом, а обычный распорядок завтраков, ужинов и обедов неотменим. Непременно в кругу семьи. Законной, разумеется.

Время от времени государь наведывался к супруге. Она уже не вставала. Болезнь вытянула из неё все соки. В этой высохшей сморщенной старухе Александр с трудом узнавал ту, которая так восхищала его красотой, изяществом, свежестью всего облика.

Отдать родственный долг умирающей приехал её брат принц Александр Гессенский и его сын, тоже Александр Баттенбергский, принц Болгарии.

В окружении Александров присутствовали и наследник цесаревич, и брат царя Константин Николаевич, государь беседовал с гостями в своём кабинете, готовясь перейти в жёлтую столовую, где завершались последние приготовления к трапезе.

— Мари с трудом узнала меня, — принц выглядел расстроенным. — Бедная, она обречена.

— Врачи настаивали на продлении её лечения в Канне, — сказал Александр, — но она настояла на возвращении. Она сказала мне: «Я хочу умереть дома, среди своих детей». У неё уже нет иллюзий...

— Иллюзии? А у кого они есть? Скорей аллюзии, — невесело пошутил Константин Николаевич.

— Нет, Костя. Вера всё-таки нужна, какова она бы ни была. И я склонен не расстава...

Страшный грохот прервал его слова. Задрожали стены, содрогнулась мебель, погасло освещение...