Долина страха. Все повести и романы о Шерлоке Холмсе.(сборник)

Я говорю “бессонная ночь”, хотя на самом деле мне понадобились две ночи. Правда, первая прошла впустую. Мы с сэром Генри просидели в его комнате до трех часов утра, но так и не услышали никаких звуков, если не считать мелодичного перезвона часов на лестнице. Наша тоскливая засада закончилась тем, что мы заснули в своих креслах. Однако должен сказать, что эта неудача не охладила наш пыл, и мы добросовестно попытались выследить Берримора на следующую ночь. Итак, мы снова расположились в комнате сэра Генри и закурили, предусмотрительно уменьшив свет лампы. До чего же медленно тянется время в ожидании! Просто невыносимо. Мы подогревали себя мыслями о будущей погоне, пока, наконец, нас не охватил охотничий азарт. Часы пробили сначала час, потом два, и он начал потихоньку улетучиваться. Мы уже стали в отчаянье подумывать о том, не перенести ли нашу охоту на следующую ночь, как вдруг из коридора донесся легкий шум. Мы встрепенулись и, молча переглянувшись, поднялись с кресел. Нервы наши были напряжены чрезвычайно. Прошло несколько мгновений, и мы явственно услышали крадущиеся шаги. Они прошуршали мимо нашей комнаты, и вскоре замерли вдали. Баронет осторожно открыл дверь, и мы отправились следом за ночным ходоком. Тот уже вышел на галерею. Коридор был окутан темнотой. Крадучись, мы прошли в противоположное крыло здания, и успели как раз вовремя – впереди мелькнул силуэт идущего на цыпочках высокого мужчины с черной бородой и покатыми плечами. Остановившись у той же самой двери, он приоткрыл ее, и вошел в комнату. При этом пламя его свечи метнулось и осветило часть коридора. Мы испуганно прижались к стене, но человек не заметил нас. Вот он скрылся в комнате. Мы направились за ним, старательно пробуя каждую половицу. Хотя мы и шли босиком, но высохшие доски пола все равно еле слышно поскрипывали под нами. Мне казалось невероятным, что этот звук оставался незамеченным никем, кроме нас. Но то ли преследуемый нами был, в самом деле, глуховат, то ли он был слишком увлечен своим делом, но только посторонний шум не привлек его внимания. Когда мы, наконец, приблизились к двери и заглянули в нее, то увидели фигуру мужчины, склонившегося у окна со свечой в руке. Его бледное, напряженное лицо было прижато к стеклу. Именно в таком положении я и видел его в прошлый раз.

Мы не разрабатывали планов погони, но баронет оказался человеком, для которого решительные действия являются наиболее естественными. Он вошел в комнату. Берримор, увидев его, отпрянул от окна. Он стоял перед нами, раскрыв рот от изумления и дрожа всем телом. Его темные глаза на бледном, похожем на маску, лице, были охвачены ужасом. Некоторое время он растерянно смотрел на нас.

– Что вы здесь сделаете, Берримор? – спросил его баронет.

– Ничего, сэр, – от волнения Берримор едва мог говорить. Пламя свечи плясало в его руке. По стенам комнаты метались длинные тени. – Я просто стоял у окна. Я каждую ночь хожу и просматриваю, все ли они запреты.

– На втором-то этаже?

– Я сказал, все окна, сэр. Значит, и на втором тоже.

– Послушайте, Берримор, – сурово заговорил сэр Генри, – вы не уйдете отсюда, пока не выложите нам всю правду. И в ваших собственных интересах говорить её. Рано или поздно, мы вытрясем из вас всё. Итак, мы слушаем вас. И не лгите! Так что вы делали у окна?

Дворецкий беспомощно оглядывал нас. Вид у него был невыносимо жалкий. Умоляюще прижав руки к груди, он заговорил:

– Но я же не сделал ничего дурного, сэр, я просто стоял у окна со свечой в руке – вот и все.

– А зачем вы стояли у окна?

– Прошу вас, сэр Генри, не спрашивайте меня ни о чем, не спрашивайте. Клянусь вам, что это не моя тайна, я ничего не могу сказать вам. Если бы это касалось только меня и никого больше, я ни секунды не колебался бы с ответом.

Внезапно в голову мне пришла странная мысль. Я взял свечу, оставленную дворецким на подоконнике, и медленно произнес:

– Должно быть, он подавал кому-то сигнал. Давайте проверим.

Я приподнял руку, пристально вглядываясь в темноту. Вереницы облаков плыли по небу. В падавшем между ними свете луны мне удалось различить темные массивы деревьев и более светлые пятна расстилающихся болот. Внезапно крик радости вырвался у меня из груди. Вдалеке я увидел крошечную точку желтого света, прорезавшего темную пелену ночи. Несколько мгновений она находился в самом центре болот.

– Вон он! Свет! – снова воскликнул я. – Это совершенно точно сигнал!

– Нет, нет, сэр, что вы! Никакой это не сигнал! – воскликнул дворецкий. Уверяю вас, что это…

– Поводите свечой у окна, Уотсон, – сказал баронет. – И посмотрите, не задвигается ли и тот свет. Что? Задвигался? Ах, мерзавец, ты и сейчас будешь утверждать, что это не сигнал? А ну, выкладывай все немедленно? Что это там у тебя за приятель, и какую гадость вы с ним затеваете?

Дворецкий обреченно опустил голову, но голос его сделался вдруг на удивление твердым.

– Ни меня, ни вас это не касается. Я ничего не скажу вам.

– Тогда можете немедленно убираться отсюда.

– Хорошо, сэр. Убираться – значит, убираться.

– Но вы же уходите с позором, Берримор. Неужели вам не стыдно за себя? Ваши предки жили под этой крышей сотню лет с лишним. И чем все закончилось? Вы устраиваете простив меня какой-то темный заговор.

– Нет, сэр, не говорите так. Мы ничего против вас не замышляли, – раздался позади нас женский голос, и в комнату вошла миссис Берримор, с лицом совершенно перепуганным и еще более бледным, чем у мужа. В нижней юбке и с накинутой на плечи шалью, она производила бы очень комичное впечатление, если бы не отражавшаяся в ее напряженном взгляде серьезность ситуации.

– Мы должны уходить, Элиза, – еле слышно проговорил муж. – Все, мы уволены. Можешь идти собирать вещи.

– Но как же это, Джон? Милый, это все из-за меня. Прости меня, Джон. Сэр Генри, это все я виновата. Джон не сделал ничего дурного. Он здесь потому, что я просила его об этом.

– Тогда говорите вы. Кому подает сигналы ваш муж?

– Моему брату. Бедняга, он погибает от голода на болоте. Я не могу допустить, чтобы он умер у самых наших дверей. Мой муж подает ему сигнал, что еда готова, а он показывает, куда её принести.

– Значит, ваш брат…

– Он и есть тот самый беглый каторжник по имени Селдон.

– Да, сэр, это правда, – сказал Берримор. – Я говорил вам, что это не моя тайна, поэтому и не мог раскрыть ее вам. Но теперь вы все знаете. Как видите, мы против вас ничего не замышляли.

Вот так и выяснилась цель ночных экспедиций Берримора и его стояний у окна со свечей в руке. Некоторое время мы с сэром Генри удивленно смотрели на миссис Берримор. Неужели такое возможно, чтобы эта уважаемая дама, благовоспитанная, хорошо вышколенная и добронравная, состояла в родстве с человеком, на совести которого лежат самые жестокие убийства? Она словно прочувствовала наш невысказанный вопрос.

– Да, сэр, моя девичья фамилия Селдон. И там, на болотах, скрывается мой младший брат. Когда он был ребенком, мы все любили его, нянькались с ним, удовлетворяли все его прихоти и, в конце концов, он возомнил, что мир создан только для него, а жизнь состоит из одних лишь удовольствий, которые он обязан испытать. Став юношей, он схлестнулся с дурной кампанией и тогда в него словно бес вселился. Из-за него мать сошла в могилу раньше времени, а наше имя оказалось втоптанным грязь. Много раз мы пытались увещевать его, но бесполезно. Он не оставлял преступной дорожки, а его преступления становились все гнуснее. Только по милости Божьей ему удалось избежать виселицы. Для вас он, сэр, конечно же, преступник, но для меня он и по сей день остается все тем же кудрявым, смешливым мальчиком, которого я знала в детстве. Я укачивала его, играла с ним, в общем, делала все, что положено делать старшей сестре. Вот почему, убежав из тюрьмы, он отправился прямо сюда, на болото. Он знает, где я живу, и что я никогда не откажу ему в помощи. Он явился сюда однажды ночью, весь мокрый, грязный, истощенный. За ним гнались. Но разве я могла его бросить? Нет. Мы приняли его, накормили, и стали заботиться о нем, как и прежде. Затем вернулись вы, сэр, и мой брат сказал, что ему будет намного безопаснее на болоте. Он решил переждать, пока его не перестанут искать. А когда все успокоится, он уйдет. Каждую вторую ночь мой муж приходит сюда и подает знаки, дабы удостовериться, здесь ли мой брат или уже ушел. Если на болотах загорается ответный сигнал, то мы знаем: мой брат там, и готовим ему еду. Каждый день мы просыпаемся с надеждой на то, что он ушел, но до тех пор, пока этого не произошло, мы считаем себя обязанными помогать ему. Вот, сэр, теперь вы знаете всю правду. И судите сами. Я – честная христианка, ни в чем не солгала перед вами, а уж вы решайте, как вам поступить. Но только нет на моем муже вины, она вся лежит на мне. Я втянула его во все это дело.

Слова миссис Берримор, шедшие из её открытого, чистого сердца, и тон ее взволнованного голоса, дрожащим эхом отзывавшегося в пустоте комнаты, не оставляли сомнений в ее искренности.

– Это правда, Берримор?

– Да, сэр Генри. Все, что сказала вам моя жена, абсолютная правда.

– Ну, обвинять вас в том, что вы помогаете своей жене, я не могу. Забудьте о том, что я сказал. Идите в свою комнату, оба, а утром мы поговорим, что нам делать дальше.

Супруги ушли, а мы, переглянувшись, стали снова глядеть в окно. Сэр Генри распахнул его, и в комнату, обдавая нас свежестью, ворвался утренний воздух. Где-то вдали, в предрассветной мгле, все еще светилась точка, сигнал, подаваемый Селдоном.

– И как он только не боится подавать оттуда знаки, – задумчиво произнес сэр Генри.

– Он, наверняка, с трех сторон закрыт, пламя его свечи видно только отсюда.

– Да, скорее всего. Как вы думаете, далеко от нас до него?

– Полагаю, он затаился у гранитных столбов. Сидит где-нибудь в расщелине.

– Значит, отсюда до него мили две.

– Где-то так.

– Расстояние не большое. Берримор потратит немного времени, чтобы дойти туда и обратно. Выходит, что этот грязный преступник сидит сейчас возле свечи и ждет еду. Нет, не дождется. Вы знаете, Уотсон, что я сейчас собираюсь сделать? Отправиться на болото и схватить этого гаденыша.