Должница

Поэтому, когда Артем протягивает руки, молчаливо приказывая мне отдать ему Богдана, я делаю это. Сопротивление бесполезно. И даже опасно. Я нахожусь в стае волков, где бегство было равно смерти.

Сердце колотится сильно-сильно при виде сына на чужих для него руках. Богдан сначала не понимает, почему он отдаляется от мамы, а затем, когда его глаза и вовсе теряют меня, он начинает плакать.

– Он плачет, видишь… - встаю следом, пытаясь дотянуться до ребенка.

Но Руднев стремительно поднимается на ноги и не позволяет даже посмотреть на Богдана. Он отдаляется от меня с моим ребенком.

– Не делай этого! – прошу я.

– Ему нужно привыкать, - незыблемо и отстраненно.

Так отстраненно, словно Руднев надел маску или выпил тысячу таблеток успокоительного. Так, словно он не был живым человеком. Или нарочно не хотел ничего чувствовать, забирая у меня Богдана.

Я плачу вместе с сыном. Чертовы эмоции, против них не попрешь. При виде того, как чужие руки прижимают к себе моего сына, мне хотелось кричать в голос. Как Богдан.

Что он делает?!

Неужели он сможет нас… разлучить?!

– Тебя не было так долго! Я была счастлива! А теперь ты снова хочешь разрушить мою жизнь?! – мой голос надламывается.

И лишь тогда, когда в моих глазах появляются слезы, Руднев садится на кровать с сыном на руках. Когда я появляюсь в поле зрения Богдана, он резко замолкает и успокаивается. Мое сердце тоже начинает биться медленнее.

Мы встречаемся взглядом с Рудневым. И вся моя жизнь идет под откос, я это чувствую.

– Сегодня ты соберешь вещи и вернешься в Россию.

– Я никуда не уеду. Без своего сына.

Взглядом, которым я награждаю Руднева, можно было убить. Я уверена в этом. Но его это не трогает, он остается также холоден и серьезен в своих намерениях.

– К сожалению, ты сделаешь это. У тебя будет квартира и другая недвижимость, а также счет, открытый на твое имя. А также…

– Иди к черту, - шепчу, чтобы не пугать Богдана, - я никуда не уеду. Где Давид?!

– Давид тебе не поможет. Если ты об этом.

Руднев делает кивок кому-то за моей спиной. Я оборачиваюсь и шумно выдыхаю при виде четырех мужчин, зашедших в квартиру. И среди них не было Давида. Это была новая охрана Руднева.

Все они пришли за мной, чтобы разлучить мать с ее ребенком.

Я перевожу растерянный взгляд на Артема, в руках которого был Богдан. Совсем маленький и беззащитный. Крохотный и лишенный настоящей семьи.

Но не это убило меня. Не люди, пришедшие за мной.

Звук каблуков по паркету раздавался все ближе, вызывая во мне табун мурашек. Здесь была женщина, она с Рудневым.

Догадка пронзила меня моментально. Новая мама для моего сына, да?

– Твое время пребывания в стране закончилось. Тебя депортируют.

Но план Руднева оказывается еще более жестоким. Меня клонит в сторону при взгляде на густые светлые волосы. Я больно ударяюсь плечом об стену, а ноги перестают меня держать, когда я вижу ее.

Легкой поступью в комнату вошла Виктория. Грациозная, одетая в короткие шорты и будучи на шпильке, она совсем не олицетворяла эту жаркую страну. Моя сестра, которую я ненавидела все больше и больше с каждой минутой. О существовании которой я успела пожалеть не единожды.

К черту трясущиеся руки и ноги, что едва держали меня. Куда больше меня заботило мое сердце, готовое вылететь из груди тотчас же.

Я неосознанно прижала руку к груди. Во мне что-то надломилось. Что-то хлестко и больно сломалось, едва Вика подошла к Рудневу и положила свою тонкую кисть на его плечо.

Двусмысленно. Пошло.

Рядом с моим сыном.

Они хорошо смотрелись вместе. Оба высокие и статные.

И совсем никаких шрамов на ее лице не осталось. Наверное, Давид даже не стрелял в нее. Меня обманули. Жестоко развели.

Давид обманул меня…

– Спасибо нам за сыночка, сестренка!
– ее улыбка была подобна оскалу.

В попытке отыскать что-то святое в этом месте, я перевожу взгляд на Руднева. Мне становится совсем плохо от жалости, таившейся в его янтарных глазах.

Руднев нахмурился, отвел взгляд и кивнул своим людям. Они начали приближаться ко мне.

– Но ведь это мой сын… - шепчу я.

Я кусаю губы и щурюсь, пытаясь не потерять его взгляд. Пытаясь откопать в нем что-то живое.

– Я всегда любил Вику. Такова жизнь, Аля, - его заключительные слова.

Я понимаю одно. Если бы только у меня был пистолет в руках, я бы убила их обоих. Видимо, вот на что способна мать.

– Тебя депортируют, Аля. Если в России ты попытаешься заявить в полицию и забрать моего сына, я сделаю так, что остаток жизни ты проведешь в психиатрической больнице в самой далекой глубинке страны. Там, где тебя уже никто не найдет.

Один кивок Руднева, и его охрана окружает меня. Краем глаза я нахожу пистолет в кобуре у одного из его людей. Не раздумывая ни секунды, я делаю то, что не сделала бы никогда в нормальном состоянии. Все происходит быстро и в состоянии аффекта.

Все происходит в этом чуждом для меня состоянии. В реальности я бы так не поступила.

Один выстрел пугающий. Чтобы Вика отскочила от Руднева в сторону, и чтобы мне ничего не мешало. Как я успела подумать об этом так расчетливо и быстро – я не знала.

В реальности я бы не нажала на курок. И не прозвучала бы в квартире серия выстрелов в ту, что оказалась мне родная по крови. В эту суку, лишившую меня жизни.

Говорят, что мать без своего ребенка может сойти с ума. Вероятно, со мной это уже произошло. Ведь иначе почему ее крики, вызванные диким неистовым страхом, приносили мне удовольствие?

Почему я не слышала приказы Руднева остановиться? Почему не видела его яростный, но беспокойный взгляд? Я видела только мишень с белыми волосами и стреляла только в нее, но не уверена, что попала хоть раз…

В один момент все прекратилось, почти не успев начаться. Пули закончились вместе с тем, как меня схватили. Пистолет выпал из рук, и только истошные крики сестры не переставали звучать в полной гробовой тишине этой квартиры. Она забилась в угол подобно собаке, и этот вид удовлетворил меня.