Должница

Опасно.

Яростно.

Без шанса на спасение.

Так, что становится даже страшно.

Глава 28.

И все-таки я сдаюсь первая. Сдаюсь, вспоминая о том, что я ношу под сердцем ребенка другого мужчины. Давид этого добился – я осознала, и меня пробили слезы.

Наконец, мужчина отстраняется. Его взгляд проясняется.

– Не вытянешь игру – не суйся в нее, поняла?! – его хриплый шепот на выдохе был полон эмоций.

Он схватил меня за подбородок, заставляя посмотреть на него. В моих глазах стояли слезы. Я думала, что я вытяну. И сейчас я тоже уверена в этом, но мимолетная слабость…

– Ты поняла меня, Аля?!

– А что, боишься не остановиться в следующий раз? – со злостью сжимаю кулаки, ведь я тоже умею злиться.

– Ты нарываешься.

– И что ты сделаешь? Отберешь у меня ребенка?! Так ведь и так сделаешь это… – шепчу я.

Желваки играют на его скулах. Туман в глазах еще не развеялся. Сосредоточенность не вернулась. Он был в омуте.

– Я запру тебя в номере, будешь сидеть там и думать над своим поведением.

– Разве что с тобой. Буду ждать, когда ты вновь сорвешься.

Отталкиваю его руки, вцепившиеся в меня клещами. Давид часто дышит и смотрит на меня почти свирепо. Выхожу из небесного цвета воды, уходя прочь.

Мы жили в одном номере из-за соображений безопасности, но внутри номер был поделен фактически на два. Это было удобно, навряд ли я смогла бы жить с ним вдвоем еще и здесь.

Я переодеваюсь в сухое и ложусь на постель с желанием хорошо все обдумать. У каждого было свое пространство, поэтому я была удивлена, когда Давид пришел почти следом за мной, но вместо того, чтобы перейти в свой номер, он зашел ко мне.

– Ты просто не понимаешь, как ты будешь жалеть об этом, - обещает он.

Я не успела среагировать, как он размашистыми шагами сократил между нами расстояние и впился в мои губы таким же диким и жадным поцелуем.

Под напором этого бешеного ненасытного поцелуя я не смогла ничего ответить. Я поглаживала его плечи, словно гладила раненого зверя, к которому испытывала лишь сочувствие. Потому что ничего иного к нему я не могу испытывать, и от этого мне становится плохо.

Я не понимала, почему мое сердце молчит. И неужели каждый поцелуй с Давидом будет восприниматься как нечто должное?

Я распахнула глаза в изумлении, едва почувствовала его руки на своей груди. Она прикрыта лишь сухой футболкой, в которую я переоделась после пляжа. Я слышу полурык, из моих губ вырывается полустон. Я пытаюсь отстраниться, но его тело уже вжимает меня в кровать. Осторожно и особо нежно, не углубляя ласки, а лишь поглаживая и без того чувствительную грудь.

Его губы сминают мои в страсти и боли, а мое сердце колотится от того, как же все чертовски далеко зашло.

У меня с трудом получается перехватить его руки. И остановить их.

Затуманенный взгляд Давида смотрит на меня из-под прищура. И я уже не уверена, что смогу остановить того, с кем я так долго играла.

– Нет, Давид. Ничего не будет, - мой голос полон решительности.

Я думала, что Давид будет не в настроении. Что его не устроит такой резкий откат после всего, что творилось между нами в последние минуты.

Однако, холодная улыбка касается его губ, и он резко убирает от меня руки. Я удивленно вскидываю взгляд, и у меня перехватывает дыхание от того, что я прочла в его глазах.

Что-то нехорошее. Совсем не доброе для меня.

– Нельзя играть с тем, кто решает твою судьбу. Нельзя играть с тем, кому ты заведомо проиграешь, потому что ты не сможешь переспать с его братом. Верно, Аля?

– Ты знал и все равно поддался?! – резко сажусь на постели.

Ярость охватывает меня.

Я почувствовала себя маленькой уязвимой девочкой.

Это не я играла. Это со мной играли.

Давид вмиг оказывается рядом. Но его взгляд уже не такой теплый, а руки совсем не горячие. Они больно хватают меня. Теперь кажется, что все это было притворством – от и до. Лишь для того, чтобы проучить меня.

– Не с теми людьми ты решила поиграть.

– Нет, это не с той вы связались.

Давид прищуривается, а я объясняю:

– Странно, что с таким влиятельным человеком, как Артем Руднев почти никто не пришел попрощаться. Я слышала, что его похороны прошли очень тихо. Странно, что ты не сильно горюешь по его смерти. Это правда, что вы с ним враждовали? Что между вами случилось?

– Это не твои заботы, милая, - холодная улыбка касается губ Давида.

Он поднимается и уходит прочь. Я пытаюсь вздохнуть полной грудью, но ничего не выходит. Рядом с Давидом сложно было морально, он гасил каждое мое сопротивление одним лишь взглядом. Взглядом, который невозможно прочесть.

Я погружаюсь вглубь своих мыслей, и поэтому резко вздрагиваю от телефонной вибрации на полке рядом. Мой номер знает только Вероника, но дурное предчувствие подсказывает мне, что это вовсе не она.

Беру телефон в руки. Неизвестный номер. Все звуки вокруг заглушаются так, что я начинаю слышать свое участившееся сердцебиение. Предчувствие меня еще не подводило.

Может, не стоит брать? Да, однозначно лучше не отвечать.

Именно поэтому палец сам нажимает на зеленый значок ответа, а руки, совсем не слушаясь хозяйку, подносят телефон к уху.

– Да? – мой голос охрип от волнения.

В трубке звучит лишь гробовое молчание. Пугающее до дрожи. И какое-то… показательно-нравоучительное. Осуждающее. Злое.

Хочу положить трубку, но руки совсем не слушаются. Все мое тело отказывается подчиняться мне.

Даже голос.

– Говорите, я слушаюсь... слушаю!
– срываюсь на шепот.

Но в трубке раздается лишь тяжелое молчание. Я слушала его минуту, две, три, но не могла отключиться. Будто неведомая сила заставляла меня быть на связи и слушать гневное молчание.

И я бы слушала его часами, если бы на том конце не раздался тяжелый вздох, после которого трубку резко положили.

Вместе с этим мне почему-то вспомнился диалог:

«- Твой брат – какой он?

– Ты хочешь знать, такой же ли он ублюдок? Не совсем. У него есть морали, но эти морали не помогут тебе сбежать, они помогут ему выполнить передо мной его братский долг.