Дом без номера

Лорелей кивнула и налила себе еще руфиного напитка.

– Итак, у меня низкий голос и усы. И я рассказываю…

* * *

Лично я считаю настоящим проклятием стремление нашего рода давать детям вычурные имена. Не меньшее проклятие – наша фамильная задумчивость.

Моя тетушка Клементина как-то раз шла через сад и так глубоко задумалась, что упала в пруд и утонула. Подозреваю, что она, погрузившись в собственные мысли, и заметила-то это не сразу. Как утверждает ее призрак, мысли были очень важные – о спасении человечества. Тетка всегда мечтала установить мир во всем мире.

Мама Бакинда, пребывая в глубокой задумчивости, роняла меня восемь раз! Правда, она списывает всё это на послеродовую депрессию, но лично я думаю, что это ее подсознание пыталось спасти ребенка от семейного проклятия.

Мама ломала руки, ноги, развелась с пятью мужьями, потеряла множество поклонников – и всё из-за того же. Она может задуматься не меньше чем на неделю, уйти в черную меланхолию или довести до белого каления любого, допрашивая, что он думает по поводу вчерашней курицы, новой шляпки, космоса и того, почему она такая плохая мать.

Моя прабабушка Элжбет однажды задумалась во время ежедневной конной прогулки. С тех пор никто не видел ни ее, ни лошадь. Подозреваю, что местная легенда о призрачной наезднице имеет непосредственное отношение к моей родственнице. Прабабушка наверняка даже не заметила, как отошла в мир иной. А может, до сих пор где-то ездит, просто забыв умереть.

Как это сделал мой прапрапрадед. Он служил в городской мэрии на какой-то очень почетной должности и мог думать сутками напролет. Так до сих пор там и служит. Самой мэрии-то уже нет, она давно переехала, а здание выкупила сначала городская библиотека, потом музей. Но прапрапрадеду мы об этом не говорим – зачем расстраивать старика? Тем более что сейчас он размышляет над внезапным ростом цен на пшеницу в 1879 году и обдумывает свое беспардонное поведение на суаре у госпожи Амалии. Теперь госпожа Амалия точно не даст согласие на замужество дочери! А то, что он давно женат на дочери госпожи Амалии и у них родились две чудесные девочки, в мыслях моего предка пока не мелькало. Я думаю, это будет для него прекрасной темой для размышлений на следующую пару сотен лет.

Сестры Белинда и Базальтия – ничего себе имена, да? – близнецы. Их портреты в галерее нашего дома до сих пор взирают с надеждой: может, родовое проклятие, разделенное на двоих, потеряет половину своей мощи? Как бы не так! На них оно действовало в два раза сильнее.

Сестры постоянно терялись в лесу, проливали на себя чай или кофе, могли упасть в обморок в самый неподходящий момент из-за какого-нибудь пустяка.

Правда, именно благодаря проклятию в нашем роду появилась королевская кровь. Один из кузенов короля как-то раз проезжал по полю, где моя прапрабабушка стояла уже два дня, задрав голову к небу. Она увидела клин журавлей и глубоко задумалась – как именно летают птицы? Насколько это тяжело – целый день махать крыльями? Мечтают ли они после долгого пути, чтобы кто-нибудь помассировал им плечи?

Неподвижно стоящая девушка, в волосах которой уже собиралась вить гнездо горлица, так заинтересовала кузена короля, что он успешно влился в нашу семью. И обожал мою родственницу за то, что она молчала целыми днями и не мешала ему… Правильно. Предаваться размышлениям о судьбе короны. Он хотел устроить государственный переворот, но обдумывал эту идею аж пятьдесят лет и под конец запутался в собственных же планах.

Видимо, все, кто попадает в нашу семью, потихоньку становятся слишком задумчивыми. Проклятие – ничего не попишешь.

Как оно работает, спросите вы? Тут всё очень просто. Сначала вы мимоходом задумываетесь о чем-то – к примеру, о чашке чая. Потом начинаете размышлять, какой чай заварить – с лавандой или мятой. Мята нынче выросла удивительно пряной, а вот урожай лаванды в провинции Тян совсем не удался – лето было жарким и засушливым… Наконец вы обнаруживаете, что погружены в подробный анализ погодных условий в Китае за последний век, и по отросшей бороде понимаете, что просидели так дня четыре, не меньше.

Время от времени кто-нибудь из нашей семьи пытался найти причину проклятой задумчивости, но добром это, как правило, не кончалось. Хуже всего пришлось моему дяде Аскольду: он размышлял над этим вопросом, сидя на крыше, и свалился. С тех пор мы стараемся не углубляться в эти материи.

Я решил извлечь выгоду из родового проклятия и поступил на философский факультет. Сказать по правде, это было ужасно: там нашлось слишком много всего, о чем мне хотелось подумать! Через пару лет, обнаружив себя всё еще на первом курсе, я покинул университет.

И, мне кажется, нашел для себя отличный выход.

Я работаю «живой скульптурой» на площади. Могу часами, а то и днями стоять неподвижно. Могу думать столько, сколько захочу: люди вокруг ко мне уже привыкли. Раз в два дня, если я опять о чем-то слишком глубоко задумываюсь, приходит наш дворецкий и уводит меня в поместье.

Единственный недостаток – голуби. Они принимают меня за настоящую статую, но я думаю… Когда-нибудь я обязательно придумаю, что с этим делать!

* * *

Руфа закончила и выжидательно посмотрела на русалку: приятно же, когда кто-то восхищается твоими снами. Ведь это не сны, а целые жизни!

Но Лорелей не восхищалась. Она сидела, погруженная в такую глубокую задумчивость, что Руфе больше ничего не оставалось, как принять это за комплимент.

Глава 55 Крыши – лучшее место для осколков разбитых сердец

А тем временем Бендер вывел Мишку на крышу и огляделся. Хотя мог бы этого и не делать: призрак и так знал, что кроме них на крыше никого нет. Он чувствовал это кожей.

– Рассказывай.

Мишка грустно посмотрел вниз и медленно выдохнул, сразу став старше. Теперь ему было около двадцати пяти лет.

– Ого, парень, ты меня изумляешь! А до тридцати можешь повзрослеть? – постарался растормошить его Бендер.

– Нет, только до двадцати восьми. До тридцати я еще не дожил, – честно ответил Мишка.

Потом помялся немного и под насмешливо-изучающим взглядом призрака начал:

– Знаешь, это даже хорошо, что ты тут! Ты сейчас надо мной посмеешься, и мне станет легче. Правда же?

– Я очень постараюсь. Только ты уж говори по делу, чтобы мне зря не растрачивать яд.

– Понимаешь… Я очень долго был увлечен Марией, – Мишка вздохнул.

– Неплохое начало! Особенно хорош надрыв в голосе. Я бы так не смог, – одобрил Бендер.

Мишка остро глянул на него из-под светлой лохматой челки, но продолжил:

– Я подозревал, что у нее кто-то есть. Но не мог же я за ней следить!

– Спросил бы у меня.

– Если б я спросил, то сразу бы потерял надежду… на то, что у нее никого нет.